Смоленск октябрь 2010 г

 

-Анечка! Что это?

-Реферат, Ирина Сергеевна, как вы просили.

-Это все, что угодно, только не реферат. Ирина Сергеевна полистала, пробежала глазами по строчкам.- Так и знала, что ты принесешь текст из интернета.

-Зачем вы так? Интернет - это сила. Любая информация за пять минут.

-Вот - вот, пять минут. Аня, ты же умная девочка. Ты скачала, напечатала, принесла. И что?

-И что?

-Кто такой был Федор Конь?

-Как кто? Градостроитель. Стену у нас построил. Классная стена. Мы, кстати, лазили на нее весной. Там опасно. Один парень, Мишка из соседней школы, чуть не сорвался.

-И все?

-И все… Что же еще? Это же так давно было, 450 лет назад. Лучше бы я взяла что-нибудь другое. А можно тему поменять?

-А заодно и предмет. Пиши реферат по любому другому предмету, а не по истории. История не терпит суеты и спешки, как, впрочем, и остальные предметы. Все надо делать с душой, а не для показухи, тяп-ляп. Создала эффект, красиво, цветной шрифт, фотография, папочка, а что за этим? Пустота и формальность…

-Все так пишут, и никакая не формальность, а факты. Интернет для того и нужен, чтобы оттуда брать информацию. Как в магазине. Вы же не хотите отменить магазины?

-Можно приготовить домашний борщ из овощей, выращенных своими руками, а можно - суп из пакетика. Разница, надеюсь, ясна?

-Мой реферат - полуфабрикат?

-Причем, очень примитивный. Ты что-нибудь читала о Федоре Коне, кроме текста из интернета?

-Нет о нем ничего, он же жил почти пятьсот лет назад. Только стена и осталась.

-Грустно, если ты и вправду так думаешь. И за Федора Коня обидно.

Нюша вышла из класса, недовольно хмыкнула.

-Ты чего такая? - навстречу Катя, одноклассница.

- Реферат вчера готовила, уже в первом часу печатала, не выспалась, кроме него по математике к контрольной готовилась, по русскому куча правил, по биологии зачет. А в итоге - реферат - полуфабрикат.

-Что не так?

-Все не так. А главное «не так» то, что он из интернета.

-Понятно. Что делать будешь, чтобы было «так»?

-Не знаю, времени мало осталось. Может, поменяю тему. Зачем этого Коня взяла? Древность дремучая. Фиг что найдешь про него.

-Может, на билогию попросишься, тему про лошадь возьмешь? Материала точно больше. У моей бабушки есть конь в деревне у соседа. Настоящий! Поедем, пообщаешься вживую.

-Настоящий! Тебе шуточки, а я зашиваюсь.

-Пошли в столовку, поедим, может какая мысль придет умная на сытый желудок?

 

Москва. Апрель1566

 

Десятилетний мальчишка, Федька Петров, будущий великий зодчий, едет с отцом, Савелием Петровым, тверским мастером, в Москву строить Опричный двор. На Руси тревожно, впрочем, как всегда. С запада норовит оторвать себе кусок - Смоленщину - Польско-литовское княжество. На юге - татары, память о которых еще слишком свежа. Тяжко. Непосильную эту ношу помогают нести труд да молитва. Строительство на Руси всегда начиналось с храма, причем строили всем миром. Поэтому деревня, где был храм, именовалась селом. Село - сила. Русь всегда крепка была своими селами. Село давало хлеб, село давало воинов - защитников.

Эти времена оставили в нашей памяти много святых молитвенников за Русь. Один из них - наш смоленский - Герасим Болдинский, русский святой, подвижник, основавший на Смоленщине Болдинский монастырь. Существуют неоспоримые сведения, что Федька Петров, а впоследствии - Федор Конь родился на Смоленщине, более того, он связан с Болдинским монастырем крепкими узами веры и любви к родной смоленской земле.

 

- Федька! Москва - матушка! Что зазевался? Приехали почти! - Савелий потрепал сына по непослушным густым вихрам, торчавшим из-под шапки. А Федька, закусив губу, восторженно смотрел на голубое московское небо. Весна как хорошая хозяйка, готовила город к Светлому празднику [1]- раскрашивала прозрачной синевой небо, золотила ласковым солнцем купола храмов, а потом, как юница[2] голубоглазая, засматривалась на свое отражение в тронувшейся ледоходом Москва - реке.

Отец неторопливо правил лошадкой. Задумчивое лицо его светилось тихой радостью. Предстояла работа, а отец любил ее заветно. Владел топором мастерски, возводил хоромы - залюбуешься, украшал резьбой - птицами да цветами. У Федьки первой игрушкой тоже был маленький топорик, сделанный отцом своему первенцу. Сколько себя помнил Федятка - всегда рядом отец. Видел, как дома из-под отцовского топора росли, как грибы в лесу. Больше всего, конечно, любил, когда строили церкви да колокольни - круглые купола, золотистые стены.

 

Словно свечки, светили храмы, возведенные отцом.

-Святое дело, сынок, храм построить. А самое главное - храм в своей душе!

-Это как, тятя?

-Любовь растить надо, как цветок.

-Как можно любовь растить? Тут любишь или нет. Я вот тебя люблю, мамку, Андрюшку Клепку. А вот Домашу - нипочем, она у меня давеча свистульку забрала и не признается. Как ее любить, Домашу-то?

-Глупый ты еще, Федька. Усвоил, что любовь может быть за что-то. Вот птица сидит, видишь? - Отец отложил кнутовище и протянул сильную, словно вырубленную тем же топориком из дерева, ладонь.

-Где?

-Ну вот, на березе.

-Ну, вижу.

-Любишь ее?

-Еще чего! Птицу неразумную. Толку от нее, любить.

-Вот-вот. Как же мастером собираешься стать? Я вот давеча птицу вырезал, как же без любви? Мастера своего дела без любви не бывает. Так, подмастерье бездушный…Тпррру-у, Касатушка!

-Ты и Касатку любишь?

-А как же? Божья тварь. Везет нас, не ропщет…

-Странно, тятя.… Не думал я об этом.

-Подумай. Времени у тебя много, вся жизнь впереди. Бог - любовь. Смотри, с какой любовью он наш мир сотворил. Пчелка летит, мед собирает, травинка к солнышку тянется, почки на деревьях хранят внутри красоту небесную. Подумай, Федька, почки той - с ноготок детский, а внутри - чудо чудесное. От солнышка раскроется она, распахнется, а оттудова - листик аль цветик Божий. Расцветет он красотой невиданной, два денька всего покрасуется, а потом - опять работа нам невидимая - яблочко будет взращивать или грушу какую. И все тихо-тихо, сынок, без шума. И во всем красота, в самой безделице. И человеку, чтобы красоту сделать - ой как потрудиться надо. И шуметь поменьше. А без любви и красоты не сыщешь…

Федька молчал, пораженный словами отца. Он давно замечал, как светились глаза, когда он работал, как сердито хмурились брови, когда из-под топора выходило на Божий свет не то. Во всем отец стремился к красоте, все делал с любовью. Может, оттого и славился он мастерством своим. Вот едут они в Москву, позвали строить. Говорят, сам царь позвал.

Завернули к монастырю помолиться на начало доброго дела. У ворот их встретил монах. Он был похож на большую черную птицу, важно выхаживающую пред большой железной кружкой для подаяний. Савелий и Федька опустились на колени перед иконой у ворот монастыря. Богородица сверху взирала на гостей, благословляла.

-Матушка, не взыщи, прости грехи мои тяжкие! - Савелий горестно вздохнул, перекрестился натруженными перстами.

Федька, повторяя за отцом слова молитвы, перекрестился, вспоминая свои грехи. На последней исповеди поведал отцу Филарету про обиду свою на Домашу, да видно, не от души каялся - злится до сих пор. Уж очень свистульку жалко. Крестный со Смоленска привез, с ярмарки. Свистулька - всем свистулькам свистулька. Такого перелива ни у кого на селе не было. Сколько друг его, Андрейка, просил поменяться - никак не мог он с ней расстаться. Андрей ему и перо темно-синее с переливом предлагал, и подкову, что прошлым летом нашел за селом, и гребень костяной. Другу не отдал. Решил, что подарит на память, когда поедут с тятей в Москву, а тут незадача - пропала свистулька. Пропала после того, как Домаша за солодом прибегала к мамке…

Поехали дальше. Федька во все глаза смотрел вокруг.

-Тятя! Вот это сила! Глянь-ка, церковка, как у нас!

-Сиди, не вертись, вывалишься из саней!

Федька насупился.

-Чего пригорюнился, девка красная. По дому затосковал?

-Ага, мамку вспомнил. Как она там без нас?

-Мужицкое дело такое. Сами выбрали себе такое служение - строить. А сидеть у мамки под боком - науки никакой. А еще говоришь, строительное дело хочешь постигнуть.

-Это я так, тятя. Вспомнилось. Да без Андрюхи скучаю.

-Без Клепки что ль?

-Ага.

-Ну, он при бочках. Батька при бочках, дед при бочках, и у Андрюхи доля такая.

-Стройка - важнее. Правда, тятя?

-Не гордись. У Бога все важно. Если по совести работать. Куда без бочки да без кадушки, да без ведра? Срубишь избу и что? Воды куда налить? Опять-таки: квашню поставить, огурцы засолить да капусту? Мед налить? Эх, Федька! Мал еще.

-Не мал.

-Как же не мал? Говоришь такое. Не зришь в корень. По верхам, как муха. Мал. - Отец потрепал Федькины вихры.

Федька вытер кулаком завлажневшие от обиды глаза. По дороге шли обозы, груженные всяким добром, скакали всадники, шли пешие к воротам красной стены Кремля.

-Красота то, какая, тятя! Москва-то, Москва! Каким тыном[3] огорожена!

-Тын, говоришь? - Савелий рассмеялся. - Всем тынам тын. Стена это, Федька, крепостная. Защита града сего! Видишь, башни! Укрепления. Ворог просто так не войдет.

-Вот бы научиться такое строить! Это тебе не изба бревенчатая! Целая наука!

-Научишься с Божьей помощью. Какие твои годы?

-А камни где они берут?

-И камни, и известь в обозах в Москву везут. Камня вокруг много. Добывают люди, трудом своим тяжким. Эхма! - стегнул лошадку, чтоб бежала резвее

-А известь? Что такое?

-Известь специально в печах готовят, обжигают, для крепления камня.

-Как кашу? Чудно! - засмеялся

-Как кашу? Ну, ты, Федюха, сравнил. Оголодал, верно?

-Есть маненько.

-Потерпи, скоро будем на месте. Вот и башня въезжая.

С нависших стрельниц капала вода. Капля попала Федьке за воротник, он вскочил, побежал рядом с санями, закричал во всю мощь:

-О-го-го! Здравствуй, Москва! Встречай! Приехали! Федька я!

От Федькиного крика зазвенели прозрачные сосульки, встрепенулась стая галок и ворон, захлопала угольно-черными крыльями и взлетела, оглушительно каркая:

-Кто таков?

Дорогу пересек воротный сторож - бравый молодец в черной однорядке с блестящими пуговицами.

-Чего орешь? Всех ворон распугал!

-Неча им сидеть тут! Черномазые охальницы[4]! Федька едет! Пусть знают!

-Что за богатырь такой? Не слышал.

-Федька! Конь! Градостроитель!

-Эка, загнул! Конь! Градостроитель! Жеребчик неразумный.

Савелий слез с саней, радуясь весеннему солнцу, мальцу своему боевитому, распоясался и распахнул овчинную шубу - любо!

-Кто такие?

Достал берестяную грамотку из шапки, протянул:

-Савелий Петров, тверской мастер. Едем по приказу царя, строить Опричный двор.

Сторож уважительно поклонился:

-Проезжайте.

Москва поразила многолюдьем: ремесленники и купцы, боярышни, в крытых алым сукном меховых душегрейках, в цветных сапожках, мальчишки, серыми воробьями шныряющие под ногами. Вдруг все стихло. На черных конях мимо пронеслись всадники с собачьими головами и метлами, притороченными к седлу. Взмах кнута, щелчок - и Федькина шапка покатилась в лужу. Федька вскинулся вслед за обидчиком, чуть не схватился за развевающийся конский хвост, но крепкая отцовская рука опрокинула его навзничь в сани.

-Ты что? Тятя? - вспыхнул, сжал кулаки.

-Ништо! Хочешь, чтобы голова след за шапкой?

-Как?

-Так! Как кочан капусты!

-Разве можно? Человека? За что?

-Было бы за что, не лежал бы тут, как кутенок неразумный. Опричники это, Федька.

-Опричники? Это мы для них - хоромы?

-Для них. Строителю все равно, что строить. Лишь бы без дела ни сидеть.

- Как же все равно, тятя! Давеча храм строили - душа пела. А теперь? Собачьи бошки повесили, метелки. А им хоромы? Пошто?

-Метелка, чтобы врагов вымести или погрызть, как собаки. Время тяжкое. Измены много. А ты не думай, не твоего ума дела. Мал еще.

-Хочу храм построить или стену такую.

-Храм, Федька, любо! Да разве нас спросят? Царя - батюшку не ослушаешься! А душа, Федька? Завяжи узлом и молчи. Иначе бит будешь батогами…

 

Полозья саней постукивали по тесовой мостовой, высыхающей кое-где на солнцепеке. Лошадка, чуя конец пути, побежала резвее. Федька понуро съежился в санях. Вся радость его от встречи с Москвой пропала, словно выбил ее щелчок кнута опричника.

- Гони! - причмокнул Савелий, и санки понеслись, виляя из стороны в сторону, скользя по талому снегу - Гони!

Мужики и бабы, сторонясь, бранились вслед:

- Ишь понесло!

- В пекло мчишься?

 

Болдинский монастырь липень (июль) 1590 год.

(24 года спустя)

 

А теперь перенесемся в село, что рядом с Болдинским монастырем.. Я хочу познакомить тебя с Нюшей - дочкой Андрея Клепки, бондаря[5].. Еще мальчишкой, он дружил со знакомым тебе Федором, будущим русским градостроителем. Итак, прошло 24 года… Давным-давно бочка была главной упаковкой. И что только в них не хранили: и капусту, и мед, и квас. А еще в бочках перевозили известь для строек и многое другое.

 

***

Солнышко взошло над лесом - красным блинком покатилось по небу. Нюшка шла по тропинке с коромыслом. Не шла, плыла лебедушкой, как мамка когда-то учила, ступни ставила след в след. На лебедушку пока мало похожа, так, утица серая. Это все из-за коромысла да ведер. Тяжелые. Впились в худенькие Нюшины плечики. А она старается, виду не кажет. Только лоб в испарине, да пятки пыль дороги припечатывают. Саян[6] на Нюшке старенький, какая уж тут лебедь, Ну, а сама - глаз не отвести. Коса за спиной - тяжелая, бьет, тянет Нюшину голову, спина прямая, тетивой лука натянута Глаза у Нюшки - серые. В них радость и удивление от всего, что на пути. Коза соседская колокольчики жует - сладкие, а они звенят:

- Нюшка, помоги! Прогони это чудо рогатое! Сжует ведь, не поперхнется.

Как тут? Коромысло не бросишь. Скорее надо, тятя купель[7] мастерит в монастырь, скоро закончит - покормить надобно.

-Нюшка - кадушка! Нюшка - кадушка!

Нюшка даже бровью не повела, как мамка когда-то учила: обзывают - делай вид, что не тебя, сами отстанут.

А тут еще пуще:

-Нюшка - кадушка!

Ясно, кто старается, Гришка, соседушка окаянный! И чего ему с утра пораньше не спится? Уже год прохода не дает. Она, конечно, догадывается, чего ему неймется. Бабушка Фрося прошамкала давеча с печки:

-Кто кого чубит, тот того и любит.

Только Гришка зря старается, ее сердечко занято уже. Правда, об этом никто не знает, кроме самой Нюшки, конечно. Сердечко ее ухает прямо к пяткам, когда она Егоршу видит, Гришкиного старшего брата. А тот и не смотрит. Она для него пустое место, чадо несмышленое. Егорша у тяти в подмастерьях, клепки мастерит. Руки у него сноровистые. Клепка, она как есть - главная часть у бочки.

Егорша молчаливый, слова из него не вытянешь, не в пример братца Гриньки - озорника и балаболки. Молчун с серыми глазами. Как глянет порой на Нюшу, сердце, как птица, забьется. Не поймешь, чего смотрит. Сказал бы словечко заветное, она бы точно взлетела. Бабушка давеча про него молвила - парень утешный, а то, что молчун, так это правильно. Мужик болтун - последнее дело. Это Нюша и без бабушки знает. Мужик - основа, камень, а кто видел болтливые камни? Женщина - да, хотя празднословие и женщину не красит. Так ей бабушка внушает.

-Юница скромностью и целомудрием красива, а не внешней красой. Очи не поднимай, если хлопец рядом, вперед не лезь. Тебя и так заметят по добродетелям и трудам твоим.

Про внешнюю красу Нюша не согласна. Как же без красы юнице? Как же косу свою не холить, как же на отражение свое не полюбоваться? Может и грешно, только отказаться от этого это по силам. Да и на Егоршу она смотрит украдкой, по той тропке бежит, где он ходит. К батюшке лишний раз не преминет забежать: то квасу поднесет, то спросит что. Егорша глаз не кажет, утешный. Может и утешный, только Нюша этого пока не видит.

 

Изба Нюшина стоит на краю села у леса, Егорша с братом живут с теткой, на другом конце. За селом в лесу - Болдинский монастырь. Колокол из-за леса поет, будит, зовет к заутрене. Выйдет Нюша с рассветом на крылечко - а вокруг птицы поют. Душа у нее, как птица, взлетит над лесом да над полем. Нюша - певунья не удержится, запоет своим звонким голоском:

В уголочке три постели,

А на них сидят три мамки,

Каждая сыночка кормит,

Кормит, имя выбирает:

Егорша выглянет, а сесть рядом постесняется, будет стоять у двери, на лес засмотрится, будто и не поет Нюша для него…

Одному - так жарко Солнце,

А другому - светел Месяц,

Третьему - так тихий Дождик.

Волосы у Егорши русые, совсем как у отца, кожаным ремешком собраны, рубаха вышита. Отец любит Егоршу, как родного сына. Да они и похожи, статные, русоволосые. Правда, отец крепкий, как дуб, а Егорша тоненький, как тополек. У отца волосы прямые, а у Егорши кудри вьются. Уж как он их гребешком чешет, расправляет, да все без толку. Отец подшучивает над ним, любя, называет барашком.

Многие бабы да девки на них заглядываются. Егорша ни на кого не смотрит, да и отец не хочет в дом мачеху вести - дочку жалеет. Никак забыть не может свою Анастасию Никитишну, Настену, Настеньку. Да и разве нет ее? Смотрит на него каждый день голубыми, как небушко, Нюшкиными глазами, звенит в песне колокольчиком:

Светел Месяц - для прохожих,

Тихий Дождик - для пшеницы,

А пшеница - для печенья,

А печенье - для молодок,

А молодки - для юнаков,

А юнаки - для народа,

А народ всегда - для Правды,

Ну, а, Правда - в сердце Божьем.

-Славно, поешь, дочка. Откуда эту песню знаешь?

- Мамина песня. Она мне пела, когда я еще маленькая была. Вспомнилась вот…

Замолчали. У Нюши слезинка по щеке прозрачной капелькой.

-Не плачь. Мамка с нами. Песню ее поешь и плачешь. Рази можно?

-Да я не плачу, тятя! - уткнулась шмыгающим носом в рукав альняной рубахи.[8]

-Вот Егорша, и вовсе сирота, - Андрей повернулся к стоящему в проеме двери парню. - А нос не вешает, в уныние не впадает.

Тот встрепенулся, словно от сна очнулся:

-Да как же, дядя Андрей, вы мне замес-то отца и матери, чего же Бога гневить?

-Это точно, грех нам жаловаться. Не было бы хуже…

Отец поправил ремешок, потянулся. Складка между бровей стала глубже и суровей.

-Только наладились чуть, опять ляхи [9]грозят. Так и живем от разрухи до разрухи.

-Построят новую стену вокруг Смоленска, может и не пойдут.

-Пойти - пойдут, Егорша, этим панам всегда чужой кусок слаще. Вера наша православная им покоя не дает, подсластили себе католичество, сдобили, а покоя нет - не то! Сердцем чуют - не то! Сердце человеческое не обманешь, оно правду Божью знает! Правду православную, силу ее. Был я в костеле, когда на ляхов ходили.

-Ну и как там, батюшка?

-Чудно. Лавки, как в избе. Перед Господом сидят, кто как. Срам, зато удобно. Удобств ищут во всем, даже в вере - тело свое потешить. Даже перед Богом не соромно.

-А иконы есть?

-Иконы, как картинки, красота - да не та! Богородицу нашу, Свет наш, Правды вместилище - чтут. Не скажу ничего - чтут. Везде ей молятся и почитают. Матка Бозка по-ихнему. Ну да ладно, Бог им судья. Что нам ляхи? Век бы их не видать, пся крэв.[10] Придут - будем биться.

-Тятя, никому тебя не отдам! - притулилась щекой, уткнулась носом в отцовское плечо, затрепетала. Страшная правда предстоящей опасности обожгла. Вот он, отец, рядом, сильный, красивый - счастье то, какое! Древом от него пахнет, свежей стружкой, хлебом. И запах войны и горя она помнит. Горький запах сожженных домов, сухаря из мякины, крови и сладковатый запах трупов, сваленных у деревни. Короткий миг счастья на Руси, когда вот так можно притулиться к плечу. Нюша своим маленьким сердцем почувствовала эту исконную бабью тревогу и боль. Андрей понял, погладил мозолистой широкой ладонью по русым волосам, задумался:

-Есть счастье у него в жизни - дочка. Есть ремесло в руках - кормит, есть помощник добрый - Егорша. Есть село его, где родился и пригодился с могилами отцов и дедов. Есть монастырь. Есть Бог в сердце. Что еще у Него просить? Совестно. Разве только, чтобы ляхов отвел от села? Совестно. От одного села отведет, а рядом? Все рядом православные. Всем миром надо, иначе не сдюжишь. Вот стена будет в Смоленске, говорят - сила. Стена всегда сила. Может и побоятся. А главная - молитва и защита Богородицы. Покров ее над Русью. Им и спасемся…

-Ну, Нюша, пора, некогда сидеть. А песню эту не забывай. Мамкина песня. Денег за купель выручим, а потом, глядишь, на ярмарку. Что купить тебе в Смоленске?

-Вощаницу[11] новую.

-Добро! Может гребень какой, колты[12] или бусы?

-Купи мне, тятя, зендяни лазоревой [13]на сарафан. Домаша обещалась сшить. А бусы у меня мамкины, ожерелье, что ты от ляхов ей привез в подарок, оно у меня - самое любимое, и другого не надо мне, тятя.

-Да ты, Нюша, заневестилась у меня, а я и не приметил.

-Вот еще! Скажешь тоже, - Нюша залилась пунцовой краской.

Отец встал:

-То , что ожерелье мамкино бережешь - правильно. Я его у ляха выменял , ювелирных дел мастера. Самоцветов у него было - невиданных. Только мне в глаза это бросилось сразу. Червоное как рябина наша на снегу полыхало. Лях за него уцепился: дрога, пан, ну дорого значит, каменья не обычные самоцветы, а со дна моря, не достать у нас. Только мне было все равно, шибко оно красивое было. Настя его любила, только по святам и надевала. Вишь, сохранилось…

 

Андрей вздохнул тяжко, поправил ремешок на волосах, словно прогоняя воспоминания:

-Давай, Егорша, дело не ждет. Осталась самая малость.

Работа спасала. Запах свежей струганной доски любил с детства. Любил, как из рук выходило дело - то бочкой, то братиной, то купелью. Этот миг был самым большим счастьем. Ну и еще, конечно, дочка. Есть слабость у Андрея - дочку балует, ни в чем не отказывает. Но Нюша многого и не просит: скромница, работящая, в обиходе покладиста, незудлива и несварлива. Язычок острый, правда. Есть такое - отбреет, не оробеет. Попадает ей за это от бабки, за косу оттащит она Нюшу, внушает, что отроковице не пристало языком молотить. В молитве да трудах надо дни свои проводить. А Нюшка поплачет в уголочке:

-Ну, смотри, бабушка, состаришься, совсем на печь переберешься, посмотришь потом, кто тебе водицы поднесет. Та, которую ты за косу таскала?

-Не серчай, внуча, кто ж тебя уму разуму выучит? Сиротинушкой растешь, как цветочек в поле одинокий!

-Да какая ж я сиротинушка одинокая! - встрепенется Нюша. - Ты у меня есть! Хоть и поколачиваешь, а, чай, своя кровинушка.

-Ой-ешеньки! Да коли это я тебя поколачивала?

-Запамятовала, родимая? Да я не то том! Дяденька Терентий, тятя любимый! Видишь, родни сколько? - Подмигнет бабушке, рассмеется, поцелует, а та и пожалеет, что наказала. До чего ж девка хороша, отходчива, обиды в туесок не собирает, сердце чистое, доброе. Да еще травница искусная. Хоть и возраст воробьиный, а науку бабушкину усваивает на лету. Травки собирает, сушит, знает, какая от живота, какая, если кости ломит. Давеча вылечила мастера Терентия, сродника, что колокольню в монастыре строит. Спину потянул, дело то тяжкое, стройка каменная. Если кто спросит, как - отшутится:

-Кошку по спине погулять пустила, вот и полегчало Терентию.

Подросла дочка, а бабка недужит, посиживает в горнице, кутается в плат у прялки - без работы руки ее места не найдут себе никак. А давеча в жару слегла, вовсе с печи не слезает уже неделю. Сверху командует Нюшей. Да и за косу сверху дернет, если что. А Нюша и на ропщет, сквозь ресницы зыркнет на бабушку - вот и вся обида. Жаль, да помочь никак не может. Травки против старости бессильны. Годы бабушку уводят все дальше, обезножили вовсе. Теперь дом на Нюше. Правда, бабушка зовет ярыжку[14] Домашу, девку-вековуху из соседнего села, сироту болезную. Домаша - хромоножка, но спорая девка. Работа кипит в руках. Ушла она в Смоленск к тетке, спросилась у бабушки на неделю. Так Нюша и стала полноправной хозяйкой. Сегодня ни свет, ни заря поднялась, за водицей сходила, опару собралась ставить - блины печь, мамку поминать. Три года, как мамки нет. Поставили скудельницу[15] для всех отошедших к Богу из-за мора. Тогда полсела скосило.

Службу поминальную в Троицкой церкви отстояла, помолилась за мамку и всех ушедших:

 

- Помяни, Господи, душу усопшей рабы твоей, Анастасии и всех сродников по плоти, и прости их вся согрешения вольная же и невольная, даруя им Царствие и причастие вечных Твоих благих и Твоея безконечныя и блаженныя жизни наслаждения.

 

Отец Феоктист - настоятель Болдинского монастыря, молится за всех ушедших: от мора ли, от ворога. Неспокойно на Руси. Поляки зубы точат, все откусить норовят кусок от Руси Великой. Только отстроится чуть мужик русский, коровку заведет, лошаденку, деток по лавкам посадит у стола - беда тут как тут - стучится. А порой и без стука - врывается, косит всех, в скудельницу укладывает. Иль так, косточки неупокоенные белеют на просторах Руси. Сколько таких косточек? По полям, по лесам? По берегам рек и речушек? Да и ворогов голову сложило на русской земле. А науку не приемлют. Все неймется.

 

Смоленск 2009 ноябрь

 

Удивительно, но мы с тобой оказались в современном Смоленске. Хочешь, я познакомлю тебя с Нюшей поближе? Нет, это наша современница, хотя совпадение явно присутствует. И фамилия у нее - Петрова. Петровых на Руси много, фамилия распространенная. Вот и наша Нюша - Петрова, обычная девочка, ученица 7 класса. Живет она с отцом в обычной двухкомнатной квартире на шестом этаже девятиэтажного дома. Мамы у нее нет, есть бабушка, и живет она в известной тебе Слободе, селе рядом с монастырем. Монастырь жив, более того, восстановлен замечательным архитектором, Александром Михайловичем Пономаревым, учеником Петра Дмитриевича Барановского - уникального Человека и Гражданина, который спас от разрушения много монастырей и храмов на Руси, и известный тебе, наверное, Собор Василия Блаженного, который тоже, даже страшно представить, чуть было не разрушили. Наша современница Нюша и не подозревает, как тонкая нить истории связывает ее с прошлым! Живет обычной жизнью, учится, чатится в интернете, общается в Контакте, любит пиццу и колу, а также современную музыку, «тащится» от «Ранеток», играет в «Любимую ферму», выращивает там всякие яркие виртуальные овощи. А еще любит котят, цветные блестящие наклейки, мороженое, мягкие игрушки - их у нее в комнате превеликое множество. Не любит пылесосить -нудно(!), классическую музыку - тоскливо(!), соседку Елену Кирилловну -которая ее всегда пытается воспитывать - смешно(!), старые тапки - (отстой!), когда дома нет горячей воды - (заколебали!), вчерашние макароны(жуть!), хомяков(муть!, контурные карты (кошмар!), папину работу(Ужас!), когда много уроков задают(жесть!), Федьку из 7 «В»(Чучело!), который обзывается, как увидит, а еще свой обшарпанный лифт, которого в душе еще и побаивается…

 

-Нюша, дай списать задачу по алгебре!

-Сама не решила, попроси у Никиты.

-Да он мне не даст ни за что. Попроси, спишем вдвоем.

-Ладно. Он что с Алиной сейчас общается?

-Вроде да. Видела их вчера, шли из школы вдвоем.

-Алинка - кукла пластмассовая, что он в ней нашел? Дурра дуррой.

-Да им такие нравятся. Смотрит на него, рот открыт, как на приеме у стоматолога.

-Скоро надоест, у него девчонки больше месяца не держатся. Ты как, перестрадала? Страсти-мордасти улеглись?

-Да ну его! Противно просто, для него девчонки - так, развлечение, а я развлечением быть не хочу. Знаешь, хочется романтики, чтобы парень вздыхал, добивался…

-Писал стихи, краснел, смущался, запинался.

-Пел под балконом серенады, дрался на дуэли в конце концов.. Почему это время ушло? Жалко.

-Жалко. Папа рассказывал, что в маму влюбился в пятом классе - они в одной школе учились. Он только через пять лет ей признался в любви, на выпускном вечере. И то, потом в училище военное поступил, и они только переписывались.

-Класс! Настоящие письма?

-Настоящие, интернета тогда не было. Катал на пяти листах мелким почерком, даже стихи ей посвящал.

-А потом?

-Мама в это время в институте училась. Так и дружили в письмах. Он в отпуск два раза в год приезжал.

-И она его ждала?

-Да. После его выпуска уехали на Дальний восток, папа в политотделе работал, замполит. А потом армию стали сокращать, политотделы расформировали - вернулись в Смоленск, папа стал журналистикой заниматься, учился. Литературный талант открылся.

-Ясно, такие письма писать, на пяти листах. Это тебе не эсэмэски щелкать с всякими глупостями.

-Ты знаешь, он ведь до сих пор не смотрит ни на кого. Мамы уже три года нет.

-Думаешь?

-Я бы почувствовала. Он весь в работе. Командировки какие-то, статьи, вечные авралы. Иногда смотрит на маня грустно так, я ведь знаю, что на маму похожа, бабушка говорила - вылитая Настя, Анастасия Никитична.

-Знаешь, Нюшкин, лучше бы он женился. Мужику жена нужна. Это женщина может сама. Мамуль моя с отцом разошлась и не собирается больше замуж, самодостаточная, типа. Денег хватает - главный бухгалтер на фирме. Может, он тебя боится, что ты против будешь?

-Буду. Не могу представить в доме тетку чужую. Зачем она? У нас машинка стиральная есть и пылесос. Что ей у нас делать?

-Скажешь тоже. Эгоистка.

-Да нет, ему не нужен никто, это точно. Говорю, я бы знала. Он работой заполнил всю пустоту, которая после мамы образовалась.

-А ты?

-Что я?

-Ты чем заполнила?

-Я - ничем. У меня пустота так и осталась. Глубоко. Мне без нее, знаешь, как плохо? Особенно, когда в школе:

-Без мамы в школу не приходи!

-Ты что? Все же знают.

-Было такое, учительница пришла новая, на замену, объясняла - ничего не понятно, мы привыкли к своей Людмиле. Я тихо под партой «Метро» читала, у меня в сотике загружено. Слезы полились ручьем, выскочила из класса.

-Что же поделаешь?

- Когда мама умерла - не знала, как дальше. Как будто забрали у меня самое дорогое. Знаешь - есть, и ты без этого не можешь и вдруг - нет. Пустота. Может быть, с комнатой можно сравнить, наполненной солнцем, в ней - твои игрушки, вещи, твой любимый диванчик, игрушки, юбка на стуле висит, тапочки валяются, книжка, которую ты читаешь на столе, диски с любимыми мультфильмами. И вдруг ты входишь в комнату - а там только пустые голые стены и пол, и ничего, и окно без штор, за которым пасмурный серый день. Я села на пол в этой пустой комнате и замерла.

-Ужас.

-Мне бабушка здорово помогла. Она верующая. В православии ведь смерти нет. Бабушка помогла мне увидеть солнце за этим голым окном, в этой комнате. Солнце - это Бог. Жаль, что понимаешь это только тогда, когда невыносимо тяжело. Мама просто ушла. Вышла из этой комнаты. А солнце всегда есть. Бог любит всех нас, и меня, и маму. Так бабушка говорит, и я ей верю. Так легче.

-Как же он любит маму? Если она так болела и умерла молодой?

-Я тоже это не приняла сначала, кричала, топала ногами. Как Он может любить маму? Как Он позволил ей так мучиться? Ведь одно Его слово - и мама бы выздоровела. Он ведь даже Лазаря мертвого воскресил. Я, если честно, до сих пор это не хочу понять. Но только в храме мне легче. Когда в храм приду, свечку поставлю - поговорю с ней. Когда одна - всегда с ней разговариваю. Представляю, чтобы она мне ответила.

-Зачем такие молодые болеют этим чертовым раком?

-Не знаю…

 

Болдинский монастырь май 1590г

 

Рядом с монастырем, во сторожке, живет дедушка Терентий - церковный мастер. Крепкий могучий старик, как дуб кряжистый. Терентий живет один - бобыль, сродник по бабкиной линии. Балует он Нюшу, никогда без гостинца не оставит: то ленту в косу, то калачик монастырский. Да и девочка старика без ответа не оставляет: пирогов ему принесет с капустой, рубаху постирает. А как приболеет Терентий - Нюша вмиг ему травы заварит своей, заветной. Так Терентию и полегчает.

Отстраивает он колокольню каменную. Артель под его началом. Тяжкий труд - храм строить. Да на Руси всегда с Божьей помощью идет работа. Только на Бога надейся, а сам не плошай. Давеча начали возводить колокольню, так Терентий весь извелся. До мороза надо было фундамент заложить, а дело стопорилось. Известь подвозили с заминкой, дороги то какие - беда одна, а не дороги.

Нюша отстояла заутреню, а после службы завернула к Терентию. К его хатке вела тропка, почти невидимая в густой траве. Подслеповатые околенки, затянутые слюдой, немо взирали на девочку. Сердце ее сжалось от нахлынувшей тревоги. Нюша постучала кулачком по сероватым доскам двери:

-Эй, дедушко!

Из-за двери послышался глухой кашель Терентия.

-Это ты, коза-дереза?

-Я, дедушко, - Нюша толкнула дверь, звякнув тяжелой железной щеколдой.

-Хвораешь, что ль?

-Да маненько, кашель прихватил, в нутрях штось бренчить - стучить, мабыть давеча таракана проглотил с балалайкой.

Нюшка прыснула в кулачок, но тут же спохватилась, приняла забаву Терентия - пересмешника:

-А таракан откуда?

-Дык откуда? Монах Авдейка вечером кашу принес - вкусная! Видать енто и приключилось! Если каша всласть, то рядом с миской завсегда таракан на балалайке наяривает. Видать, я ложкой работал так усердно, что его, горемыку, и прихватил.

- О-е-ешеньки! Беда мне!

Терентий лежал на пристенной лавке, застеленной серой дербенью[1]. Старый потертый полушубок свесился длинным рукавом к утоптанному земляному полу. Видно, услышав Нюшу, Терентий пытался встать - да не смог.

-Шутишь все, скоморошничаешь. Чай, не первый снег на голову пал, а ты, дедушко, как Гринька наш. Тот языком улицу подметает.

-Брани, брани старика. Так мне, так.

-Ой, да что это я? Прости Христа ради. Я ж тебя проведать.

-Только то?

-На службе стояла, мамку сегодня поминаем.

-Царствие небесное.

-Блинков тебе принесла. Поснедай пока.

-Спаси Господи тебя, Анна.

-Ой, дедушка, никто меня так не называет, только ты.

-Анна тебе больше подходит. Анна - имя доброе, так бабушку Спасителя нашего звали, маму Богородицы.

-Да какая же я Анна! Чудно. Вот вырасту, стану Анной. А пока мне и Нюшей хорошо.

-Ну и хорошо, что хорошо. Как дома дела? Как бабушка?

-Болеет. С печи не слезает.

-Да, старость. Хвори тут как тут. У меня давеча тоже спина.

-Опять спина?

-Да что ей станется? Болит. Ох, грехи мои тяжкие. Испытания нам для смирения даются. Болезни не каждому Бог посылает. Болезнь - награда!

-Да что ты, дедушка Терентий! Как болезнь сможет быть наградой?

-А так, человек в скорбях да страданиях ближе к Богу, отвлекается от суеты своей мирской, от поспешения. Мала ты еще, Нюша Анна, не поймешь. Только мне хворать сейчас ни к чему. Колокольню поднять надобно. А там - как Бог даст, и помереть не страшно.

-Что это вы? Бабка на печи на тот свет собирается, ты об этом.

-Человек, Нюша, каждый день должен жить как последний, и бояться этого не надо.

-Как это?

-А так. Радость тогда в сердце. Радость.

-Как это, радость?

-А так. Проснулся утром - солнце ли, снег ли, дождик сыплет - а ты радуйся! Господь тебе еще один день подарил. Целый день! Сколько добрых дел можно сделать, добрых слов сказать! Утешить, ободрить, накормить, рубахой поделиться.

-Я и не думала, дедушко!

-Мала еще, как птица вешняя поешь, в лазури небесной купаешься. Это нам, старикам, такие мысли приходят, слава Богу. Знаешь, Нюша, я последнее время все молодость вспоминаю, совсем недавно, кажись, как Егорша, В рубахе хороводы водил с на Ивана Купалу. Вспоминаю жену свою ненаглядную. Она венок,помню, пустила по Болдинке, а я в кустах притаился, да венок ее перехватил лозиной длинной. Он к берегу и прибился.

-Красота какая!

-Да и ты, красота, скоро венок поймаешь.

-Да куда уж мне. Ты, дедушко, поменьше слов молви, таракана не пугай. Я тебе травки заварю, будешь у меня молодец.

-Пособи уж, врачевательница моя, целительница! Известь привезли давеча, некогда лежать вовсе. Колокольня не ждет. Мои - то градодельцы без меня, как кутята несмышленые. Нешто доверить не могу. Нет у меня сына, передал бы ему мастерство свое. Был бы помощником добрым.

-Дедушко, печка-то у тебя нетопленая?

-Авдейка давеча уехал, вот и не топлена. Дак, лето на улице, чай, не примерзну.

-Лето! А поесть? Снедал сегодня?

-Не, и не могу. Кусок не лезет в горло.

-А я тебе рыбки сейчас, яишенку в печке припеку. Откуда силам то, если пусто в животе?

Нюша живо засновала по избе, затопила печку, положила щепы да сухих веток, чтобы скорее прогорели, нашла в решете на печке пяток желтеньких яиц, кусочек соленого сала.

Терентий, покряхтывая, как ветхий старец, спустил ноги с лавки, сел.

-Куда? Лежи пока! Собрался!

-Буду глядеть - за тобой глаз да глаз. Кто давеча мне лягушку в горшке вместо карася сварил и сказал, что уха наваристая?

-Заметил! - Нюшка взяла кочергу, разровняла угольки в печке, поставила сковородку. Через минуту на ней вкусно заскворчало сало. Разбила яйца, щедро посолила из берестяного туеска на припечке.

-Вкусно пахнет как!

-Ты ж говорил, кусок не лезет.

-Так не было куска, вот и не лез.

-Это правда, дедушко. Садись, ешь. - Нюша понесла сковороду на чепеле[2] к столу.

-Стой! Нельзя!

-Что такое? - удивленно остановилась. На столешнице была нарисована колокольня, та, которую начал возводить Терентий.

-Ну и догадался! А где трапезничать будешь теперь?

-На вот, лавица пока, я все одно один, - подвинул небольшую широкую лавицу, накрыл ее рушником, положил две скибицы хлеба. Нюша поставила посеред сковородку со скворчащей яишней, миску с рыбой, жбан кваса медового.

-Поснедай со мной!

-Ага.

Терентий неторопливо перекрестился на Красный угол, так же неторопливо проговорил молитву, осенив крестом трапезу, сели на лавку, принялись за еду.

-Вкусно!

-Вкусно.

- Я тебе травки от кашля заварила в горшке на печке, пей по три глотка. Не забывай. Сегодня отлежись, не ходи. А завтра полегчает тебе. Авдейка когда приедет?

-Как управится. С келарем Леонидом в Можайск поехали за сукном на свитки да рясы новые.

-Не ближний свет. Побежала и я, дедушко. Не хворай, завтра прибегу навестить тебя.

- С Богом, касатка. Бабке кланяйся да тяте.

Стукнула дверь, звякнул железный засов. В комнате снова загустела тишина, нарушаемая глухим кашлем Терентия. Ровно горела лампадка у Спаса, огонек ее плавал, дробясь, в слюдяном оконце горницы. Терентий думал о колокольне. Некстати захворал он, некстати. Строители Трофим да Станята проштрафились давеча, известь сырую взяли из творильной ямы, надо было ждать еще неделю, чтобы дошла она. А они, торопыги бестолковые лишь бы скорее. Поспешность никогда до добра не доводит, ни в каком деле. Вот Федька приедет, дело пойдет. Федька Конь - мастер знатный…

 

Смоленск 2009

 

- Нюшка, отлипни от монитора, сгоняй за хлебом, да минералки купи!

-Вот еще, водицы из крана испей!

-Козленочком стану.

-Козленочком уже поздно, сороковник разменял!

-Ну-ну, договаривай?

-Я этого не говорила.

-Нюша, дочь, воды! Не дай отцу засохнуть, мне статью надо закончить!

-У тебя статья, а у меня и дел нет.

-Нюшка, не цепляйся к словам, сгоняй.

-Ладно, без Нюшки никуда. А то, что Нюшке еще работы непочатый край работать - это никого не волнует.

-Какой такой работы? Машинку стиральную решила включить, или посудомоечную?

-Реферат надо к завтрашнему дню.

-Ой! В кои веки ты пишешь реферат? Скачаешь из Интернета. О чем хоть реферат?

- Ни о чем, а о ком. О Коне!

-По биологии?

-По истории.

-При чем тут история? Конь Александра Македонского? Буцефал? Или Росинант?

-Сам ты Росинант. Про нашего, родного смоленского Коня.

-Федора?

-Федора! Надо еще успеть, возле памятника сфотографироваться.

-А это еще зачем?

-Для пущей убедительности. Представляешь, он жил более четырехсот лет назад? А стена, которую он построил, стоит до сих пор.

-Так строил на века.

-Я хочу в проекте поучаствовать, создать туристический маршрут, связанный с его именем. Но это случится, если мой реферат пройдет. Пока не реферат, полуфабрикат получился. Кстати, у тебя про Федора Коня ничего нет интересного?

-Да вроде не попадалось, поэма есть у Дмитрия Кедрина, точно. Кажется, бабушка одно время собирала какой- то материал. Если я не путаю.

-Хорошо было бы.

-Ну, дерзай, чадо. Только водицы, водицы тяте принеси. Посмотри, там и хлеб у нас закончился.

-Есть еще немного.

Нюшка обычно прыгала по ступенькам серым зайцем. Жили на шестом, она лифтом не пользовалась, терпеть не могла эту тесную кабинку. Да еще эти страшилки про маньяков. В любом незнакомце маньяка видела легко. Стоило кому-то войти в подъезд следом - сердце в пятки. Ну, а в лифт с незнакомцем войти? Однажды мчалась на свой шестой этаж - пятки сверкали. Только потому, что в лифт не рискнула. Потом оказалось, что это сосед с восьмого. Но береженого Бог бережет - так бабушка всегда говорит. Сегодня решила съехать - все быстрее будет. Вниз ухнула вместе с лифтом, привычно прочитала все выцарапанные надписи. То, что Федька - дурак, она знала не первый год. Новость старая. А вот и ее, про Егора. Тут, на серой стене царапала ключом от квартиры:

А + Е = любовь

Из подъезда вышла не спеша, задерживая дыхание - вдруг Егор со своим мотоциклом возится. Нет, уехал.

А Федька тут как тут:

-Нюшка - кадушка!

- Какая я тебе кадушка? Ты кадушку видел когда-нибудь?

-Ну, тогда подушка или игрушка.

-Дурак, набитый компьютерными стрелялками!

-А сама чем набита? Барби Петровна.

-Остынь! Не парься. Тебе же мыслить больно. Я с Барби уже сто лет не играю.

-Куда ж ты их? У тебя ж в комнате целый Барбиград.

-Там же, где и твои роботы и Черепашки Ниндзя.

-В зоопарке? Я своих в зоопарк определил. За дополнительную плату.

-Кормят хоть?

-А как же! Они нормальные. Не дистрофики, как твои. Пластиковые мумии в париках. Ты ночью от них не кошмаришь?

-Федька, я от тебя кошмарю. Изыди! Кстати, имя у тебя оказывается, классное! Может, из тебя человек все-таки получится.

-А что имя? Имя как имя!

-А то! Историю города знать надо, - щелкнула Федьку по лбу. - Я реферат пишу, про Федора Коня. Про Фе-до-ра! А тут ты, Федор, проходу не даешь! Правда, ты не Конь, так, жеребенок несмышленый - последнюю фразу кричала, убегая.

Огорошенный таким поворотом Федька прошептал растерянно:

-Сама ты жеребенок. - А потом, видно, понял несуразность новой обзывалки и прокричал без прежнего энтузиазма:

-Нюшка - безделушка!

Но Нюшка уже не слышала, она мчалась к магазину.

Магазин за углом. Сто тридцать семь шагов по дорожке. Зашла за угол, перевела дух, пошла супермоделью - ступня в ступню. Только лучей прожектора не хватает. Супермодель пока сказано с большой натяжкой. Ей всего двенадцать, но красота ее вот-вот проявится: брызнет из удивленных серых глаз, разольется по хрупким плечикам, прокатится по длинной косе к маленьким ступням, весело бегущим по асфальту родного города. Рядом голубь, смотрит черным глазом-бусинкой, булки хочет. Нюшка никогда мимо не пройдет, если с батоном, всегда ему бросает. А может и не ему. Поди, их узнай, городских голубей.

Жаль, Егор уехал, а так хотелось увидеть его. Почему в жизни все наоборот? Федьку, его брата, век бы не видать, а он тут как тут! Вечно обзывается кадушкой. Какая я кадушка? И что такое кадушка? Надо в Интернете посмотреть.

Двери магазина разъехались перед ней. Она важно прошествовала внутрь. Полки с минеральной водой рядом, не надо бродить по лабиринтам в поисках. Взяла бутылку папиной любимой и пошла в кассу. Опля! А деньги то забыла. Вот, голова садовая! Дубина стоеросовая! Маша - растеряша! Вернулась, поставила бутылку на место, пошла к выходу. С Нюшкой так часто случается. Задумается, замечтается - и забудет обо всем на свете! Папа тоже хорош! Воды ему принеси! Коромысло на плечи и к роднику. А родники то! Родники! Они теперь в супермаркетах. И деньги дочери дать не мешало бы.

 

Болдино 1590г.

 

-Нюшка! А, Нюш? Прибежала? Как там Терентий?

-Кланяться тебе велел, хворает. Кашель привязался. Киселька овсяного поднести?

-Молитовку, внученька, молитовку почитаю. Помоги присесть

-А ты, лежа, бабушка, лежа шепчи. Тяжело тебе, болезная.

-Нет, лежа не гоже пред Богом. Еще не совсем я плоха.

Нюша подсунула под бабушкину худенькую спину вытертый овечий зипун.

-Что за день сегодня у меня? Одни хворые вокруг. Терентия на лавке кашель бьет. Ты тут умирать собралась, дел других как будто нет.

-А какой день сегодня?

-Осьмой. Липень 1590 года от рождества Христова.

-Ой, батюшки, зажилась то как - промолвила тоненьким голосочком нараспев.

-Не чуди! Не смеши меня с утра. Сама ругаешь, если без ума смеюсь. Да и что ты, бабуля! Не гневи Бога. Мне без тебя никак. Посиди пока, а я опару посмотрю.

-При месяце ставила?

-При месяце!

-Слова не забыла?

-Не забыла. Да ведь грешно это - твои заклинания.

-Не грешно! Не грешно! Еще моя бабушка так ставила. И ее бабушка так ставила.

-Чай, тоже грешили, Перуном клялись.

-Поминали Перуна, а как же? Только это так, по привычке. А ты с молитвой, если сумнения одолевают. Тятя то где?

-Тятя купель мастерит, в монастырь.

-Чаво?

- Чаво, чаво! Говорю, купель.- Махнула рукой да выскочила из избы. Постучала пяточками по ступенькам, мимоходом, присела на коленки у крылечка, заглянула в темноту, пронзенную солнечными лучами

-Фомушка! Фомушка! - приоткрыла дощечку.

Из- под крыльца выскочил серый заяц, пушистым колобком запрыгнул к Нюше на колени.

-Ну что, дружочек, проснулся? Морковки хочешь?

Зайчик пошевелил ушами - словно понял Нюшу.

-Как твоя спинка? Дай-ка посмотрю, - нежно на нее подула. Шерстка разошлась, и девочка увидела почти зарубцевавшуюся глубокую царапину. - Молодец, зажила твоя ранка. Скучно тебе под крыльцом, а отпускать тебя в лес не хочется. Ты же мой дружочек сердешный!

Фомушка ткнулся в ладошку носиком, словно благодарил за свое чудесное спасение. Нюша отбила зайчонка у совы, которая почти уже утащила его в свое дупло на старом дубе. Сова Акулина, старая Нюшина приятельница, и не обиделась особенно. Еды у нее в лесу достаточно. Подумаешь, зайчонок - махонький, с кулачок. Нюша думала - не выходит. Ан, нет, выходили вместе с бабушкиной кошкой, у нее как раз котята были. А теперь Фомушка ест все подряд. Только подавай. Совсем ручной. В избе скачет за Нюшей, как собачонка.

-Фомушка, давай-ка в избу, будем блины печь.

Зайка прыг-скок по ступенькам серым колобком, покатился за Нюшиными лапоточками.

Нюша просеяла муку, выскочила в клеть[3] за кринкой молока да за яйцами, вернулась в избу, проверила опару. Опара белоснежной шапкой поднялась в горшке. Не зря она вышла во двор, когда еще месяц светил, попросила у него:

Месяц ты, месяц,

Золотые твои рожки,

Взгляни в окошко,

Подуй на опару, дай печке жару.

Добавила муки пшеничной да гречневой, прикрыла рушником и поставила на теплый припечек, чтобы тесто подходило.

А с печки снова:

-Нюшка?

-Чего, бабушка!

-Вот сказать тебе хотела: все в избе с печи начинается и печью заканчивается.

-Ой, бабушка, может киселька подать? Ты как мудрствовать начинаешь - точно трапезничать пора.

-Да погоди ты, трапезничать. Слухай бабку. Кто на печи? Малый и старый. Косточки, где еще прогреешь? Печка вытянет любую хворь. Хлебом накормит да щами. А каша в печи? Зернышко к зернышку, духмяная, рассыпчатая. Чем трапезничать будем, Нюша?

-Горох тертый да кисель овсяный. Молочко топленое.

-Гороха не хочу, нутро от него сотрясается, Перуном бьеть.

-Ой, бабушка! - Нюша прыснула в ладошку.- Опять меня смешишь! Перуна своего вспомнила. Давай киселька тебе поднесу!

-Киселька неси, да молочком топленым сдобри. До поста порадоваться, мамон потешить.

- Ой, какой там, мамон! Кожа да кости. Лядащая совсем.

-Ой, Нюша, а молодая я была дородная - страсть! - бабушка залилась тененьким смехом, словно колокольчик чуть надтреснутый зазвонил.

-Ты, дородная? Окстить, где там та дородность таилась?

-Где надо - там и таилась! - бабка обиженно замолкла на печке.

 

Октябрь 2009 Смоленск

 

Нюша шла из школы домой. Пошла специально между домов, там кленов много, кленовые листья не успели смести дворники. Ковер на земле - загляденье. Шла, шуршала осенними листьями. У соседнего дома – любимая ее рябинка. Листья уже опали, а кисти – загляденье! Как мамино ожерелье коралловое, горят на солнце. Рябинка эта – Нюшина подружка. Она так решила еще в первом классе, когда умела играть со всем на свете. Однажды взяла мамино ожерелье, нацепила на платье . У них праздник был -Осенний бал, надо было в костюме прийти. . Нюша так и представилась – рябина. Ей тогда, правда, приза никакого не дали, не поняли, что рябина она самая настоящая, даже в календаре друидов все совпало. Ожерелье мамино лежит в шкатулке до сих пор. Мама его любила очень, старинное, папа подарил, а папе оно от бабушки досталось…

До каникул – неделя: в школе - суета сует, итоговые контрольные, зачеты. И папа на работе пропадает. Дома пусто. Опять сварить пельмени и за уроки.

-Нюшка, ты чего по чужим дворам?

-Ну, куда от тебя, Федька? Куда не пойду – ты. Следишь за мной?

-Вот еще!

-Чего тогда здесь делаешь?

-Домой иду. Яблоко будешь? – достал из кармана куртки яблоко, подал Нюше.

-Буду, спасибо. Голодная.

-Жуй.

-А ты?

-У меня есть, - достал второе.

-У тебя что, в карманах яблоки растут?

-Ага, «Любимая ферма», 100% готовности. Урожай снимаю.

-Ты что, тоже в «Любимую ферму» играешь?

-Вот еще, делать нечего, у меня игры покруче. Сестра зависла, выращивает помидоры, коров доит. Такая сельскохозяйственная стала, прямо фермерша. Вчера захотелось ей расширить свои шесть соток, выпросила у отца денег, приобрела еще земли. И раскулачить некому. Корову на поводок и в Сибирь, на вольное поселение…

-И это любимый брат?

-Да ну ее. Знаешь, какие у нас из-за компа бои. Расписали время по-честному, а она:

-У меня клубника созрела, пусти, иначе расскажу родакам, что у тебя сигареты в столе.

-Ты что, куришь?

-Да так, пробовали.

-Ну и дурак. Сейчас только лохи курят. Нормальные ребята спортом занимаются и ведут здоровый образ жизни.

-Да не курю я, так, попробовали.

-Ну и выбрось. Зачем искушаться? Бабушка мне говорила, что все скверные помыслы сначала в голове…

-Че на каникулах делаешь?

-К бабушке поеду. В Болдино. А ты?

-А мы с Егором в деревню, будем отцу помогать баню строить.

-Здорово. Настоящую баню?

-А какую? Конечно. Уже и сруб купили. Будем собирать.

-Ну, Федька, даешь. Прямо зодчий.

-Чего обзываешься?

-Да ты что! Это же красивое слово. Вслушайся! Зодчий! Зод-чий.. Слово произошло от древнерусского, в переводе – строитель, каменщик.

-А ты откуда знаешь?

-Я же тебе уже говорила - реферат пишу, про Федора Коня. А он - кто? Зод-чий!

Подошли к дому, постояли молча у подъезда.

-Ты не обижайся, что я тебя обозвал кадушкой в прошлый раз.

-Ты что? Кадушка – классная штука. На Руси в древности без кадушки никак.

-Реферат?

-Да нет, это я так знаю. Ну, пока.

-Пока.

 

Липень 1591 года Болдино

 

Знакомься – Мартын, сын великого зодчего Федора Коня. По сведениям летописи доподлинно известно, что Мартын работал в Болдинском монастыре, есть запись в летописи, что 30 декабря 1591 года ему выплачена зарплата за полгода – целых двенадцать алтын и три деньги, а 30 июня, через полгода «Мартыну, прозвище Конь, дано ему на полгода четыре гривны…» Причем, в летописи его имя пишется то Мартын, то Мартин. Видно летописец сомневался, а может, просто ошибка. Такое ведь бывает, когда пишешь, правда?

 

По улице ехал парень на серой мохнатой лошаденке.

Из-за тына появилась вихрастая голова. Два круглых голубых глаза с любопытством смотрели на всадника.

-Эй, где двор Андрея Клепки, бондаря?

Голова поморгала и исчезла за тыном, а вместо нее из лаза в лопухах вынырнул малец в портах, крашеных бузиной и белой холщовой рубахе. Федька, к которому обратились с таким уважением, приосанился, одернул рубаху.

-Да на краю села, у леса. А зачем тебе, добрый человек?

-У вас все на селе такие любопытные?

-Через одного. Время такое - держи ухо востро, – важно хмыкнул. – А дядька Андрей у нас – человек незаменимый. Сманят иль еще чего – без бондаря пропадем.

-Он у вас один что ли, бондарь на все село?

- Ну, не один, положим, я у него в подмастерьях, да брат мой старшой, Егор.

-Ну, ты, я смекнул, главный среди них мастер?

Гришка залился пунцовой краской:

-Да не! Я пока на подхвате. А дядька Андрей такой – один. В наших бочках все бабы грузди да капусту солят.

-Обойдутся бабы.

-Дык, не только бабы. Давеча, князь купель для бани заказал, из самого Смоленска. Да и в монастыре все бочки да купели - наших рук дело.

-Ты откуда ж такой разумной?

-Оттуда. Тетка говорила, что мамка меня в квашеной капусте нашла, оттого и мыслю крепко.

-Ого! Палец в рот тебе не клади.

-И правильно, мне бы чего послаще!

-Ну, так и быть, на тебе послаще! – достал из кармана яблоко, бросил Гришке. Тот поймал на лету, укусил крепкими белыми зубами, да так, что сок брызнул.

-И, правда, сладкое.

-Зовут то тебя как?

-Григорием. Тетка Авдоня Гриней кличет, а как разозлится – чертом окаянным. Называй, как тебе хочется.

-Григорий! Крепкое имя! А я Мартын, Мартын Конь. У меня отец – Федор. Федор Конь. Может, слыхал? Градостроитель.

-Слыхал. Дедушка Терентий, что Болдинский монастырь отстраивает, рассказывал. Он же и родом из наших краев, только уехал давно.

-Точно. Пойдешь со мной в Болдинский монастырь? Работы там! Трапезную строить нужно. Колокольню опять-таки.

-Пойду, коль тетка Авдоня отпустит.

- А мамка то где?

-Померла мамка.

- Сам-то уже не маленький, чай! Ремесло какое в руках держишь?

-Ты чаво, дяденька, запамятовал?

-Ой, запамятовал, ты ж бондарь..

- Бондарь. Клепки дяде Андрею подсобляю мастерить.

-А тятька?

-Тятька сгинул под Полоцком, с литовцами бился.

-Так ты кормилец теперича?

Федька приосанился, важно произнес:

-Кормилец. С Егором, старшим братом. Так и есть. Кормильцы!

-И много заробляете?

-Прибыток идет - полушка к денежке, деньга к полтине, полтина к рублю. Не бедствуем. Тетка Авдоня все складает в горшок. Будем жаницца – пригодицца.

-Эка, молодчик! Ну, бывай, а над моим предложением продумай.

-Вдругорядь, дяденька Мартын.

-Дяденька – передразнил. – Так возле леса изба то?

-Возле леса то. Только смотри, дяденька, у него дочка, ты уж с ней поосторожнее, поберегись.

-А что, хворая иль еще чаво?

-Хворая. Нюшкой величают. Только она, когда ее Нюшкой зовут, может вцепиться, как кошка, в бороду. И не смотри, выдернет все, что под руку попадется.

- А как же величать ее, чтоб бороду не выдрала? – Мартын погладил едва берущуюся курчавую растительность на округлом, с ямочкой подбородке

-Величай Кадушкой! Зело обрадуется, расцелует да в красный угол посадит.

-Чавой - то Кадушкой? Не внемлю. Много плоти на ей наросло?

-Да не, плоти мало. - Гришка растопырил руки, примериваясь к Нюшкиной плоти. - Зело гордится тятькой своим. Тятька – бондарь, вот она на «Кадушку» и отзывается.

-Ну, спасибо, мил человек, чудно у вас на селе. Дочь кузнеца на «Наковальню» ведется?

-Точно.

- А дочь конюха?

-На «Уздечку». Разумной ты, дяденька Мартын. Палец в рот не клади.

-На што мне твой заскорузлый палец. Мне б чаво послаще.

Гришка вынул из кармана штанов яблоко и бросил удивленному Мартыну. Тот словил на лету и чуть не свалился со своей мохнатой лошадки от неожиданности:

-Ну, ты, даешь, малец. Заберу тебя в подмастерья к Терентию, это точно. Ему такие мастера на вес золота. Беги, у тетки отпрашивайся. Штаны не потеряй на бегу! Зело красивые! Сколько бузины извели на краску?

 

Парень поехал дальше. Звали его Мартын. Ехал он из Смоленска в Болдинский монастырь к мастеру Терентию. Мартын, как и его отец, был мастером строительного дела, градостроителем. Так гордо именовались мастера, возводившие храмы и города. По дороге Мартын должен был заехать в дом Андрея Клепки, чтобы передать ему от Федора привет.

Подъехал к невысокому тыну, постучал. Хозяин видно, крепкий, дом добротный, по сердечному капризу выстроен, а не по нужде. Повезло, ляхи не спалили. Верно, что возле леса стоит.

Из калитки выглянула юница, брови на излете, глаза синие, глядят, пытают – кто таков? Откуда и куда? Добрый человек иль тать какой? Иной, кажется, творит свой путь и дело от доброты, а в итоге выходит - по соблазну сатанинскому иноязычных приведет. Дорога к монастырю людная. И кто только не ездит. А парень то вроде добрый, лицо светлое, открытое.

-Добрый день в хату.

-И вам добрый!

-Никак Анна?

-А вам отколь известно?

-Да слава о твоей красе до града Смоленска докатилась. Такой юницы окрест не найдешь.

-Я о вас, дяденька, тоже слыхала.

-Что молвят?

-А то, что из Смоленска молодчик едет, бороденка курчавая (Мартын поежился, погладил ошицей[4] подбородок)

- а язык за ним волочится, как хвост у лисы, дорогу заметает.

Мартын и не нашелся, что ответить Нюше, а она улыбнулась очень ласково, калитку распахнула:

-Водицы поднести?

-Дык…

-Поднести, поднести. Язык сполоснуть. Чай, запылился.

-Нюша! – зычный голос отца прервал беседу с гостем.- Кто там, Нюша?

-Гость из самого Смоленска, тятя.

- Из Смоленска? Кто таков? Приглашай.

Мартын спешился с конька и пошел след за Нюшей во двор. На широком подворье лежали бочки и кадушки. Пахло свежим деревом. Гудели пчелы, обирая медовую благодать с огромной липы у избы. Нюша метнулась впереди гостя, оставив его с отцом на крыльце, схватила веник, подмела половицы у щербатого порожка. Пол блестел ярким медом. Еще бы. Уж сколько она скоблила его веником - голышом, сколько водой окатывала. Пол у них не земляной - отец расстарался. Настелил в горницах полы новые, деревянные. Стены у них гладко тесанные, у стен стоят широкие лавицы, покрытые тканой бабушкой дербенью – толстым альняным холстом. А еще есть у Нюши еще одна радость – окончина стекольчата цветная. Такие только в горнице у князя увидишь - дорого для простого кармана. Тятя три алтына заплатил, большие деньги, расщедрился для Нюши - поставил ей в горнице такое чудо. Князь одарил его за работу мастерскую.

 

Утро разноцветными зайчиками прыгает в горницу, раскрашивает светелку юницы то в красный, как солнышко, то в зеленый, как майский листочек, то в синий, как водица Болдинки, речки их развеселой. В других горницах окошки простые, слюдяные, а то и просто бычьим пузырем затянутые. Да и все убранство обычное. Только вот на всем лежит печать Нюшиной любви и заботы. Печь Нюша белит перед каждым престольным праздником. На столе в горнице – скатерть вышитая, на стенах – рушники. Тягучими зимними вечерами вышивают они с подругами, песни поют. Кажется – их песни укладываются на рушниках плавными линиями, кружочками, точками, стежками, а потом эта застывшая мелодия наполняет избу ровным чистым сиянием, оберегает от злых сил. Песни – молитвы наполняют дом силой. В красном углу – иконостас. И изба у них – загляденье, большая, в два яруса с подклетом[5]. Полки – воронцы, резные да узорчатые, под потолком делят стены на черную, закопченную и светлую. Черная, как вороново крыло, часть избы тянется под потолком на два венца. Дым от печи стелется по потолку и уходит в дымник[6]. Все, что находится ниже воронцов, блещет чистотой. Уж Нюша тут старается.

-Ты чавой-то запрыгала зайцем по горнице?

-Гость к батюшке, из Смоленска.

-Кто таков?

- Не знаю, бабушка. Мартын зовется.

-Жаних, чую жаних, внуча. Собака снился всю ночь, кусал меня за ногу. Тудыть яго у кости!

-Тебя кусал?

-А кого ж? Меня и кусал!

-Значицца, твой жаних, бабка! – рассмеялись обе. Нюша звонко, заливисто, бабушка тихонько, глуховато.

-Ну-ну, егоза, накрывай на стол…

 

Смоленск 2010

 

-Анька, на каникулах что делаешь?

-Не знаю еще.

-А мы с предками в Турцию, там тепло.

-Круто. А я к бабушке, наверное. В Болдино.

-Со скуки помрешь.

-Точно. Только в городе сидеть все каникулы неохота.

-Бабушка у тебя нормальная? Мозги взрывать не будет нравоучениями типа « в наше время?»

-Нет, бабушка классная. Она у меня на рыбалку ходит.

-Бабушка? На рыбалку? Круто.

-С Тимошкой. Это ее кот, Так вдвоем и ходят.

-Лукоморье какое-то, а не деревня.

-Точно, Лукоморье. Там ведь дубы раньше росли вековые. Болда-дуб. Болдино от них так называется.

-Там монастырь красивый?

-Да, реставрируют. Ой, звонок! Ты реферат написала?

-Да, скачала с интернета, только Ирина забраковала.

-Чего?

-Сказала – формальность.

-Это как?

-Ну, в смысле, отписка. Надо доработать. Я даже не представляю. Одна надежда на бабушку. Она у меня историк.

 

***

-Ешь, Мартын, ешь. Нюша, квасу холодного поднеси. Да огурчиков соленых.

Нюша метнулась за квасом.

-Как же там Федор? Я думал, он забыл меня.

-Что вы, дядя Андрей. Он мне про вас рассказывал. - Мартын, проголодавшись за дорогу, с аппетитом уплетал овсяный кисель с блинами.

-Эх, и блины у вас, дяденька Андрей.

-У меня – бочки. Это Нюшины. Она у нас мастерица. Мамку поминаем сегодня.

-Царствие небесное. – Мартын перекрестился.

-А с Федькой, на одной печке, все детство просидели. Когда они с тятей в Москву подались, лет десять нам было. Тятя его умер потом, а потом и мамка его. Страшный мор тогда накатился, почти вся деревня. Скудельница только, одна на всех.

-Да, смерть косит на Руси. То хвори, то вороги.

-А Федор? Отец умер, а он как?

-Остался в Москве, куда ему было возвращаться, сироте? Жил на дворе попа, Гурия Агапитова. Рассказывал, полюбил его батюшка, как сына родного, грамоте обучил. Он уже в двенадцать лет знатным мастером был.

-А далей?

А весной 1573 года артель Федора ставила двор немчуре, опричнику Штадену. И было ему 17 лет. Тятя уже тогда - видный, красивый. Рост, стать, сила! А уж строил. С душой! Дом поставил – загляденье. Резьба, наличники.

-Эка удивил! Федька с детства такой. Помню, заглядится на дерево ли, на цветок и скажет - вот Божья красота, нам, человекам, такого никогда не смастерить.

-Только, что русскому красота – немцу чужое. Мало, что не понравилось. Еще и ткнул тятю палкой в грудь.

-Это он, конечно, зря сделал, не подумал – Андрей погладил бороду, поднял братину с квасом.

-Зря, конечно – Мартын погладил растущую бороденку, расправил плечи, чокнулся своей братиной с Андреем.

-Да. Зная Федьку, думаю, не стерпел.

-Не стерпел. И стукнул то, главное, совсем легонько, вот что обидно.

-Понятно, что легонько.

- Чуть жизни не лишил немца. Да и немца там того, с кукиш. В чем душонка его немецкая держалась, а туда же…

-И, что же Федьке за это?

-Ясное дело, худо бы было, кабы не добрые люди. Давний друг тяти Федькиного, Иван Фрязин дал ему рекомендательное письмо и переправил в Германию,

-Пришлось бежать за границу. Слава Богу, у него письмо было рекомендательное от Иоганна Клеро. Тот Иоганн еще батюшку его Савелия Петрова знавал и почитал за мастерство. Вот и спас Федьку…

-На чужбине, поди, не сладко пришлось?

-Да какая уж сладость. Сначала в Германии, потом во Фрязии. Работал день и ночь до седьмого пота, постигал мастерство каменного дела.

- Как он там? В латынскую ересь не впал? - переспросил Андрей.

-Нет, тосковал по Руси, хоть искушений было не мало

-Эх, девки я слышал, во Фрязии красивые!

-Да не! – Мартын покосился на Нюшу с миской, плывущую к столу, - Чернявые больно да худосочные. Наши краше!

-А ты откель ведаешь?

-Тятя говорил. Он ведь мамку в Москве нашел. Там и я появился.

-Сам то женку не нашел еще?

-Так ищу! – Мартын покосился на Нюшу. - У вас, дядька Андрей, какая невеста подросла!

-Нюша? Да какая она невеста! Малая еще, да и язык, как бритва. Без бороды останешься.

Нюша прикрылась рукавом от смеющихся мужиков, а потом поставила на столь миску с грибами и редькой.

-Кушайте, а то квас в голову ударил. У тебя, тятя, шишка во лбу.

-Где? – Андрей схватился за лоб, а Мартын от смеха чуть не свалился под лавку.

-Во, видишь, Мартын? Разве то девка? Холера с глазами. Коза рогатая!

-Ой, девка, дядька Андрей, все девкам девка. Точно посватаюсь!

-А что? И сватайся. С Федькой породниться всегда рад. Присылай сватов! Только из Болдино никуда. Не отпущу. У меня, акромя дочки, нет никого.

-Тятя! Что ж ты меня первому встречному отдаешь? А вдруг он тать какой?

-Я? – Мартын даже куском поперхнулся.

-Нюшка, геть из горницы, не зря тебя бабка за косу таскает. Рази можно на гостя так?

-А как? Пригласили, за стол посадили, а ему еще и жениться? Рази скромные гости себя так ведут? Только тати.

-Тать? Я в монастырь еду, буду помогать мастеру Терентию строить. У меня и грамотка с собой.

-Грамотка – это хорошо. Покажи грамотку.

Мартын достал из шапки грамоту, протянул Андрею, а тот передал Нюше:

-Читай, дочка!

-Она и грамоту ведает у вас?

-А то как же? Школа при монастыре. Нюша псалтырь читает – заслушаешься.

-Ну, любо, вот устроюсь у Терентия - приеду свататься.

Мартын встал, сдержанно поклонился в пояс, поблагодарил за хлеб-соль.

-Ты чего заторопился? Обидел тебя чем?

-Да нет, дядька Андрей, пора, мне до монастыря еще засветло добраться - Терентий ждет.

-Нюша, собери Терентию гостинец, Мартын отвезет.

Нюша ушла в подклеть за гостинцами.

 

-Нюша моя - мастерица. Бабка всему научила. И опару поставить, и щи сварить. А еще бабка Нюшу научила травы собирать да сушить. От любой хвори у них сбор травяной: и от головы, и от спины, и от живота.

-А бабка то где?

-Дак, хворает, с печки уже не слазит, в темной горнице. С печки Нюшке покомандует, что да как. А она и сама уже не хуже разбирается. К Нюшке вся округа идет за травками.

-Лечит?

-Лечит, никому не откажет, с молитвой да любовью глядишь и поможет. За травками ходит в лес на заветные полянки.

Мартын оглядел горницу:

–Ромашкой пахнет у вас.

-Ромашкой.

-И дочка ваша, как ромашка, пригожая. Посмотришь – вроде обычная, а приглядишься - всмотришься - радость из глаз льется.

-Ты, Мартын, не торопись. Девок на селе много. Вдруг еще кто приглянется.

-Что мне смотреть? Присмотрел! Али я вам не подхожу, дядька Андрей?

-Надо, чтобы у Нюши душа к тебе тянулась. Вот что главное.

-Это так, только я, дядька Андрей, упрямый. Потянется, как к такому не потянуться.

-Смотри, не загордись, шапку потеряешь.

Вышли во двор.

 

Мартын у коновязи ласково охлопал свою лошадку, вздел удила, проверил подпругу, легко, привычно взмыл в седло. Нюша поднесла торока с гостинцами, Мартын взял из ее рук, словно нечаянно, задержал ее руку в своей. Нюша выдернула, ожгла его взглядом: ну, не балуй! Андрей крикнул с крыльца:

-Заезжай, Мартын, не забывай.

-Заеду, - парень покосился на Нюшу, - в следующий тыдень [7]в Смоленск надо, не проеду мимо…

 

Смоленск 2010

 

-Так, так, Федор Конь. Что тут у нас еще о Федоре? Посмотрю побольше материала, скомбинирую, может, прокатит на этот раз? Что там папа говорил? Дмитрий Кедрин? Поищем. Вот оно, поэма, скопировать, почитать. Хотя, что она мне даст? Стихи в реферат не вставишь? Но почитать надо обязательно, может, хоть что-то прояснится.

Ура! Скопировать, распечатать – и готово! Вот классно! Как люди жили без Интернета? Итак, начнем сначала:

Фёдор Савельевич Конь - русский зодчий второй половины XVI века, выдающийся строитель крепостных сооружений: каменных стен и башен «Белого города» Москвы (1585-1593; по линии теперешнего Бульварного кольца), мощных городских стен Смоленска (1596-1602), возможно начинал строительное поприще в Болдинском Дорогобужском монастыре. Год рождения и время смерти Федора Коня неизвестны.

О жизни зодчего известно немного: краткие и отрывочные записи в источниках конца XVI - начала XVII века дают лишь некоторые представления о нём.

К таким источникам относятся приходные и расходные книги Болдина — Троицкого монастыря под Дорогобужем за 1568-1607 годов, наказы и грамоты царя Федора Иоанновича 1591 г. и 1595 г., различные хронографы и летописцы XVII века. В существующих источниках он назван и Конем Федоровым, и Кононом Федоровым, и Кондратом Федоровым, и Феодором. Для Федора Савельевича прозвище «Конь» могло быть связано либо с его личными качествами, либо с его происхождением. Исследователи предположительно считают Федора Коня выходцем из Троицкого монастыря в Болдине. В 1594 году Фёдор Конь сделал вклад в Болдин Монастырь (35 руб.), с Болдиным были связаны и родные Коня: в 1600 году «с Москвы из суконного ряду Федор Петров сын, а Федора Коня пасынок, дал вкладу 20 руб.; среди работников Болдина монастыря сын Коня Мартын Иванов».

Постройки Коня отличались высокой техникой строительства, продуманностью конструкций, большим архитектурным мастерством.

-Так, класс! Коротко, но емко! С этим можно что-то делать. На «Любимую ферму» зайду, там у меня земляничка поспела.

Нюша привычно вошла на страничку своей любимой игры. На виртуальных грядках созрела земляника, пора было ее убирать. Кликом мышки Нюша собрала урожай, получив при этом сумму денег, вошла в магазин, купила семена лука и засадила грядки.

-Отлично. Расти, лучок, приду послезавтра, соберу тебя, дорогой!

 

Болдино 1590

 

С пологих холмов открывались цветастые дали с темными крапинами елей да белыми мазками березовых рощиц. Мартын ехал, думая о своей неожиданной встрече. Дядька Андрей ему очень понравился. Именно таким его и рисовал батька. Крепкий, основательный, мастеровой. А ведь столько лет прошло. Вот она – детская дружба. А больше приглянулась дочка его. Хороша девка, умна, красива. Глаза - утонуть можно. Такую бы женку – жить бы - не тужить, дом построить, деток нарожать. Совсем замечтался Мартын и не заметил - лес расступился, как заботливый хозяин, зелеными колючими ладонями высоких елок показал дорогу, словно приглашая Мартына - проезжай.

Высокая стена укрывала монастырь от чужого. Из ворот вышел монах.

-Чей будешь, странник?

-Я, отче, к Терентию, по строительному делу.

-Так вон его домишка – монах указал перстом одесную от ворот. Мартын спешился и повел свою лошадку к маленькой домишке, как назвал монах избушку у старой развесистой липы. Цветущая липовая благодать закружила голову. С детства он любил липовый цвет, мать сушила, а зимой варила сбитень медовый, да такой силы, что все хвори как начинались, так и сходили на нет.

Постучал.

-Кого Бог несет?

- Открывай, дедушка Терентий, это я, Мартын, сын Федора Коня.

-Федьки? - дверь отворилась, солнечные лучи высветили высокую фигуру крепкого еще старика. Светло-серые глаза под мохнатыми бровями внимательно ощупывали Мартына. Мол, каков молодец пожаловал? Крепок иль так, ветром зашатает, коль тяжко придется. Остался доволен, крякнул:

-Ну, коли от Коня – заходь! Гостей у порога не держу.

Мартын пригнулся, вошел из маленьких сеней в горницу, перекрестился на Спаса в углу и замер.

Посеред стоял большой стол, а на столешнице углем была нарисована колокольня, красивая - ух!

У Мартына дух захватило. Он подошел поближе и стал рассматривать.

-Что это, дедушко?

-Дак колокольня, тятя твой начертал на бересте, а я перенес на столешницу, чтоб виднее было и прочнее.

- А это что это за цыфирьки, дедушка?

-То высота, а это – Терентий провел пальцем с острым обломанным наполовину желтоватым ногтем поперек колокольни – ширина ейная.

-Зачем это?

-Как? Как же строить, если не видишь? Вслепую не построишь, мил человек. Вслепую только кошки родятся. Колокольня – это брат мой, глас Божий. Колокол новый заказали, большой! Колокольня - матушка да колокол - батюшка – мир да любовь вокруг разольется.

-А материал?

-Кирпич обжигают, известь везут. Дел невпроворот, добрый помощник мне, ой как нужон. Тятю твоего ждал, да видно без него придется поднимать колокольню. Да чтой-то я тебя баснями кормлю. Поесть с дороги да в баньку. Я баньку топлю.

-А где банька?

-Да у речки, монастырская. Симеон там, послушник при баньке, как пропарит кости мои – горы могу своротить. Тебе - то это особо без надобности, молод еще. А я без бани не работник…

Парились до одури, поддавали квасом на каменку, обливались студеной водицей из Болдинки. А потом сидели, тихие и благостные, на лавке в предбаннике, пили квас.

После бани перекусили душистым монастырским хлебом с медом, запили молоком. А потом повели неспешный разговор, все больше о делах строительных.

-Вот ты, Мартын, как думаешь, почему мы, русские люди, себе избы бревенчатые строим?

-Не думал, дедушко. А какие еще бывают?

-Э! Мил человек, каких только нет!

-Точно, тятя рассказывал, из камня во Фрязии строят. У ляхов тож каменные палаты.

-Ну и как?

-Крепко, на века.

-Что на века – правда, только у нас в такой избе каменной век будет с воробьиный нос. Выстрой себе из каменьев избу, дак простудной хвори не оберешься! У нас ведь дожди да сырость. А без печки да бани и вовсе сгинешь.

-Татары в шатрах ютятся.

-Да что за жизнь? Может, поэтому им и дома не сидится? Скачут по степи, как волки, рыщут, разоряют.

-Эка, дедушка, мудрый ты! Может нам научить татар хаты бревенчатые строить?

-Может и научить. Только вот дерева там наши не растут, да и наша наука им, как курице шапка.

 

Смоленск 2010

 

-Ирина Сергеевна, я тут кое-что нашла, посмотрите, пожалуйста. В те времена все города окружались стенами, рвами всякими, наполненными водой, чтобы враг не прошел в город.

-Вот, уже тепло. Ты сказала, в те времена. А какие это были времена?

-Ну, древние. Врагов много было: татары, в смысле, татарское иго, шведы, французы, немцы. Короче, все, кому не лень, шли на нас.

-Все собрала. Не мудрствуя лукаво. Знаешь, Анечка, самое неприятное во всех наших делах – формальность. Ты, наверное, обиделась. Но это так. За ней ничего не стоит, знаешь, как красивая коробка, ничем не наполненная. Твой реферат – вот такая коробка. Все правильно: родился, построил, умер. А что за этим? Теперь для тебя Федор Конь просто некая историческая фигура, памятник, а я хочу, чтобы ты познакомилась с ним поближе, может быть, даже, подружилась.

-Я? С Федором Конем? Как это?

- Ну, понятно, что я шучу. Но надо же тебя как-то расшевелить. «Градостроитель!» - дежурные слова. Человек. Прежде всего, человек, мальчишка, ведь у него было детство?

-Конечно, было. А как же без детства?

-Подумай, как мальчик стал великим зодчим? Есть исследования Владимира Косточкина, почитай. Литературы много. А ты отделалась дежурными фразами.

-Ну, так там все основное.

-Это три балла. Даже с минусом. Тебя устраивает эта оценка?

-Нет, меня папа за тройку прибьет.

-А самой нормально?

-Не, лучше «два», тройки ненавижу. Они серые какие-то, как мыши.

-А двойки какого цвета?

-Это зависит от их количества и качества. У меня всего одна была в шестом классе по самостоятельной. Папа сказал тогда: «Ученик без двойки, что солдат без винтовки!». Так она у меня - белый лебедь. А у кого их много –вороны, наверное, черные. Каркают, покоя не дают бедным детям.

-Это точно. И учителям. Я тоже не люблю двойки. Это ведь оценка и учительского труда. Так научил.

-Да нет, вы так не думайте. Мы иногда просто не хотим. Потом лично у меня всяких дополнительных заданий море. Художка – раз, музыкалка – два, бассейн - три, репетитор по английскому – четыре. А еще уроки. Просто физически не успеваю.

-Ну, ты как раз-то успеваешь. Не успевает тот, кому никуда не надо.

-Это я по поводу реферата. Если честно, скачала из интернета за 15 минут.

-Понятно. И это нужно, как начало твоей работы – вполне. Да, вот еще над чем подумай. В строительном колледже и тем более, в институте он не учился, а построил стену, которая стоит четыреста лет? Посмотри, наши дома. Сколько им лет?

-Нашему – двадцать всего, а выглядит!

- А стена? Рушится, конечно, но скорее не от времени, а от нашего равнодушия! Кстати, ее будут реставрировать. Она ведь защищала наш город. А еще и украшала!

- Визитная карточка. Мне бабушка говорила, что раньше строили с молитвой, поэтому и крепко, а сейчас с матом, поэтому и так. У нас новый дом построили – трещины пошли. Укрепляют теперь.

-Вот – вот. Мне вчера одна девочка сказала, что не любит наш город и больше всего мечтает уехать за границу.

-Так многие сейчас девчонки хотят, выйти замуж за иностранца и уехать.

-Главный аргумент - плохо. И я у нее спросила: а ты лично что-то сделала, чтобы в городе стало лучше? Посмотрела на меня удивленно. Знаешь, мне кажется, что ей ничего не стоит бросить шкурку от банана под ноги, чего уж там – грязно и так. Пока мы не начнем с себя, не полюбим и не начнем уважать город в себе и себя в городе, нам не помогут ни дворники, ни президенты.

-Федор Конь любил?

-Федор Конь любил. У него была возможность жить в теплой Италии, а он мечтал об одном – вернуться на Родину, домой…

-И вернулся?

-Вернулся, стал строить. Построил Белый город в Москве, отстраивал Болдинский монастырь, а потом стену в Смоленске.

- Въезжаешь в город – а она среди снегов среди зелени деревьев, как белое ожерелье.

- Да, вот такое чудо у нас.

-Ирина Сергеевна, я не смогу. Это ведь целую поэму надо, а не реферат! Это должны быть какие – то возвышенные строчки.

-Да есть стихи. Дмитрий Кедрин написал поэму. А наш земляк, Евгений Алфимов, написал повесть замечательную. Почитай обязательно! И ода есть. Наша стена – это и есть ода. А ты напиши свое. Покопайся в материале. В Интернете, кстати, много источников. Сходи в библиотеку. Может, там что-то найдется. Да, обязательно изучи время, в котором он жил. Время, скажу тебе, было очень непростое. Скажем, трудное.

-Кризис, как у нас сейчас?

-Да, пожалуй, кризис. Кстати, фамилию Федора Коня знаешь?

-Конев?

-Да нет, Конем его за силу назвали. Фамилия его Петров. Федор Савельевич Петров.

-Стойте, так и я Петрова. Может, он мой предок?

-Почему нет? Он ведь тоже на Смоленщине родился. Исторические документы говорят, что возможно, под Дорогобужем.

-Дорогобужем?

-Это было время правления Федора Ивановича и Бориса Годунова. Князья Звенигородские имели вотчины на Смоленщине, в том числе и в районе Дорогобужа. Троицкий монастырь в Болдине был в то время одним из самых крупных на Руси.

-Ирина Сергеевна, у меня бабушка под Дорогобужем, рядом с Болдинским монастырем. Всю жизнь историю в школе преподавала. А теперь на пенсии.

-Ну, Анечка, я думаю, тут тебе целый кладезь материала. Давай-ка, у тебя осенние каникулы!

-Нормальные люди на каникулах отдыхают…

- Не ворчи. Это нормальные. А ты - Анна Петрова. Звучит – то как!

-Нюша.

-Нюша?

-Да, меня так все зовут. Близкие.

-Спасибо, Нюша.

 

Болдино 1590

 

Нюша отправилась за земляникой. Туесок на правую руку повесила, в левую березовую ветку от комаров отмахиваться. Бежала по тропке в строну монастыря. Ягод вокруг - видимо невидимо. К обеду хотела управиться. Часть дедушке Терентию отнести – он страсть как землянику любит, а вторую половинку домой, бабушке, может, хоть ягод поест. Бабушка совсем слаба. Нюша для нее старается, хоть и пост, молочка да сметанки. Для старых да хворых нужно. Только бабушку не заставишь, сухарик размочит в квасу березовом – вот и вся трапеза. Громко треснула ветка, кто-то шел в ее сторону.

-Матушка Богородица, спаси и помилуй, - привычно зашептали губы, присела у березы, среди высоких стеблей папоротника.

-Эй, кто здесь хоронится?

-Заяц да еж, больше некому. Ты чего, Егорша, пугаешь?

- С какой поры пугливой стала?

-С такой поры! Выскочил из-за березы, как леший.

-Лешие на мохнатых лошаденках по дворам рыщут, а я так – Егор рассерженно сломал ветку папоротника. Шмель, сидящий на коричневом пупырчатом стебле, рассерженно загудел на Егоршу.

-Уймись, мохнатый! Разлетался.

-Ты чего, Егорша, злишься? Шмель, и тот тебе не такой. Какая букашка тебя укусила?

-Да так, девки на селе совсем от рук отбились, с молодчиками чужими слово молвят, не краснеют. А ты за ягодой?

-За ней.

-Хочешь, подсоблю?

-Ты то? – закусила травинку, рассмеялась. Алый земляничный румянец залил щеки.

-Я то. Ты что, думаешь, я землянику собирать не умею?

- Эх, спасибо молодчикам чужим, не они, так наши бы молодчики и не вспомнили бы, что ягода в лесу поспела. Ну, подсоби, быстрее будет.

Егорша сорвал веточку земляники с белым цветочком и алой ягодкой, поднес к Нюшиным губам. Та откусила ягодку, сладко зажмурилась

-Сладкая?

-Сладкая.

-Как уста твои?

-Ой, Егорша, ты о чем?

-Кто это к вам вчера приезжал?

- Так к мастеру Терентию, в монастырь, Мартын. Будут с Терентием колокольню возводить.

- Говорят, он сын Федора Коня, что в Москве Белый город строит?

-Гринька твой все выпытал? Что еще говорят?

-А то, что ты ему приглянулась.

-Ой! Правда, что ли? А кто говорит? Опять твой братец?

-Да нет, Болдинка нашептала.

- Ты, Егорша, не выдумывай, чего попадя. Я сама об этом не знаю ничего.

-Когда узнаешь, поздно будет. Сосватают тебя.

-Я замуж за нелюбого не пойду.

-А кто тебе люб?

-Тимошка, зайчонок мой. А больше и нету никого.

-Так и нет?

-Так и нет.

-Ладно, пойду я, дел невпроворот.

-А ягоду?

-Что ягоду?

-Кто мне поможет собирать?

-Где это видано, чтобы мужик ягоды собирал? Дел у меня нет, что ли?

-А что же обещал?

-Привиделось тебе иль прислышалось.

-И про уста прислышалось?

-Про уста нет! – Егорша стеганул веткой папоротника по траве.

-Ах, про уста нет? А мне Болдинка нашептала, что тебе Ульяша люба.

-Ульяшка? Не, Ульяшка – не-е-е! Ледащая! Мне жонка работящая нужна, а она спит до обеда.

-Так тебе на Каурке жаницца надо.

-На какой такой Каурке?

-Да на нашей. Работящая – страсть! И просыпается рано! И не ледащая, все при ней : и круп, и стать, и грива - хоть косы плети! А уста! Как сено жует – всем устам уста!

-Ну, Нюшка, была б ты не девка, отвесил бы я тебе…

-Эка невидаль! Жаницца на Каурке не хочет! Переборчивый! Так неча наших девок поругивать! Стать ему не та! Ледащая! А сам то! Кудри вьются, как у девки красной.

-И что мне с ними? Голову остричь?

-Хочешь, подскажу, что делать?

-Ну? - нетерпеливо переспросил доверчивый Егор

-В новолуние сметаной намажь да платком повяжи, а утром, на заре, в речке искупайся, только смотри, платок не сымай, пока до речки не дойдешь.

-Эх, Нюшка, язык у тебя, как помело!

-Уста нравятся, а язык нет?

-Да вся ты мне люба - от косы до лапоточков. Идешь с коромыслом – глаз оторвать не могу, спать не могу, есть не могу.

-Ой, Егорша! Если бы не зайчонок мой, Тимошка, и я бы тебя полюбила, а так сердечко занято мое! – Нюша залилась своим смехом-колокольчиком и оставила огорошенного Егора у березы.

-Нюша! Ню-ша! Стой! Хватит шуток! Скажи!

Егор бросился следом, раздвигая руками колючие лапы елок. – Нюша! Да где ты?

-Крррррр, крррр! – откликнулся старый крук[1] на вековом дубе

 

Примечания:

[1] Зендянь – льняная ткань [2] Зразумей - пойми [3] Поснедаете - поедите [4] Кружало - кабак

[1] Крук - ворон

[1] Дербень – грубый льняной холст [2] Чепела – прихватка для сковороды [3] КЛЕТЬ - ж. холодная половина избы, через сени; под нею подклеть; или омшеник, отдельная избушка для поклажи, без печи; чулан, амбар, кладовая; летом спят в клетях, там же устраивают новобрачных. клеть клетью, а поветь поветью. на ниве потей, в клети молись, с голоду не помрешь. Зашел в чужую клеть, молебен петь. доброго человека, да лихие люди в клети поймали! злые люди доброго человека в чужой клети поймали! вора. наделил бог детками: день в кабаке, а ночь по клетям! Пдите-тко, дети, в чужие клети, т. е. воровать. что на столе, все братское, а что в клети, то хозяйское. совсем молодые, отпирайте клеть! от свадебного обычая. на благовещенье сжигают зимние постели (солому).

[4] Ош – левая рука [5] -Подклет - нижний, нежилой этаж деревянного или каменного дома, предназначенный для хозяйственных нужд. [6] Дымник – деревянный дымоход с задвижкой в курных избах, куда уходит дым во время топки.

АЛТЫН (от татарск. алты - шесть) - старинная русская счетно-денежная единица. С XVII в, алтыном стали именовать монету, которая по стоимости приравнивалась к шести московским деньгам (денгам) - серебряным монетам, имевшим хождение в Московском княжестве. [7] Тыдень - неделя 

 

Татьяна Харитонова,

писатель