Завершился 8-й литературный конкурс имени поэта Ивана Савина - для учащихся средних и высших учебных заведений.

В этом году участникам предлагались следующие специальные темы:

- Великая и забытая. 110 лет Первой мировой войне

- Сильный, державный. К 180-летию Императора Александра III

- Адмирал Колчак. К 150-летию Верховного правителя

- Кадеты и юнкера в Белом Движении

- Белое Дело в современных реалиях: смыслы, примеры задачи

Кроме того, жюри традиционно рассматривало произведения, посвященные Первой Мировой войне 1914-1918 гг., Белому Движению и Русскому Зарубежью, литературе и искусству Белой эмиграции, Государю Александру Третьему, Семье последнего Императора.

В конкурсе приняли участие десятки школьников и студентов из разных областей России и ближнего зарубежья.

 

В итоге победителями стали:

1 место - Елена КОВАЛЕВА (Москва)

2 место - Артем ЕМЕЛИН (Ярославль)

3 место - Евгений Малышев (Томск)

 

Победители получают книги «Колчаковский венок», бюст Императора Александоа Третьего, DVD-диски «Александр Великий» и «Орлята Белой Борьбы», флешку с докфильмом «Великая и Забытая», рюкзаки «НИКА», памятные дипломы, медали к 180-летию Императора, а также 4-й номер журнала «Голос Эпохи» с публикациями своих произведений.

Мы благодарим всех участников конкурса! И напоминаем авторам, чьи работы в этом году не заняли призовых мест, что наш конкурс проводится ежегодно, и в будущем году мы вновь будем ждать ваших материалов!

 

 

СТАРЫЙ ВОИН.

ИГНАТИЮ ВОЛЕГОВУ ПОСВЯЩАЕТСЯ...

 

Что с тобой, моя родная?

Свой покой навек теряю.

Не молчи, скажи хоть слово,

Русь моя...

О тебе молиться стану,

Сердце биться не устанет

В битве, где оружьем стала

Боль моя...

(иеродиакон Феофил)

 

                                                          

I.

В конце 1925 года в Австралию причалил корабль. Приплыл он с северной стороны в городок Киаму, обогнув перед тем с востока материк. Корабль был небольшим, и людей на нем прибыло немного. Среди них был один человек, о котором надо сказать поподробней, потому что именно он главный герой нашего рассказа.

Человеку было где-то лет тридцать; на нем был головной убор, темно-серая рубашка, черные брюки и сапоги; роста он был чуть выше среднего, стройный. В одной руке он нёс небольшой чемоданчик, а в другой - сумку - очевидно, с документами и деньгами, которые ему нужно было поменять на местные. Был этот человек из России.

Это был участник завершившейся три года назад Гражданской войны. Воевал он, будучи офицером, сначала у Колчака, затем - у Каппеля, а после - в Земской рати генерала Дитерихса. Черты лица его были спокойные и тихие; нос ровный, самого лучшего типа; волосы чуть прикрывали уши; глаза были светло-карие и словно немного задумчивые. Ещё офицер носил небольшие, довольно ровные императорские усы, с которыми не расставался с тех пор, как только стала расти щетина под носом.

На груди его было несколько наград: два Георгиевских креста I и II степеней, Орден святителя Николая Чудотворца и Мечь в терновом венце. Офицер во время своего долгого пути в Австралию часто смотрел на них и вспоминал что-то из своего славного прошлого. Звали его Александр Игнатьевич Петров.

На все, что окружало его, офицер смотрел очень внимательно. Но в его на первый взгляд спокойных глазах проглядывалась и печаль, и пережитое сильное горе: с последней битвы красных и белых прошло, как мы уже сказали, три года, а офицеру казалось, что военные события происходили совсем недавно, словно вчера. Но быстро понял он, что нужно жить дальше, - и жил. Жил, но горе, конечно же, оставило свой след.

Александр Игнатьевич снова огляделся вокруг себя, увидел много нового для своих глаз, поправил фуражку и отправился в дорогу дальше, к тому месту, где ему уже определили квартирку.

Офицер оформил все нужные документы, поговорил по-французски с нотариусом и, покончив с этим, зашёл в свое новое жилище. Оно состояло лишь из одной маленькой комнатки. Кухня была общая. Помимо Александра Игнатьевича в доме жили ещё три человека, и все были местные. Они сразу заметили своего нового соседа и быстро познакомились, после чего имели об офицере очень приятное впечатление.

Итак, Александр Игнатьевич зашёл в свою квартирку и стал обустраиваться в ней: в первую очередь он вытащил из сумки портрет последнего Государя и несколько образов и поставил их на столик подле узкой кровати; потом офицер открыл чемоданчик и бережно вытащил из него свою простреленную потрепанную шинель, которую берег с 1914 года и которую редко когда с себя снимал, и повесил ее на видное место на стене.

Затем, немного отдохнув, Александр Игнатьевич вышел из дома в надежде найти себе какую-нибудь работу. Жара на улице стояла страшная, на небе не было ни единого облачка, и солнце светило отвесно и очень ярко. Поэтому офицер надвинул фуражку на лоб.

Вскоре нашел он себе дело, и дело по душе - рыбалку. Теперь почти каждый день с утра и до вечера добывал он рыбу: то удочки закидывал, то сети ставил, если случалось плыть на лодке. Платили обычно по улову, а он был всякий. И рыба тоже: каранкс, барракуда, ставрида, тунец... Александр Игнатьевич ловил рыбу, смотрел на горизонт и почти всегда находился в забытьи. О чем думал он?..

Так проходили дни. Офицеру назначили помощника. Это был коренной австралийский житель, абориген. Человек отзывчивый, любознательный и весёлый, он понравился Александру Игнатьевичу. Абориген неплохо знал французский, и потому говорили они именно на этом языке. Но русский офицер научил помощника и своему родному языку. Чуть-чуть, но научил.

- О-хо-хо, рыба! - смеялся абориген. - Много рыба! Улов большой, ура!

- Да, сегодня порыбачили на славу! - соглашался Александр Игнатьевич.

 

II.

Прошло десять лет. Так и жил офицер, никаких сильных изменений в его жизни не было. Где-то раз в два месяца он приезжал на пару дней в Сидней, чтобы посетить греческий православный храм Святой Троицы. В нем он исповедовался и причащался, дружил со священником, который стал ему духовником. В Сиднее, бывало, офицер встречал русских людей, но по разным причинам близкими друзьями они ему не приходились. Какие-то они были не настоящие. Словно не беженцы, а именно эмигранты, ищущие выгоды и удобств. Может, и не все, но нашему герою попадались именно такие люди. Грустно было Александру Игнатьевичу без друга-соотечественника, без сослуживца... И все чаще и чаще сердце офицера мучала страшная скорбь и невыносимая тоска по Родине...

Но однажды случилось следующее.

Поздним утром выходного дня, когда солнце палило жарче обыкновенного, Александр Игнатьевич шел по тихой улице и, стараясь вновь не упасть духом, вполголоса напевал:

Мы смело в бой пойдем

За Русь Святую

И, как один, прольем

Кровь молодую!..

Вдруг он услышал:

- Простите, господин, вы из России?

Офицер, очнувшись, резко поднял голову и посмотрел в ту сторону, откуда донёсся голос. Перед ним предстал человек примерно его же лет. Одет он был скромно, только на голове красовалась гордая офицерская фуражка. Александр Игнатьевич замер.

- Да... - наконец, выдавил он из себя.

- И я из России. То-то я узнал нашу песню, - улыбнулся человек. - Я офицер Русской армии. А вы?

- И я офицер! - воскликнул наш герой, и в этот момент совершенно незнакомые собеседники с радостным смехом бросились друг к другу и крепко-крепко обнялись...

Они смеялись и плакали... Нашлись они, нашлись! Отыскали друг друга русские люди! Нужно ли говорить что-то ещё?!

 

Наконец, немного оправившись от нахлынувших чувств, офицеры вместе пошли дальше.

- Меня зовут Николай Николаевич, а по фамилии я Павлов, - представился офицер. - А вас как, позвольте спросить?

Александр Игнатьевич назвал себя и сказал:

- Да полно церемониться. Грех нам на "вы" друг к другу обращаться. Пойдем-ка ко мне, Николай Николаич. Поговорим, чайку попьем. А?

- С радостью, - ответил офицер, но тут же добавил: - Только вот я лишь вчера сюда прибыл, и нет мне здесь дела. Нельзя так, надо же чем-то жить...

- Да не беспокойся, - похлопал его по плечу Александр Игнатьевич. - Придумаем что-нибудь. Может, получится и так, что вместе работать будем. Я вот рыбу ловлю. Как ты на это смотришь?

- Ох, рыбалку я люблю, - сказал Николай Николаевич. - Напоминает она мне Днепр... Что ж, попробуем.

- Попробуем, - согласился Александр Игнатьевич. - А пока надо нам поговорить как следует. Столько всего накопилось...

 

III.

Долго, до поздней ночи говорили офицеры в тот день. Да и то не успели всего обсудить. И не верил, не верил Александр Игнатьевич, что на одиннадцатом году жизни на чужбине повстречал он русского человека. И не просто русского человека, а сослуживца, такого же отчаянного вояку, как и он сам! И это было замечательно.

Разговаривая, офицеры выпили по рюмочке, помянули погибших друзей и лидеров Белой Идеи. Выпили и за здоровье живых. А потом стали петь песни. Здесь, за тысячи километров от родных краев, пели они и про степь широкую, и про долины ровныя, и про Волгу-матушку, и про Днепр-батюшку. Смешанное чувство было у беженцев: душа и радовалась от родных песен, и разрывалась от них же на части... Русская сердечная тоска охватила неприметный австралийский домишко.

- А ты, братец, откуда сам будешь? - спросил Александр Игнатьевич своего нового друга.

- Я-то? - риторически переспросил офицер и, поправив небольшой, наполовину седой чубчик, сказал: - Из Киевской губернии. Малоросс я. А ты откуда?

- А я из Московской, - ответил Александр Игнатьевич, закрыл рукой лицо и вздохнул - верно, родная сторона предстала у него перед глазами.

- Значит, ты великоросс, - сказал Николай Николаевич. - Видишь, какая штука вышла... Мать городов русских и Третий Рим потеряли своих сыновей. Но выстоят ли они сами, теперь, в вихре страшных перемен?..

Александр Игнатьевич сжал кулаки.

- Выстоят, - с железной твердостью произнес он. - Так будет.

- Дай Бог! - сказал Николай Николай Николаевич.

- Дай Бог! - подтвердил офицер.

Помолчали. Но вот Александр Игнатьевич с грустью добавил:

- Эх, сколько же лет я не видел родной земли! Не могу я без нее. Не могу! Все бы отдал, чтобы поцеловать ее, прижать к сердцу...

Тут Николай Николаевич сунул руку за пазуху и достал оттуда маленький завязанный холщовый мешочек.

- У меня есть! - радостно прошептал офицер. - У меня есть наша земля! Вот она!

Александр Игнатьевич бережно взял мешочек в руки и припал к нему лицом. Земля пахла землей,  и было в этом что-то такое родное, такое близкое, что Александр Игнатьевич не выдержал и заплакал... Это была _его_ земля!

Да, офицеры стали лучшими друзьями. Николай Николаевич оказался человеком скромным и добрым, и Александр Игнатьевич очень был этому рад. Теперь офицеры вместе ездили в Сидней. И работали они вместе, как и хотели. Работали усердно, слаженно, и тоска по России их в это время не терзала.

Зато что же было по вечерам!.. Сколько муки присутствовало в каждом слове, которое произносили они! Сколько тоски слышалось в песнях! Сколько выстраданных слез стояло на глазах! Но в то же время сколько радости было у офицеров от их дружбы и от веры в то, что, возможно, когда-нибудь они вернутся на Родину...

Но особенно радости прибавилось тогда, когда Александр Игнатьевич начал рассказывать про Сибирский Ледяной поход. Поведал много историй, среди которых была следующая...

- А со мной представляешь какой случай произошел, - сказал он. - То был девятнадцатый год. Зима, лютая таёжная ночь. В метели я потерял своих и не видел даже станцию, которую мы заняли, хотя она и была в двух шагах. У меня было разбито плечо. Я побродил ещё несколько минут и начал замерзать. Градусов сорок, наверное, было. Повалившись на снег и потеряв всякую надежду, я вдруг увидел едва различимый человеческий силуэт. Это оказался солдат, но не из моей роты, - я тогда еще ефрейтором был, - а из другой, с которой мы вместе заняли станцию. С бодрым криком "Ну-ка не раскисать!" он подбежал ко мне, взвалил меня себе на плечи и отнес в наш переходной лазарет. Благодаря этому я выжил... - Александр Игнатьевич задумался, а потом сказал: - Вот так. Жаль, я до сих пор не знаю, кто меня спас. Не спросил тогда, не получилось...

Офицер взглянул на Николая Николаевича и осекся: тот смотрел на него во все глаза и не говорил ни слова... Губы его дрожали... Все стало ясно Александру Игнатьевичу.

Трудно сказать, что произошло с офицерами дальше. Но после этой минуты они называли друг друга не иначе, как братьями. Появилась надежда, окрепла дружба, и радость наполнила разбитые сердца!

Так играет жизнь человеческими судьбами!

 

IV.

Наступил 1939 год. Мир всколыхнула Вторая мировая война. Австралия не осталась в стороне. Была она против Германии и ее союзников. Многие из отдаленной от суетного мира страны уходили воевать. Многие помогали фронту. А меньше чем через два года грянула ещё одна война, Великая Отечественная. Сразу узнали друзья-офицеры, что нацистская Германия напала на Советский Союз. И Александр Игнатьевич сказал:

- Надо помочь нашим. Я слышал, генерал Деникин отправил медикаменты для Красной Армии. Не поступить ли и нам так?

Николай Николаевич ответил без колебаний:

- Конечно!

Так друзья и сделали. Вскоре порядочное количество медикаментов, приобретенных на сбережения беженцев, было отправлено в СССР.

- Ну, хоть полегче ребятам будет, - говорил Николай Николаевич, - и то хорошо.

Шло время. Офицеры внимательно следили за всеми новостями. Знали они и про Москву, и про Ржев, и про Курск, и про Сталинград... Знали и новые стихи и песни, посвященные Великой Отечественной войне. И молились они за победу.

И Победа пришла.

В 1945 году у офицеров только и было разговоров, что о разгроме нацистской Германии.

- Да, - говорил Александр Игнатьевич, - у власти сейчас коммунисты. Но это надо переждать, перетерпеть. И однажды наступит Возрождение России. То Возрождение, за которое мы не щадили себя в боевые годы. Скоро это будет. Я уверен. А пока что за Победу, братец. За Победу!..

 

V.

"...Иль, может быть, исчезнув на чужбине,

От милой родины в изгнаньи и вдали,

Безмолвно лягу я в холодной домовине

Под чуждым небом чуждой мне земли.

Ужель тогда, под крышкой гробовою,

В немой тоске не веря, не любя,

Поникнув тихо гордой головою,

В земле чужой забуду я тебя?

О, нет, клянусь нелживыми устами -

И там, во мгле, где буду я лежать,

Я буду жить заветными мечтами

И встречи радостной уныло ожидать.

Когда ж пройдёт порыв народной злости

И кончит пир прожорливая тля,

Прими тогда мои немые кости

Под свой покров, родимая земля.

Пусть надо мной могучей, юной силой

Забьётся жизнь и ярче, и полней,

И будет петь весною над могилой

Родную песнь родимый соловей!"

(С. С. Бехтеев).

 

Прошло ещё тридцать лет. Так и жили на чужбине русские офицеры Александр Игнатьевич Петров и Николай Николаевич Павлов. Но годы брали свое.

Однажды Николай Николаевич почувствовал, что наступили последние дни его жизни. Он слег.

- Дай-ка мне, братец, бумагу и перо, - обратился офицер к Александру Игнатьевичу. - Пора завещание писать.

- Держи, дружище, - ответил тот, - если что, я помогу.

Вскоре завещание было написано. Помимо решения вопроса о квартире, деньгах и прочем в нем значилось самое главное, самое важное для любого русского человека: похоронить его на Родине. Хоть через сто, хоть через тысячу лет, но обязательно это сделать! Обязательно! Об этом всегда мечтали оба беженца.

- Чувствую, пора мне уходить, - говорил Николай Николаевич своему другу. - Зови священника. Скорей зови. Не хочу умереть без покаяния!

Священник успел к офицеру. Николай Николаевич и исповедался, и причастился. Потом он подозвал к себе Александра Игнатьевича и сказал:

- Спасибо тебе за дружбу нашу. Возьми себе русскую землю. Тебе ещё жить и жить, она  обязательно пригодится. А я вскоре окажусь на Руси. Душа ведь будет свободна и, даст Господь, я увижу нашу родную сторонушку. А ты живи, не торопись умирать. Живи с честью, как мы с тобой всегда жили. А потом приходи, - и крепко сжал руку друга.

- Конечно, - улыбнулся офицер. - Не переживай, брат. Россия все равно со мной. Русский человек, если он любит Родину, в любом месте на Земле носит в себе ее частичку. Я ничего не боюсь. Благодаря нашей дружбе тоска моя перестала быть смертельной. А теперь мне и вовсе радостно. Верю, что попадём мы с тобой и в Киев, и в Москву. Верю!

Вскоре Николай Николаевич мирно почил, и похоронили его. Могилка была скромная, неприметная, такая, каким сам казался офицер местным жителям. И только Александр Игнатьевич знал наверняка, _что_ за человек лежит в ней. Каждый день приходил он к Николаю Николаевичу и подолгу, подолгу о чем-то говорил с ним.

Прожил офицер ещё пять лет. В 1980 году силы стали покидать и его. В своем завещании Александр Игнатьевич написал только одно, все то же: похоронить его и верного друга Николая Николаевича Павлова на Русской земле. Умирал он незаметно, тихо. И никаких ни физических, ни духовных мучений не чувствовал он. Соседи - австралийцы, знавшие о теперешнем состоянии Александра Игнатьевича, по его просьбе снова позвали священника. Поисповедовавшись и причастившись, офицер стал прощаться со всеми. Соседи не были ему близкими друзьями, но все равно очень грустно им было расставаться с боевым офицером, с воспитанным, чутким да и просто хорошим человеком, всегда готовым помочь. Любили они его. И его друга тоже.

Да, тихо и мирно отходил ко Господу Александр Игнатьевич. И видел себя странником: вот он, с сумою за плечами, в старых, поношенных лапотках и ветхой одежонке, опираясь немного на палку, медленно куда-то идёт. Идёт через пустыни, заросли и какие-то шумные города. Идёт долго, и днём, и ночью, и с каким-то радостным спокойствием смотрит вперёд. Вот он уже на маленькой самодельной лодочке пересёк одно море, другое... И вот снова новая земля.

Там уже холодно, дует северный ветер, ледники лежат у берегов. Но ступать на эту землю тепло и приятно. Да ведь это Русская земля. Это самый восток ее, самый край, но это _она_. И, улыбнувшись и сотворив молитву, странник идёт по ней. Аккуратно ступает он и никуда не спешит. Идёт он словно сквозь время, идёт постоянно - и в дождь, и в снег, и в лютый зной. Идёт, опираясь на посох. Куда-то идёт...

Прошел он всю Сибирь, весь Урал, все Поволжье. И что же видит он дальше! Москва, Москва родная! Как давно он не дышал ее воздухом, не слышал ее! А теперь он все разглядел в ней, и так ясно разглядел, словно это не могло быть обычным видением... И вот стоит он и смотрит на нее. Успенский собор, Колокольня Ивана Великого, кремлевская стена, Спасская башня... И все под открытым голубым небом.

А вот и люди русские. Все те же они, великодушны и набожны. Идут себе не торопясь по своим делам. И лица простые, задумчивые, а глаза глубокие... И странник знал, что вот они, родные ему души! Вот они, братья и сестры! Знал - и ничего ему не надо было больше!

 

***

После этого видения скончался Александр Игнатьевич. Похоронили его рядом с другом. Так и лежат их кости в далёком чужом краю, так и жарит нещадно австралийское солнце небольшие гранитные плиты...

 

***

Но прислушайтесь... Зимней ночью, сквозь ветер и вьюгу, слышны голоса. Два голоса, дружные, слитые воедино... Это поют они, офицеры. Поют они песню про Святую Русь. Поют, как пели тогда, когда были здесь, на Родине, в военных шинелях и с винтовками за спиной. Когда бились они против врагов единой, неделимой страны. Так и теперь они здесь. Иногда спускаются души русских беженцев с небес и летят и к Кремлю, и к Крещатику... И согревают они землю своим присутствием. Можно, можно их услышать... Если только постараться, если понять...

На что только не способна любовь! Она живёт. Она не умирает. Она проходит через все тернии и препятствия и все терпит, все переносит. Такой-то любовью и любили русские офицеры Николай Николаевич и Александр Игнатьевич, такой-то любовью была полна их великая, кроткая, сильная, загадочная русская душа...

 

2021 - 22 марта 2024.

 

Елена Ковалева,

студентка

(г. Москва)

 

 

Подпоручик В.К. Котлинский и “Атака мертвецов”

 

Введение

 

Оборона крепости Осовец - это подвиг русских солдат в период Второй Отечественной войны 1914 - 1918 годов (Первой мировой). Тема эта стала актуальной в последние десятилетия, когда стали отдавать дань уважения русским воинам, сложившим головы во имя Отечества более 100 лет назад. Несмотря на то, что подвиг широко освещался в мировой прессе, и была рождена крылатая фраза: «Русские не сдаются!», в годы Советской власти это событие было предано забвению. Слишком неудобной была Первая мировая война для большевиков, не укладывалась она и ее участники в теорию пролетарского изложения истории.

Одним из самых известных героев обороны Осовца стал Владимир Карпович Котлинский (10 (22) июля 1894 года - 24 июля (6 августа) 1915 года). Он вошел в историю Второй Отечественной войны (Первой Мировой) как подпоручик Русской Императорской Армии, который героически оборонял Осовец от немецких захватчиков. 6 августа 1915 года он возглавил «Атаку мертвецов», в ходе которой был смертельно ранен. Посмертно представлен к ордену Святого Георгия 4-й степени.

В советское время имя Владимира Карповича Котлинского долгие годы оставалось безвестным. Большевистская власть не любила вспоминать героев оболганной ими войны. Неизвестна даже могила героя, хотя его младший брат, Евгений, проживал в Пскове вплоть до 1968 г. и упокоился на местном кладбище1.

Время собирать камни, как говорится. К столетию этого события 6 августа 2015 года во Пскове открыт «Памятник землякам-солдатам Первой мировой войны», где в собирательном образе воина «отражены и черты уроженца Пскова Владимира Котлинского. 21 октября 2020 года в Санкт-Петербурге была установлена мемориальная доска подпоручику Владимиру Котлинскому.

Но мы потомки тех безвестных героев должны знать об их подвиге и передать это знание своим потомкам. Пока жива память, будет и существовать наша великая Родина. В пантеон героев России должны войти гвардейским шагом и подпоручик Владимир Котлинский и простые участники всего одного из эпизодов последней крупной войны Российской Империи, чье противостояние врагу равняется подвигу матросов «Варяга» в Русско-японской войне. В связи с этим тема, посвященная русской опорной крепости Осовец вызывает интерес.

Актуальность данной темы связана с тем, что подвиг Котлинского и защитников крепости крепости Осовец до сих пор не получил должного осмысления и его надо всячески пропагандировать в целях патриотического воспитания. Тем более в наши дни вырос интерес к патриотическому воспитанию через обращение к подвигам русских воинов разных эпох. И это справедливо.

В очерке подробно рассматриваются крепость Осовец, ее вооружение и гарнизон, а также подпоручик В.К. Котлинский и те события, которые стали бессмертными в сознании наших соотечественников.

Объектом исследования является крепость Осовец и подвиг ее солдат во время Первой мировой войны.

Предметом исследования является та фронтовая обстановка, которая сложилась вокруг русской крепости к 1914-1915 гг. и ее ключевое значение в процессе обороны коридора между реками Неман и Висла - Нарев и Буг с важнейшими стратегическими направлениями.

Гипотеза исследования: с помощью данного очерка нужно познакомятся с подпоручиком Котлинским и обороной крепости Осовец, узнают откуда родились фразы: «Русские не сдаются!» и «Атака мертвецов!», поймут, почему русские герои ценой своей жизни не сдавали ни пяди земли неприятелю.

Цель проекта: исследовать биографию Котлинского, а также показать условия, в которых оказалась крепость Осовец с оборонявшими ее солдатами, и что помогло им выстоять в условиях, где любая другая армия мира дрогнула бы, но только не русская.

Для достижения цели, выдвинуты задачи следующего характера:

- Собрать необходимую информацию по теме исследования;

- Рассмотреть героизм и поведение подпоручика Котлинского и русских солдат в сложных психолого-моральных и военных условиях.

В исследовании были использованы следующие методы:

- Указание источников информации по теме исследования;

- Поиск редкой информации в Интернете о крепости Осовец;

Практическая значимость данной работы состоит в том, что ее материалы могут быть использованы на общешкольных и классных мероприятиях, посвященных патриотическому воспитанию. Отдельные эпизоды работы могут явиться подспорьем на уроках истории, русского языка, обществознания и ОБЖ.

 

Глава 1. Рождение, детство и учеба В.К. Котлинского. Начало боевой службы

 

Владимир Карпович Котлинский родился 10 (22) июля 1894 года в деревне Кириллова Мыза Лисинской волости Островского уезда Псковской губернии. Отец из крестьян деревни Веркалы Игуменского уезда Минской губернии, ныне территория Шацкого сельсовета в Белоруссии2. Имя матери в доступных источниках прямо не указано. Высказано предположение, что это телеграфистка станции Псков-1 Наталья Петровна Котлинская³. Также предполагается, что в семье был как минимум еще один ребенок, младший брат Владимира, Евгений (1898-1968).

В 1905 году Владимир поступил в Псковское реальное училище. В архивах сохранился его табель успеваемости за 3-й класс, из которого видно, что в этом возрасте им показан интерес к естествоведению и черчению при порой удручающих результатах по русскому и иностранным (немецкий и французский) языкам⁴.

После окончания реального училища в 1913 году Владимир Котлинский выдержал экзамены в Военно-топографическое училище в Петербурге. Летом 1914 после первого курса юнкера́ проходили стандартную геодезическую практику под Режицей в Витебской губернии. Владимир Котлинский слыл одним из лучших студентов-топографов⁵.

Котлинский мог бы и дальше учится в Военно-топографическом училище в Санкт-Петербурге. Учебу в училище прервала начавшаяся в 1914 году Первая Мировая война, вошедшая в историю России как Вторая Отечественная (Великая) война.

19 июля (1 августа) 1914 года, день объявления войны Германией России, считается первым днем Первой мировой войны. Через месяц в училище состоялся досрочный выпуск юнкеров с распределением по частям. Владимиру Котлинскому был присвоен чин подпоручика Корпуса военных топографов с прикомандированием к 226-му пехотному Землянскому полку, который позднее вошел в состав гарнизона крепости Осовец⁶. К августу 1915-го Владимир имел несколько боевых наград: в частности, орден Святого Станислава с мечами и бантом 2 и 3 степеней с мечами и бантом, а также орден Святой Анны 3 и 4 степеней.

 

Глава 2. Оборона Осовца. «Атака мертвецов».

 

Оборона крепости Осовец - пожалуй, одна из самых известных сегодня страниц Отечественной войны 1914 г. (Первой Мировой). Крепость эта преграждала немцам ближайший и удобнейший путь на Белосток и уже в первые дни осады в конце февраля 1915 г. подверглась самому чудовищному обстрелу. Лишь за одну неделю по ней было выпущено 200-250 тысяч только тяжелых снарядов. Вместе с артиллерией крепость бомбили немецкие аэропланы. Обстрелы были столь ужасны, что, казалось, ничему живому невозможно уцелеть под ними. Понимая это, командование просило защитников цитадели продержаться хотя бы 48 часов. Крепость простояла полгода7.

В научной и публицистической литературе присутствует точка зрения, что возникновение крылатой фразы «русские не сдаются» связано с событиями обороны крепости Осовец⁸.

6 августа 1915 года немцы применили против гарнизона Осовца отравляющие газы. Ровно в 4 часа утра темно-зеленый туман смеси хлора с бромом 12-15 метров в высоту и шириной 8 км накрыл русские позиции. Все живое, оказавшееся под этой смертоносной волной, было отравлено: люди, животные, растения - все гибло, не имея защиты.

Следом германская артиллерия вновь обрушила на умирающую цитадель жестокий огонь. И лишь после этого 14 батальонов пехоты - 7 тысяч человек - ринулись на штурм русских позиций, будучи уверены, что сопротивляться уже некому. Каков же был их ужас, когда навстречу им из окопов - харкая кровью, с замотанными тряпками лицами - поднялись и пошли в штыковую русские воины. Это были остатки 13-й роты 226-го пехотного Землянского полка во главе со своим командиром 21-летним подпоручиком Владимиром Карповичем Котлинским.

Получив донесение о занятии неприятелем 1-й линии обороны и дальнейшем его продвижении, командир Землянского полка приказал своим уцелевшим бойцам выступить с форта на Сосненскую позицию и, перейдя в контратаку, выбить немцев из занятых ими наших окопов. 13-я рота, составлявшая гарнизон Заречного форта, уже потеряла отравленных газами 20 человек; также был отравлен ими командир роты подпоручик Котлинский, но оставался в строю. Под его командованием рота, выйдя из крепости и рассыпавшись под сильным артиллерийским огнем, стала продвигаться вдоль железной дороги навстречу наступающим немецким цепям. Вместе с ротой был командирован, вызвавшийся охотником саперный офицер подпоручик Стржеминский для выяснения по ходу боя необходимых фортификационных построек на внутреннем пространстве Сосненской позиции.

Приблизившись к противнику шагов на 400, подпоручик Котлинский во главе со своей ротой бросился в атаку и штыковым ударом сбил немцев с занятой ими позиции, заставив их в беспорядке бежать...

Один из немногих очевидцев того легендарного подвига вспоминал9: «Я не могу описать озлобления и бешенства, с которым шли наши солдаты на отравителей-немцев.

Сильный ружейный и пулеметный огонь, густо рвавшаяся шрапнель не могли остановить натиска рассвирепевших солдат. Измученные, отравленные, они бежали с единственной целью - раздавить немцев. Отсталых не было, торопить не приходилось никого. Здесь не было отдельных героев, роты шли как один человек, одушевленные только одной целью, одной мыслью: погибнуть, но отомстить подлым отравителям.

Впрочем, нет, я знаю одного героя - выдающегося героя - этой атаки. К Землянскому полку в начале войны был прикомандирован только что окончивший военно-топографическое училище юноша подпоручик Котлинский. Этот человек, кажется, совершенно не знал, что такое чувство страха или даже чувство самосохранения. Уже в прошлой работе полка он много принес пользы, командуя одной из рот.

Теперь, сильно отравленный газами, он получил приказание вести роту в контратаку, пошел впереди солдат, имея при себе только бинокль.

В минуту адского, невероятного обстрела он, ориентируясь, спокойно осматривал отдельные места боя и отдавал соответствующие приказания.

И наряду с этой безумной, беззаветной отвагой он берег жизнь своих людей. Когда участок полотна железной дороги был нами пройден, когда до немцев оставалось 300-400 шагов, Котлинский приказал роте залечь под холмом, а сам вышел под ураганным огнем противника на открытое место и в бинокль осмотрел расположение его сил. Он принес себя в жертву своей роте. Выбранное им место для атаки оказалось удачным. Немцы не выдержали бешеного натиска наших солдат и в панике бросились бежать. Они даже не успели унести или испортить находившиеся в их руках наши пулеметы.

Но сам подпоручик Котлинский был ранен разрывной пулей в бок и умер к вечеру того же дня»10.

Смертельно раненый герой успел передать командование подпоручику Стржеминскому. Последний, обнажив шашку с криком «ура» бросился на немцев, увлекая за собой роту. Местность атаки была весьма неудобная: развалины старых блиндажей представляли собой ямы, в которых проваливались люди; отовсюду торчали доски и бревна, но доблестная рота, поистине достойная своего покойного командира, стремительной атакой выбила немцев последовательно с занимаемых ими позиций. При этом было взято 16 пленных. Находившиеся в окопах и захваченные немцами наши противоштурмовые орудия и пулеметы были в полной исправности отбиты у противника. Подпоручик Стржеминский получил сильное отравление удушливыми газами, но остался в строю¹¹.

В 1916 г. во время минометного обстрела он был очень сильно изранен, потерял правую ногу и левую руку до локтя, обжег глаза, но инвалидность не помешала ему стать одним из известнейших художников Польши¹².

26 сентября (9 октября) 1916 года за храбрость, проявленную во время «Атаки мертвецов», Высочайшим Приказом Императора Николая II подпоручик Владимир Котлинский был награжден посмертно орденом Святого Георгия 4-й степени¹³.

Подтверждением хвалебной характеристики может служить перечисление прижизненных наград в «Герои и жертвы Отечественной войны 1914-1915 и 1916 гг.», приложении к журналу «Огонек». В одном из списков Котлинский по ошибке указан прапорщиком, однако списку наград можно доверять¹⁴:

- Ордена Святой Анны 3-й и 4-й степени

- Орден Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом

 

Глава 3. Историческое значение обороны крепости Осовец и «Атаки мертвецов».

«Атака мертвецов» 109 лет назад потрясла всю Европу и сегодня на возврате исторической памяти становится одним из самых ярких примеров русской доблести. И уже наш современник поэт Константин Фролов-Крымский посвятил этому подвигу стихотворение, завершающееся следующими строфами15.

Пусть помнит в веках человечество

Ту жертвенность наших отцов,

Что в тяжкие годы Отечества

В атаку вела «мертвецов».

 

Полгода рукой мускулистою

Мы били зарвавшихся псов!..

А нам было велено выстоять

Всего сорок восемь часов16.

А тогда, 109 лет назад комендант крепости генерал-лейтенант Николай Александрович Бржозовский, выражая свою благодарность защитникам крепости, писал в своем приказе:

«Герои Осовчане, более года вы честно работали во славу Родины и на страх врагу. Не было ни одной минуты, когда бы вы дрогнули и убоялись славной смерти.

Не щадя своей жизни, вы отбивали все натиски противника и до последней минуты победно держали дарованное вам знамя. Слава вам, страха неимущие и да успокоит Господь Бог души всех за веру и Родину жизнь свою положивших.

Не только для нас, но и для всей великой России Осовец святое место и та славная страница великой освободительной войны, на которой нет ни одного пятнышка: как славно началась защита, так и славно окончилась она; все свято исполнили долг свой и у всех на совести покойно.

…

Гибли защитники окопов и верков, но ни одна пядь наших укреплений не отдана врагу: полевая артиллерия славно и лихо выполняла свои трудные задачи. Инженерные части неустанно работали в поле и на верках, а все остальные учреждения гармонично вливали свои труды в дело общего успеха.

Результат превзошел все ожидания и крепость обстрелянная 16,5 дюймовыми чудовищами, отравленная ядовитыми газами, исполнила свою задачу сверх всякой меры.

В развалинах взрывов и пепле пожаров гордо упокоилась сказочная твердыня и мертвая она еще страшнее врагу, всечасно говоря ему о доблести защиты.

Спи же мирно, не знавшая поражений и внушившая всему русскому народу жажду мести врагу до полного его уничтожения. Славное, высокое и чистое имя твое перейдет в поучение будущим поколениям, как и имена доблестных защитников.

…

Пройдет недолгое время, залечит мать Родина свои раны и в небывалом величии явит миру свою славянскую силу; героев великой Освободительной войны, не на последнем месте она поставит и защитников Осовца, а мы, Осовчане, дабы укрепить память крепости на веки, положив чтить день 24-го июля, день газового штурма, как день особой нашей боевой гордости и как день скорби по павшим товарищам, в воспоминание славного прошлого, да останемся мы навсегда друзьями, без различия чинов и званий»17.

 

Глава 4. Память о Владимире Котлинском (вместо послесловия)

Увы, в отличие от Стржеминского имя Владимира Карповича Котлинского долгие годы оставалось безвестным. Большевистская власть не любила вспоминать героев оболганной ими войны. Неизвестна даже могила героя, хотя его младший брат, Евгений, проживал в Пскове вплоть до 1968 г. и упокоился на местном кладбище18.

В России увековечивается память о подпоручике Владимире Котлинском. В Печорах Псковской области был установлен памятник командиру «Атаки мертвецов», подпоручику Владимиру Котлинскому. 21 октября 2020 года в Санкт-Петербурге была установлена мемориальная доска подпоручику Владимиру Котлинскому.

30 марта 2019 года на сессии Псковского городского совета было решено присвоить имя Владимира Котлинского одной из улиц.

Завершая очерк об «Атаке мертвецов» и подпоручике Котлинском, мы должны процитировать слова историка К.А. Залесского. Как верно писал историк К.А. Залесский, «Атака мертвецов» 13-й роты не была бессмысленной: она стала нерукотворным памятником русскому солдату, который отдавал свою жизнь за свободу народов Европы, за то, чтобы они могли сами выбирать свое будущее¹⁹.

 

СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ И СЛАВА ПОДПОРУЧИКУ В.К. КОТЛИНСКОМУ И БОЙЦАМ РУССКОЙ ИМПЕРАТОРСКОЙ АРМИИ, ОБОРОНЯВШИМ ОСОВЕЦ ОТ НЕМЕЦКИХ ЗАХВАТЧИКОВ И СОВЕРШИВШИМ «АТАКУ МЕРТВЕЦОВ»!!! МЫ ПОМНИМ, МЫ ГОРДИМСЯ!!!

Список источников и литературы

1. Военно-топографическое училище. История и организация. РегиментЪ.RU. Архивировано 30 мая 2013 года.

2. Военно-топографическое училище. Выпуск 1.09.1914 г. РегиментЪ.RU. - «Котлинский (из юнкеров подпоручиком со ст. 6.08.1913)».

3. Залесский К.А. «Атака мертвецов. Первая мировая: история ужаса и подвига», Журнал: №8 (136) август 2014

4. Наконечный М. Ю. «Атака мертвецов»: Их не знали в лицо. Псковское агентство информации (6 марта 2015)

5. Осовец (крепость). Статья на сайте «Рувики»: https://ru.ruwiki.ru/wiki/Осовец_(крепость);

6. Подвиг псковича // Псковская жизнь : газета. - 1915. - № 1104.

7. Подпоручик В.К. Котлинский. Материал взят из сайта «Рувики»: https://ru.ruwiki.ru/wiki/Котлинский,_Владимир_Карпович#cite_note-9

8. Семенова Е.В. «Забытые герои Великой войны 1914 - 1918». Глава «Владимир Котлинский». М.: «Голос-Эпохи», 2019.

9. Федорова Е. «Забытые герои Великой войны: Владимир Котлинский». Цитируется по книге Семеновой Е.В. «Забытые герои Великой войны: 1914 - 1918». М.: «Голос-Эпохи», 2019.

10. Фролов-Крымский К. «Атака мертвецов». Цитируется по книге Семеновой Е.В. «Забытые герои Великой войны 1914 - 1918». М.: «Голос-Эпохи», 2019.

 

Артем Емелин,

студент

(г. Ярославль)

 

 

Смелый человек (посвящается М. Волошину)

 

Проклятый Северо-Восток

Нас обдувает хладным нордом,

Отравлен наш святой исток,

Халдей вчерашний смотрит гордо,

И чуждым стал родной порог,

Из душ больных прочь изгнан Бог,

Всяк ослеплен, всяк одинок,

Над всяким тяготеет рок…

 

Где раньше музы танцевали,

Лишь пыль взлетает к облакам.

Где лиры дивные играли

Бушует грозный ураган.

И бьются волны одичало

О камни старого причала,

И стонут, стонут о своем,

Давно исчезнувшем, былом…

Рокочет шторм, вздымая брызги,

И тучи черные летят.

Должно быть, сроки эти близки,

Когда нас всех там рассудят.

 

Накрыли сумерки поселок,

Не видно света в окнах дач,

Не слышно болтовни веселой,

Лишь ветра похоронный плач…

Но, вот, блеснул огонь сторожко,

За сим окном творит поэт,

Гладя рукою тихо кошку

И сочиняя свой сонет.

И муза робкая склонилась,

Осмелившись сюда войти,

В тот дом, с которым распростилась,

Но вновь пришла, свернув с пути.

 

И шепчет тихо: «Продиктую

Тебе я всю свою тоску,

Судьбу безжалостную, злую,

Изодранную, как лоскут.

Как я скиталась горемычно,

Что мне увидеть довелось,

И как земли холодной горсть

Бросали в гроб Руси величья!

Я покажу тебе страданья

И отверженье покаянья,

Открою муки всей страны,

Чтоб ты средь этой тишины

О них писал, чтоб не забыли

Потомки их, чтоб вечно жили

Они во памяти людской.

Пером вступи в смертельный бой!»

 

Тут стук раздался в дверь входную.

Опасность словно бы учуяв,

Исчезла муза за камин,

Шепнув: «Открой, мой господин!»

 

Поэт открыл. Окровавленный,

Едва вошел в дом офицер:

«Я только что бежал из плена.

Найдут - уже не буду цел.

Укройте в доме Христа ради!»

«Маман, подайте гостю платье,

Перевяжите и ко мне!

Я вас укрою в кабинете.

Там ниша есть одна в стене.

Идемте, мама нам посветит,» -

И под руку беря пришельца

Его ведет в свой кабинет.

И там уж с ловкостью умельца

Бинтует раны сам поэт:

«Теперь укройтесь в этой нише!

И умоляю, только тише!»

 

И скрылся гость. Опять за стол

Поэт измученный садится.

И не замедлила явиться

Вновь муза. Светлый ореол

Вокруг нее слегка светился

И в полумраке серебрился.

«Пиши, как брат пошел на брата,

И как свирепствует террор.

Виновны ль мы? Все виноваты!

И все низвергнуты в костер!»

 

И снова стук: «ЧК! Откройте!»

И муза бледная в окне

Исчезла. «Да не беспокойтесь!

Позвольте лишь одеться мне!»

Голос маман: «Да, открываю!

Однако, я не понимаю,

К чему столь поздний сей визит?»

«Ваш сын, кажись, еще не спит?» -

Спросил вошедший комиссар.

«Он пишет… Творческий угар…»

«Зови! Я должен обыскать

Ваш дом!» «Извольте приступать!» -

Поэт ответил сверху громко.

«Лишь постарайтесь без поломки…» -

Шепнула еле слышно мать.

«Не надо нас здесь поучать!»

 

И три часа дом потрошили,

Все по два раза перерыли,

В подвал взглянули, на чердак.

Не могут отыскать никак!

«Ну, хватит! - комиссар велел. -

Напрасно время потеряли.

У нас еще так много дел,

И трое суток уж не спали…

Но, коль вы, граждане, солгали,

Вам полагается расстрел!»

«Я знаю, - отвечал поэт, -

И вы здесь, помнится, скрывались,

Чем избежали многих бед!»

«Я вам, товарищ, благодарен!

По этой памяти пришел.

Вы спрячете врага под стол.

Так завелось у вас исстари!»

«И это плохо?» «Ныне - да!»

«Но так ведь было не всегда?»

«На чьей, товарищ, стороне

Стоите вы?» «Где больше боли.

В своей я жалости неволен.

И в равной мере жалок мне

Любой. Будь белый то, иль красный.

Я не могу судить пристрастно.

Мне все равны. Ведь все же люди!

Иначе равенства не будет.

Нужно всегда жалеть людей,

И я люблю их и жалею.

Мне нету дела до идей,

Что сеются зловредным змеем.

Все люди братья. Всех приму

На маленьком своем ковчеге.

Страдающего обниму,

Скитальца не лишу ночлега.»

«Да вы безумец, не иначе!

Вас надо было бы забрать,

Но долг еще мой не оплачен.

На сей раз можете гулять.

Но берегитесь вдругорядь!»

«Пока гонимы вы, то кротки,

То так несчастны и чисты,

Плывя со всеми в одной лодке,

Прекрасны ваши все мечты…

Но взяли власть - и что в итоге?

Все то ж! Забрать и расстрелять.

И вытереть о братьев ноги,

И побежденного пинать…»

«Не будем доле продолжать! -

Тут комиссар сердито грянул. -

Пытаться злоупотреблять

Не стоит чувством благодарным.

Но, коль скрываете его,

То не спасет вас ничего!

Надеюсь, больше не встречаться

Я с вами. И не попадаться

Извольте мне вы, гражданин

Поэт!» И с тем ушли чекисты…

«Стоит ли рисковать так, сын?»

«Душа, маман, должна быть чистой.

Ты помнишь, как пришел он в ночь,

Босой, оборванный, голодный.

И согласился я помочь -

В подвале скрыл его холодном.»

«Они обшарили его…»

«Неужто думали, что снова

Туда упрячу я того?

Как это право бестолково!»

 

Из кабинета тут беглец

В одежде свежей появился,

Перед хозяином склонился,

Сказал: «Когда мы, наконец,

Вернем Великую Россию,

То вас уж отблагодарим!»

«Не будьте лишь жестоки к ним!» -

Сказал поэт. «А в вас есть сила!

Вы очень смелый человек.

Такие редки уж в наш век.

И все же странный вы, однако!»

«Жизнь вынуждает! Среди мрака

Живя, бояться темноты

Нельзя… И смелым поневоле

Становишься, страдая, ты.

При виде стольких зол и боли

Ожесточаться лишь нельзя.

Иначе все для нас пропало,

И беды пущие грозят!»

«Вам это муза нашептала?»

«Вполне возможно, что она.

Но муза мне - моя страна.

Придет она ко мне нагая,

И как ее на пожалеть?

Придет побитая, рыдая,

И как о ней тогда не петь?» -

Поэт ответил, шевелюрой

Тряхнув. «Прощайте!» «В добрый путь!»

И гостя статная фигура

Во тьме исчезла. И на грудь

Хозяин голову повесил:

«Как бы хотелось новых песен,

Кои могли бы рассказать

О добром, светлом…» «Где их взять? -

Вернувшись, лишь вздохнула муза. -

Висит на сердце тяжким грузом

Адская боль. Ее пиши.

И выпьем на помин души

Друзей замученных, но верных,

Немногих, спасшихся от скверны!»

И долго так стоял поэт,

Глядя на рифов силуэт,

И слушал музы скорбный глас,

И песню грустную прибоя,

Не находя в душе покоя,

И слезы капали из глаз…

И с первым проблеском рассвета

Рука начертала поэта

Завет для нас, завет для них:

«Молюсь за тех и за других!»

 

Евгений Малышев,

учащийся 11 класса СОШ

(г. Томск)