Ненастье

Ноябрь – месяц зачастую вихревой, мятежный, смутный. Такие морозы нагонит, что мало не покажется. Хорошо, если рано выпадет снег, а иначе кругом тьма, непролазная грязь. Бывало, озимые посевы так прихватит, что все труды пойдут насмарку… Плачет окно, плачет крупными слезами оголенная ветка совсем грустной березы, плачет и моя окаянная душа. Одиноко на сердце, тоска мохнатой лапой сжимает горло. Не хватает воздуха и непонятная тяжесть в груди. Прочь, прочь уйдите черные мысли! Господи, помилуй меня, унылого и немощного. Подними меня падшего… Нельзя унывать, нельзя. Лучше, пожалуй, что-то сделать по дому. Схожу за дровами и  затоплю печку. В ненастье печь – лучшая подруга. Да лампадку, лампадку надо обязательно зажечь!.. Можно прилечь и на кровать. Молись потихоньку и смотри на приютный лампадный огонечек. С ним отрадней уставшему сердцу, с ним разгоняется страх и воскресает надежда на радостные дни.

Представляю, что там творится у нас на старой веранде... В сгустившихся сумерках сосны недовольно шумят, раскачивая своими кудрявыми кронами. Монотонно бренчит плохо закрепленное оконное стекло. В щели присвистывает и завывает так, словно там снаружи бесчинствует разбойный зверь. Да, скоро, очень скоро обрушатся на красавицы-сосны враждебные вихри, а потом надолго воцарится зимнее оцепенение. Согнутся бедные ветви под огромными белыми шапками. Затрещат на крещенские морозы бронзовые стволы… Скоро ли, скоро весна избавления? Скоро ли конец томительному, зимнему игу?..

Зима

Стою на берегу реки: просторно, красиво и щемяще-тревожно… Деревья и кусты в нарядной снежной бахроме. Виднеется стройная колокольня вологодской Сретенской церкви. Особенно поразительна громада древнейшего Софийского собора, вырастающего из убеленного парка Соборной горки. Так вот какою должна быть наша жизнь! Как эти вырастающие из земли белые, святые стены, простые, смиренные, увенчанные одним большим небесным куполом и крестом.

Отсюда хорошо видно, как детишки, кто на чем, весело спускаются с крутого речного берега. Кто-то осваивает коньки, кто-то гоняет на лыжах…

Мчится веселый ветерок по старинной улице. От надоевшей грязи давно не осталось и следа. Все обновилось, преобразилось, живет и радует душу.

Первое января

Первое января выдалось на редкость ясным, пригожим. Еще вчера задувал и завывал ветер, сметая колючий снег с крыш, а сегодня благодать Господня: тишина и свет. После дружного, утреннего чаепития спешим одеваться, чтобы ехать в церковь. Она располагается в соседнем Никольском селе. И становится отрадно на душе, что первый день наступившего нового года, здесь в деревенской глухомани, связан с посещением старинного православного храма. Явно одобрительно смотрит с большого настенного календаря на собирающихся в храм Святитель Николай Чудотворец. Святое Евангелие в руках Владыки отливает чистейшим серебром.

Таким же точно искрящимся серебром  предстает снежный покров на улице по дороге на село. Могилки с крестами самой разной формы мягко утопают в снегу… Ни единого следа… Полное ощущение того, что небольшой, но двухъярусный, древний храм весь светится изнутри, но мы видим только то, что доступно нашим глазам… Дивно сияет белая толстая кора очень старой березы, густо и равномерно разросшиеся ветви которой составляют живой многосвечник, будто специально поставленный здесь у храма…

Внутри неотапливаемого зимой храмового помещения блестки снежного серебра на всех иконах деисусного ряда. Теплое, затаенное дыхание, не успев оторваться от уст, подхватывается незримой силой и уносится вверх к куполу. Иконы празднично и просто украшены красиво расшитыми полотенцами, а на полу новые домотканые половички, и оттого все в церкви представляется очень близким, домашним и дорогим сердцу.

Звучат слова искренней, простодушной молитвы, наверняка передаваемой от поколения к поколению: «Тебя прошу я со слезами, храни Ты нас, не забывай…». Прочувствованные молитвословия входят в душу, оставляя неизгладимый след… Зажженные  в разных местах храма свечи сразу добавляют в нем искусственного света и теплоты. Святые образа, как старые, так и новые, прямо на наших глазах зримо оживают… Явно старинное Распятие из дерева окрашено в светлый, зеленый свет, кроме белой, как снег, фигуры Христа и позолоченной таблички над Его честной главой. Такое Распятие выражает не только непостижимую никаким человеческим умом глубину страданий Христа Спасителя, но и прорывающуюся к нам, в наш холодный, греховный мир пасхальную, воскресительную радость, утешение в неминуемых скорбях и обстоятельствах жизни, Божественное человеколюбие без границ.

Когда закончились молитвенные прошения и отзвучали так уместные здесь, именно в церкви, поздравления с Новым годом и наступающим Рождеством, добрые пожелания и напутствия, храм совершенно преобразился и изменился, из него уже не хотелось выходить…

Рождество в деревне

В самый канун Рождества погода неожиданно изменилась. Снег на глазах обмяк. Избы после недавних холодов зримо пообновились: потемнели и стали строже - отчасти от того, что снег слетел с их бревенчатых стен… Впечатление такое, что старушки-избы подобрались к празднику и даже немного подравнялись по деревенской улице. И вот уже слышно, как из потошников сначала стала потихоньку капать, а затем, набирая силу, струиться с крыши талая вода. «Мы меняемся и эвон погода нам вслед», - со вздохом заметила Анна Федоровна, которую я зову мамой.

Непривычно отдыхать на старинной кровати в горнице. Зато в светлой, чистенькой избе дышится свободно и легко. Тихо и до боли знакомо тикают ходики. В углу святые образа, среди которых центральное место занимают новая икона Господа Иисуса Христа, подаренная детьми маме на 80-летие, небольшая - Рождества Христова и старинная семейная - Святителя   Николая чудотворца. В убогом земном вертепе на руках Святой Матери возлежит Великий Младенец. Величайшее умалилось ради ничтожного, малого, но дорогого Ему, Создателю видимого и невидимого! Умились грубый, неотесанный, грешный человече, взирая на Младенца сего – это и тебя ради Бог стал Человеком, Младенцем на всякую злобу и ненависть до самой крестной смерти…

 В окнах горницы ветви деревьев и соседние избы, освещаемые светом уличного фонаря. От одной избы осталась только передняя часть. Из правого бока выпилены бревна и изба стоит, словно живое существо, у которого вынули несколько ребер… Мы хоть в теплом, уютном жилище, а Спаситель на земле не имел места где главу преклонить… Вот и поэт Николай Рубцов мечтал об избушке, а убили его в городской квартире…

Будят меня знакомые звуки, доносящиеся с кухни. Это стук поленьев и шум печных задвижек. Сколько же лет этим звукам и запахам!? Не замечал ли кто из вас, что русская печь по самой наружности своей представляется неким сокровенным сооружением. Всмотритесь в устье печи, как до шестка полукругом аккуратно выложен кирпич, как там, внутри печного вертепа, темно и таинственно, словно в пещере, и вы тоже подивитесь этому почти рождественскому мотиву… Кошка Буська, крепко сбитая, бело-рыжая, на коротких ногах, наверняка трется о ноги удозоривающих пироги – супруги Марии и матери - Анны Федоровны, которые вполголоса переговариваются о насущном, житейском. Древняя домашняя симфония – потрескивание горящих поленьев в печи, стуканье и бряканье посуды, тихие родные голоса…

Выпекать пироги в русской печи – это настоящее искусство, передаваемое в деревне из поколения в поколение. Сначала нужно правильно, а, главное, благоговейно замесить муку и поставить тесто. Затем взяться за приготовление начинки для пирогов – картофельного пюре, капусты, ягод, грибов, рыбы в зависимости от того, какой пирог больше нравится: картофельник, капустник, ягодник, рыбник или пирог с грибами. Мама подсказывает некоторые особенности, а это всегда означает одно – пироги удадутся на славу, до следующего приезда не забудешь.

Первым, по обычаю, подается картофельник, так называемая «поливаха». Высокая, круглой формы, «загорелая» в печи, то есть покрытая сверху румяной корочкой, она вызывает всеобщее одобрение и восхищение. Присутствующие за столом, затаив дыхание, наблюдают, как ножом  медленно, почти что торжественно, разрезается желто-янтарная поверхность пирога, обильно смазанного маслом и сверху присыпанного мельчайшим толокном. Изнутри дивного  каравая то и дело вырывается легкий пар. Аппетитные куски подаются всем сидящим за столом, которые начинают поздравлять друг друга с праздником, не забыв вспомнить о тех, кого уже нет среди живущих. Таким образом, рождественская радость передается без исключения всем, ибо по благочестивым народным понятиям у Бога все живы и ради каждого рожденного на земле, Господь соизволил вочеловечиться и придти в наш далекий от совершенства мир, дабы мы наследовали не смерть, но воскресение. Начинает дружно закипать самовар, и пар уносится под потолок избы… Все родное до боли, до самой последней черточки!...

Одеваемся, чтобы идти пешком к храму Рождества Крестителя и Пророка Иоанна Предтечи. Везде Рождество, всегда Рождество!.. И мы обязаны родиться не только плотью, но и Свыше духом и никак иначе! До чего же чудно и страшно!.. Поскольку на улице оттепель, то я одеваю сапоги, а Маша валенки с калошами. После пирогов с горячим чаем, погода остужает. Особенно старается сильный, порывистый ветер, который то и дело треплет ворот кутки и даже норовит пробраться под нее и оттого на душе только еще радостнее, как будто не вдвоем, а втроем – с нашим другом ветром, мы направляемся по заснеженной дороге к храму.

Все-таки как любят и почитают у нас на Руси великих угодников Божиих, что  в честь их освящаются храмы, называются села и даже поля! Вот и храм Рождества Крестителя Господня доныне располагается в селе Никольском у Никольского же поля! Почему же, имея таких небесных заступников, живем мы не очень-то радостно, никудышно?.. «Люблю я деревню Николу!» - это известное рубцовское признание как бы высветилось здесь в деревенских полях, на пути к церкви, совсем иначе, по-новому… Надобно крепко любить не просто природу и деревню, не просто малую и великую Родину, надо именно полюбить святое, вечное, чтобы оно стало нашим, родным и по имени, и, в особенности, по сути своей, чтобы вечное защищало и охраняло нас на всех наших путях.

Сколько вокруг памятных мест! Здесь заходили в лес за грибами и ягодами, там пасли скот, тут, прямо возле дороги косили траву и убирали сено, а вон там подальше драли лыко… Здесь раньше везде были натоптанные детскими босыми ногами тропинки, а ныне лес и бурьян…

Дорога пошла вниз, кусты как бы сами раскрылись, отступили, и впереди завиднелась однокупольная Иоанновская церковь с позади стоящими высокими елями, разбросанными редкими избами в полях, а за ними сплошь да рядом бескрайними дремучими лесами. Всегда останавливаешься на этом месте и впитываешь в себя открывшийся небесно-земной вид, зимой намного более прозрачный и аскетичной, чем летом, когда из-за господствующей зелени только различима маковка храма. Возле церкви на погосте мы встретили церковную старосту Августу Ивановну с сыном, которая обрадовалась нашему приходу и снова открыла старинный храм. Три века эти церковные стены слышат воздыхания, стенания и слезы, плачут с плачущими и сорадуются радующимся!.. В самом храме застоявшийся воздух даже холоднее, чем вовне, но по мере возжигания лампад и свечей, а особенно теплого молитвенного обращения к святым образам, становится благодатно, уютно. Белоснежные полотенца, развешанные на иконах тут и там, придают церкви особую убеленность и окрыленность, а домотканые радужные половички на полу добавляют настроение света и домашней прибранности.

Прошу разрешения подняться наверх. Поднимаюсь по знакомой лестнице и осторожно открываю старую массивную дверь на втором этаже… Вступаю в просторное, светлое посещение. В первую очередь поражают толстые, отесанные из дерева стены… Шесть окон, из которых два расположены  в алтарной части придела, по размеру, как это и принято на Севере, не очень большие, но зато крепко забраны кованными массивными решетками: их вполне хватает для хорошего освещения. Сохранился почти весь  деревянный иконостас без икон, раскрашенный в основном в голубой и кое-где в желтый цвета. Правда, небольшая часть иконостаса разобрана и сложена тут же рядом у стены… Ощущение теплоты дерева, света и неизъяснимой внутренней собранности…Через храмовые окошки, сверху видны кресты в снегу, старые избы Никольского села, огромное поле и на краю его темный, неприветливый лес… Вот сюда, по этой же самой лестнице поднимались местные крестьяне-труженики, многочисленные Черепановы, Старцевы, Сивцевы… Именно здесь выстаивали службы, просили у Господа, Матери Его и всех святых, а в особенности Святителя Николая Угодника, ибо придел сей был освящен в честь великого Чудотворца, быть в Богом им данной жизни милостивыми, нищими духом, кроткими, миротворцами, и каждому живая небесная святость, благодать воздавала по мере его уклонения от греха и приближения к истине с Богом и в Боге. О многом и великом могли бы поведать эти старинные церковные стены и в первую очередь о том, как наши предшественники, идя по пути тесному, узкому, скорбному, стремились сохранить веру нелицемерную, готовность пострадать ради других, быть щедрыми на милость и к врагам... О, если бы на несколько минут оказаться в той самой древней, молитвенной обстановке, которая когда-то царила здесь, услышать сердечные и простые молитвы наших дедов и прадедов, сколь больше мы еще полюбили бы их и Святую Россию!..

«Не убрано там у нас», - извинялась Августа Ивановна. «Может, Бог даст, и восстановлен будет придел Святителя Николая», - с надеждой сказал я ей, на что она отвечала искренним благодарением Богу за  восстановление и поддержание хотя бы того, что есть, до чего Бог допустил, не смотря на наши грехи и нерадение. От души поблагодарив рабу Божию за все, мы направились к могилке родителя нашего отца Николая. У памятника с крестом была поставлена иконочка святого Николая Чудотворца. Свеча на ветру постоянно гасла, но молиться, здесь у храма, было легко и спокойно.

Среди безлюдной глуши старого, заваленного снегом погоста, в подножии святых стен разносилось бодрое и торжественное «Аллилуйа, аллилуйа, аллилуйя, слава Тебе, Боже!» Смертное ушло, а бессмертное жило, не переставая славословить: «И память их  в род и род…».

Купина

Мы вышли из машины и пошли к храму. Однокупольная курская Знаменская церковь села Тазово стояла недалеко от поворота дороги на небольшом скромном возвышении за ровным, аккуратным  ограждением. Только проезжающие машины тревожили почти сонное сельское спокойствие с непременно гуляющей живностью – курами, петухами, гусями, задранными длинными клювами древних колодцев-журавлей, маленькими окошками курских домиков с подслеповатыми ставнями. Домики побогаче и победнее, словно люди, вышли к дороге, тесно прижавшись друг к другу, возможно в ожидании, что их непременно обязаны заметить. И впрямь, один из домиков, едва ли не самый неказистый из всех сгрудившихся возле дороги, вдруг отбежал в сторону, да так неуклюже, неловко и осел возле храма, правда не забыв прихватить при этом колодец…К источнику подошла молодая женщина с зеленым пластмассовым ведром и стала набирать воду, опуская конец длинного деревянного клюва-шеста в железобетонное отверстие колодца, словно хотела напоить долговязую птицу сама собственными руками. С ее уходом в округе снова воцарились покой и тишина.

«А на колокольне, кажется, колоколов нет», - заметила дочь. Действительно под каменным шатровым куполом на деревянной крестовине не наблюдалось ни одного колокола, а метина отпавшей с угла звонницы наружной штукатурки придавала  храму облик страдальческий и грустный. Вдобавок ко всему на улице стояла именно та октябрьская непогода поздней осени, когда многое и снаружи и внутри нас принимает такой же усталый, скучный вид, и когда полету самого первого зимнего снега несказанно желает радоваться душа человеческая, истосковавшаяся после суетливого распутья и ненастья по долгожданной убеленности и чистоте.

Нас встретили широко распахнутые ворота и двери храма. Образ Пречистой и Благословенной Богородицы с воздетыми вверх руками над входом обители более чем красноречиво приглашал войти  с иными, чем в повседневной жизни мыслями и чувствами. Внутри храма удивило обилие старинных, намоленных икон. «Три образа - Покров Пресвятой Богородицы, Святителя Чудотворца Николая и преподобного Серафима Саровского мироточат, а центральная икона «Знамение» Божией Матери Курская-Коренная, на аналое под стеклом благоухает», - пояснила служащая храма. «Да вы сами убедитесь», - застенчиво улыбнулась она и выдвинула наружное стекло у киота благоухающей иконы. Признаться, я не ощутил благоухания, но позже на вопрос этой же работницы о благоухании ответил утвердительно, чтобы не расстраивать установившийся благожелательный и доверительный тон. Следы мироточения на большой иконе Покрова Пресвятой Богородицы были хорошо заметны, но поразили не они, а выражение лика Пречистой Девы Марии. Божественные очи Божией Матери были настолько грустны, что стало не по себе. Святой покров Богородица держала с таким видом, словно собиралась покрывать самое больное, страждущее в каждом из живущих на земле страданий и плача. «Прости нас, прости Мати Христа за все», - невольно вырвалось из самой глубины души.

То ли случайно, то ли нет, уже на пути к машине, взгляд мой остановился на молодой березе у алтарной части церкви. Сквозь тихо пламенеющие златозарные листья, взору предстал тот же храм, но храм совершенно иной! Будто я увидел  не окрашенные в небесный цвет стены храма, а само небо, увенчанное победоносным крестом. И небо было не как за секунду до этого - привычно серым, а нежно-голубым, ласковым до слез, утешительным, осиянным и одновременно мудрым, величавым, спокойным. И стоило листьям опять заволноваться, как вся представшая картина дивно, неизреченно преобразилась в одну ни на что непохожую огненную купину, которую не забыть...

Новый год

В избе запахло сладким дымом. Мороз все больше и больше входит в силу, покрывая стекла затейливым, фантастическим кружевом. Новогоднее утро – это заоконные переливы чистейшего снега, нарастающие по мере увеличения солнечного света. Каждая снежинка сияет радужным алмазным сиянием, вызывая восхищение раскинувшимся царством неисчислимых драгоценных россыпей. В завораживающей тишине гулко потрескивают деревья. Кое-где с ветки неслышно слетит снежок, и снова воцаряется такой покой, что любой посторонний звук воспринимается как нарушение этой воистину божественной, величественной картины…

Даже привычно бьющая ключевая струя и та оделась в ледяную, защитную броню. Хрустальные льдинки весело подмигивают на вековой липе. Неугомонный дятел начал выбивать на ее вершине приветную дробь.

На душе легко и вся она словно приподнята, радуясь всему необычному, невозможному быть выраженному никакими словами. В этот день будут и подарки! Но  ноги снова и снова сами обходят празднично разодетую чудо-елку, выискивая любимые новогодние игрушки. Скоро подадут горячие пироги с ароматным чаем,  а в избе долго еще будет царствовать и радовать запах свежеиспеченного белого хлеба.