***

Поэзия заметно постарела.

Плешивость и одышку обрела.

Куда ей до лицейского пострела,

Дразнившего двуглавого орла.

Ещё вчера была такой вальяжной,

Такой сановной: в звёздах, в

орденах.

И правила державою бумажной.

И властвовала, гордая, в умах.

Ей думалось, что праздник этот

вечен:

Чины, награды, премии страны.

Но как-то быстро опустился вечер.

Тут валидол и шлёпанцы нужны.

Державный глас скукожился,

осекся.

Ещё кропает что-то, издаёт.

В угоду моде шелестит о сексе.

В рекламных клипах источает мёд.

Какие тут державные высоты?

Глаголом жечь не каждому дано.

И доживает в коммунальных сотах

Поэзия и грустно и смешно.

Чем хуже мы?

Текут века неспешно,

Меняя облик сёл и городов.

Цыган, бредущий за телегой пешим,

На «Мерседесе» восседать готов.

А  мы всё месим хляби сапогами.

И надоело это сапогам.

Прибились же арабские цыгане

К своим обетованным берегам.

Чем хуже мы, такие же бродяги,

Хоть не арабских, а иных кровей.

Мы только-только поднимаем стяги

Для наших внуков и для сыновей.

Костры и пляски - это всё минуло:

Гусары, тройки, бешеный загул.

История медлительнее мула,

Но не стихает в недрах её гул.

Мемуары

Мемуары строчат, аж ломаются

перья

И дымятся компьютеры – экий

кураж!

Что родит этот зуд, этот всплеск

фанаберий,

Когда судьбы людские выходят в

тираж?

Где-то мёрзнут в домах, как в

блокадную зиму,

Кроют местную власть – результат

нулевой.

Где-то парень себя обливает

бензином.

Чиркнул спичкой, и – факел,

огромный, живой.

Мать ребёнка к груди и – в окно, с

верхотуры,

Безысходность, отчаянье разом

рубя.

Мемуары строчат и строчат

самодуры:

Надо увековечить, любимых, себя.

Борзописцы наёмные тут же роятся.

Предлагают своё разбитное перо.

Им что «Малую землю»,

Что русские святцы –

Что закажет текущее Политбюро.

Президенты строчат. Резиденты.

Охранник.

Демагоги тусовок, партийных

малин.

Километры словес аж до самых

окраин.

И поток нарастает, неумолим.

Век минувший оплёван, растоптан,

распродан.

Упакован в архивах. В подвалы

снесён.

Он послужит ещё племенам и

народам.

Он расскажет ещё мудрецам обо

всём:

Кто кромсал и тащил,

Кто жирел на продажах,

Рвал из глотки у ближних

последний кусок.

Персонально своих Геростратов

укажет.

Потому что века не уходят в песок.

Потому что горит и горит  этот

парень,

Будто факел живой.

Через горы вранья

Он пойдёт по векам. И студент на

истфаке

Содрогнётся от ужаса так же, как я.

***

Капитализмы, коммунизмы, -

Всё это бред, пустые «измы».

И пусть вожди сооружают

Свои прожекты на песке

И угрожают урожаем

С медовой сытой в колоске.

И не пахать тебе, не сеять,

А разевай пошире рот.

И пей, гуляй, моя Расея,

Коли вождей невпроворот.

Но только жизнь, она, как сусло,

Не терпит тесных берегов

И пролагает своё русло

Без директив и ярлыков.

И безысходность тут, и бедность,

И от вождей за шахом шах.

От их медовости победной

Стоит Россия на ушах.

А скрипка звук берёт тончайший,

Касаясь в сердце нежных струн.

У музыканта дар – редчайший.

Он аль Рашид.

Он аль Гарун.

Как вдохновенно он, как сочно

Ведёт мелодию добра.

И пусть не видно рек молочных,

Но жизнь, по своему, мудра.

Агитпроп

- Антисемит! – С пелёнок и до

савана.

- Антисемит! – Всей мощью

децибел.

- Антисемит! – С того момента

самого,

Как Кремль с чужого голоса запел.

Оплёвывая русское исконное,

Под оголтелый швондеровский вой

Нас разлучали с русскими иконами

И с нашей верой многовековой.

А мы гадали:

- Что за наваждение?

Арабов не видали от рождения,

Но вот поди ж ты…

И чесали лоб:

Антисемит я? Или юдофоб?

И вновь гадали, думая натруженно,

Мол, сионизма нет – не обнаружено,

Но кто-то гонит мутную волну.

На всю Россию гонит – ну и ну.

Прости по русски, милое отечество,

За эту горечь и за эту речь.

Не от семитов, от семитской

нечисти

Хочу тебя я как-то уберечь.

Опять народ шельмуют телерупоры,

И ярлыки штампует агитпроп.

А мостовые устилают трупами,

И Белый Дом – как коллективный

гроб.

Опять вопят:

- Да он краснокоричневый!

Ату его, ату его, опричники.

А те и рады: танковый кулак

И свят и благ у них, и свят и благ.

И чем это закончится – неведомо:

Каким разором и какой бедой,

Какими персональными победами

С генсековской Звездою Золотой.