***

Поздних листьев стынут голоса:

им – бессонница, а мне морока.

Полюбить? Но выцвела весна

на краю отпущенного срока.

Что стучитесь в трепетность мою?

Просите, чтоб расцвела страница

Царь убит, и  варвары в саду

разбивают мраморные лица.

***

Наши ризы сотканы из вьюг.

Лучшего не будет никогда.

Кони деревянные, мой друг,

покоряют наши города.

На сугробы с вышивкой из слёз

прежний день глядел белей листа.

У порога замер и замёрз,

в тишине студёной отблистал.

Ночь. На площади пощады нет.

Каждый веселящийся сражён.

Здесь пирует ветер много лет.

Илион ограблен и сожжён.

Сердца сроднились с огненной бедой

Над головой шатёр из чёрных ив.

Мотив реки высок у переката.

Наш ротмистр - угрюм и молчалив,

Как отблески осеннего заката.

Хранимые вечернею водой,

Мы отдыхаем перед новым боем

Сердца сроднились с огненной бедой.

В России нынче нет нигде покоя.

От запаха душистых диких трав,

плутает память, в ветках застывая.

Понять сейчас, кто прав, а кто не прав

уже не в силах изгнанный из рая.

Земля, я слышу ненависть твою -

шумят надрывно сабельные рощи.

И Русь самоубийцей на краю

в кровавой бездне волосы полощет.

День завтрашний таит свою корысть.

Ему к лицу свинцовая работа,-

шрапнелью искалеченная высь,

под исповедь слепого пулемёта.

Один у Правды есть судья и страж.

Неужто он, так к красным благосклонен.

Но шепчет ротмистр молитву "Отче наш"

Сжимая крестик золотой в ладони.

Написано в соавторстве с Олегом Дегтярёвым

***

Героям смерть не по нутру,

но близко сабельное творчество.

Им не проснутся по утру

в стране без имени и отчества.

Грозит прелюбодейный род,

могила отдаёт супружеством.

Уходят в Ледяной поход

бойцы, окованные мужеством.

В огонь ворвётся эскадрон,

припоминая на прощание,

плач Богородичных икон…

О, снеговое обнищание

сердец вместивших честь и долг.

Жизнь по-белу, как будто сызнова,-

боль обездоленных дорог,

Любовь над бедною отчизною.

Предательство, как вороньё,-

ворьё набьёт карманы золотом.

Потом натешится  хамьё

с тупым серпом и тусклым молотом.

Как белоснежные кресты

сугробы ростом в век неистовый.

И помянник из бересты 

над мужиками, лицеистами,

князьями – русскими людьми.

Вот тут пехота, дальше конница…

К лицу завьюженной земли

склонилась тихо Богородица.

***

Мне ведома ночей бездонность.

Она  роднит своей волной      

души доверчивой бездомность   

с колодезною глубиной.      

Холодной, безутешной были    

я зачерпну в её глуши,-     

воскреснут те, кого убили,-

и сердце колыхнёт в тиши.

Взойдёт молитвою из штолен,

из Алапаевских гробниц.     

И встанет выше колоколен   

кровь старцев, иноков, юниц…

***

Запомню смерть - кварталов рубища

непроходимою зимой.

И разухабистые гульбища

на площади полуживой.

Предсумеречные очертания

вождей картавых и немых.

И полуночные скитания

деревьев в небесах пустых.

Винтовок треск на поколения.

Глухую ругань, хруст речей

я слышу сквозь стихотворения

жертв, переживших палачей.

Листая тьму, я не помилую

за снеговой, колымский вой.

За ту звезду незаходимую

над Адмиральской полыньёй.

ГУЛАГ

Ангел и волк - спина к спине.

Вечность забрила лбы.

Рядом мечтают о хлебе и сне,

писавшие - «Мы не рабы».

Долго тянется День Седьмой.

Небо не уберечь.

Вместо крыльев парит конвой

над чернотою плеч.

Гасит метель всполохи лет.

Отрывистый отзвук дней.

Это время лязгает вслед

затвором винтовки своей.

Каждый зрачок похитила ночь.

Каждое сердце едва ль!

Божье Имя не превозмочь,

как не старайся, сталь.