Пониманию своего присутствия в мире, я обязан бесконечности памяти, сохранившей замечательные события  детства. Воспоминания эти всегда были очень прочно связаны с моей последующей жизнью, во многом способствовали духовному становлению, не позволяли изменить нравственного начала, положенного мне рождением, в поисках доброго согласия в человеческих отношениях. Прожитые годы изменяют направление наших ранних стремлений, и только память способна хранить эпизоды прошедшей жизни, давая возможность соизмерять нынешние поступки с лучшими порывами прошлого. Не возлюбить мерзости окружающего  мира. Память детства – лучшая свобода, которая даёт силы отвергнуть недобрые побуждения души, при достижении необходимой цели.

Короткому, но светлому времени узнавания себя, как творения Божьего разума, я в первую очередь обязан Книге, своему желанию читать и жить в прочитанном. В долгие зимние вечера, когда наша  семья собиралась за круглым столом, в большой комнате дома, происходило действо, которого я ожидал весь день. Не знаю, с какого времени жизни я начал сознательно ощущать её пространство, но, судя по событиям, которые запомнились, случилось это очень рано. В этом пробудившемся для меня свете уже жили мои сёстры и брат, соседские ребятишки, добрая и милая бабушка, родители. Освободившись от дневных забот, вся семья сходилась вместе  обсудить текущие события, выпить вечернего чаю и, что было важным для меня, продолжить чтение книги. Неважно какой, но само таинство открывания и перевертывания страниц, мамин голос, произносящий ещё неведомые слова, завораживало. Эти каждодневные, вечерние чтения  предназначалось моему отцу и заканчивалось, когда он начинал дремать. И хотя старшие сёстры и брат тоже быстро засыпали при этом, я не мог сомкнуть глаз, боясь пропустить слова, которые, казалось, сами сходили со страниц и маминым голосом оживляли тишину дома. Читала мама с глубоким выражением чувств автора и, наверное, своих и это понимание и переживание написанного передавалось мне особым чувством прелести неизвестного, но созвучного моему, только начинающему жить сознанию, повествования. Я ловил звуки и по их интонации определял настроение происходящих на страницах книги действий. Переживания  были так глубоки, как если бы мною понималась связь произносимых слов.  Мамин голос, с которого началось  узнавание звуков, продолжал  моё продвижение в познании загадочного хаоса родной речи. Всегда запоминались последние прочитанные слова. Просто так, почему-то. Эти слова становились окончанием волнения в неясных переживаниях начального общения с книгой. Следующим вечером мама спрашивала, какими строками закончилось чтение страницы, которую закладывала лентой, и я безошибочно называл эти слова. Сначала этому удивлялись, но скоро вопрос стал относиться только ко мне и стал чувством полезности моего участия в процессе познания. Время, когда пришло понимание читаемого текста, случилось сразу, как прозрение, после многолетних терпеливых слушаний. Имеется в виду серьёзная литература. В доме читались сказки, которые усваивались сразу, а многие из них я знал наизусть. Но восприятие события из взрослой, толстой книги, пришло так внезапно, что помню, как задрожало моё маленькое тело, когда звучащие маминым голосом слова обратились действием в моём воображении. Даже сейчас помню описание рощи, по которой ехал всадник без головы. Мне открылись строки романа Майн Рида. Это стало одним из самых светлых событий, которое навсегда сохранила память. Интересно, но также произошло и с музыкой. Впервые почувствовав волнение от звуков мелодии, которую слушала с проигрывателя  мама, я спросил, что это было. «Вальс, на сопках Манчжурии», - ответила она. До сих пор испытываю в себе волнение восхитительного обновления, когда звучит этот вальс. И точно знаю, как неожиданно и навсегда приходит понимания прекрасного. Надо только ждать этого и успеть вдохнуть начало своего пробуждения и задержать  в себе надолго, навсегда, чтобы позднее оно расцвело новыми словами, мелодиями – той жизнью, которою вы хотите жить.

Поступив в школу, я быстро научился читать и писать, стал отличным учеником, но совсем мало тревожился этой  славой. Часы, свободные от занятий, были посвящены чтению книг  из домашней библиотеки. С каким-то, теперь непонятным, упорством  перечитывал книги, уже прочитанные в семейном кругу, находил в них запомнившиеся слова и радовался этому. Радовался также, как светлому утру, улыбке на мамином лице, строгой отцовской ласке. К тому времени моя бабушка стала плохо видеть, у неё побелели зрачки глаз. Она просила читать вслух свои огромные старообрядческие книги, написанные, Бог весть когда, на старославянском языке. Часто повторяя это чтение, я вскоре, уже без бабушкиных подсказок, понимал вязь старых слов, почти забытого языка. Помню, что читал эти книги без всякого понуждения и даже с интересом разбирал мудреность древнерусского алфавита. Благодарен светлой памяти моей бабушки. Она учила уважать прошлое своего народа,  много рассказывала  о минувших годах, правда, умалчивая в своих воспоминаниях до поры моего возмужания, трагедию собственной жизни. Кроме того, была возможность пользоваться книгами из школьной библиотеки. Библиотекарь, очень строгая и педантичная дама,  расспрашивала о содержании каждой прочитанной книжки. Постепенно увеличивая нагрузку на мой пытливый разум, она увлекала мой интерес к серьёзному изучению языка книг. Языка литературы. В отдалении славных лет своего детства, начинаю понимать этих добрых людей, благосклонно внимающих любопытству простого мальчугана. Эти, чудом уцелевшие, потомки благородного класса   русской интеллигенции, вихрем революции и репрессий разбросанные по таёжным уголкам своей родины, видели в детях продолжателей великой культуры и всячески помогали нам осознать это. Уверен, не случись  в жизни таких людей, подвигающих зреющий разум к пониманию доброго и вечного, моё поколение навсегда бы пропало в жутком кошмаре  пропаганды пролеткульта. Страх этого не случившегося падения до сих пор преследует меня и заставляет недоверчиво относиться к новым, часто шокирующим веяниям в искусстве. Опасность разрушения страшна не сжиганием книг, не осмеянием вечных человеческих ценностей (рукописи не горят, так как мысль нетленна), а поманиванием любопытства юной души на шабаш бескультурья, безнравственности, побуждения к низости помыслов, путём раздачи наград от кумиров человеческих пороков. Создание идолов и есть разрушение цельности человеческой души.

Вижу себя подростком, по старому отроком, идущим по улице, ведущей к родному отцовскому дому. Меня встречает парень, по имени Сергей, гроза всего нашего района, державший в почтении и повиновении себе  парней и мальчишек округи. Я совершенно его не боюсь, он наш сосед, а вдобавок очень справедлив в своей силе и славе. Его непререкаемый авторитет всегда защищал мальчишек нашей улицы от синяков и шишек - несправедливости возраста и даже от гнева наших же старших братьев. Мы уважали его за почти отеческое отношение к младшим. Именно так. «Что несёшь?» – спросил он. «Книгу», -смутился я и показал томик, обернутый в газету, который взял в школьной библиотеке. Это была «Хижина дяди Тома». «Будешь читать?» – взглянул на заглавие Сергей. Я кивнул. «Тогда пойдём», - он взял меня за руку и повёл за собой. Оттуда я уже никогда не вернулся. Таким, каким был прежде. Он увлёк меня в свой мир, скрытый от посторонних глаз. Я замер, стоя в середине комнаты, стены которой были увешаны полками, сплошь заставленными книгами. Такого собрания больших, потрёпанных, внушающих благоговейный трепет своей тайной, сочинений мне прежде никогда видеть не доводилось. Мой взгляд блуждал в названиях на корешках этих роскошных, возможно даже раритетных изданий. Но тогда я ещё не был знаком с такими определениями. Просто искал что-то нужное, сам не зная того. Так, должно быть, ведёт себя каждый читающий человек, оказавшийся в незнакомой библиотеке, испытывающий волнение, исходящее от незнакомых названий фолиантов, совершенно забыв о времени и частной жизни. Такова магия книги. Колдовство это тем сильнее, чем больше времени прожила сама книга. Её тайна, заключённая в пожелтевших страницах, ворожит пуще видения сразу всех чудес света. Они все там, только их надо уметь отыскать. Но само таинство ещё нераскрытой книги, волнение неутолённого любопытства и есть начало вхождения в скрытый мир человеческого сознания, вязью букв проложившего путь к мысленному наслаждению будущего поиска.

«Выбирай», - послышался голос проводника. И я выбрал. Правильно. Самый-пресамый толстый том «Истории Византии» и угадал, это был именно первый том этой великой истории. «Вот так сразу. Начинаешь правильно. Но это будет чуть позже. А пока пройдись по более светлой, доброй и красивой планете. - Он подал не менее увесистый том «Сказок народов мира». - Надо вначале узнать, о чём мечтают и говорят люди, а уж потом начинать понимать их дела, которые, увы, редко совпадают с мечтами». Конечно, обида царапнула мою начитанность, столь много знать, а тут опять детские сказки. Но уже начало предложенного чтения растворило мою обиду в благородных чаяниях человечества. Эта книга нужна была для объединения прочитанного ранее. Она стала моим прощанием с детством. Запечатлённая на её страницах память радости видения простых вещей и доброты слов объединялась здесь и с моим счастливым прошлым. Потому как взросление не принесло людям ничего, кроме обманутых надежд.  И никому в отдельности тоже.

Позже, после тщательного экскурса по страницам первой прочитанной книги, вопросов учителя и ответов ученика, дотошного разбора общности и различий в повествовании сказаний разных народов, я получил одобрение и право пользования библиотекой моего уважаемого наставника. Но пока только по его указанию.  Моё духовное образование продолжилось: сказки сменились мифами и легендами древности, потом начался обширный курс русской классической литературы и только после всего этого, Сергей доверил выбор книг мне, сопровождая  поиски направляющими советами. Он больше не расспрашивал о прочитанных сюжетах,  беседовал со мной, как  равный, но, всегда угадывая направление моего любопытства, стремился поддерживать этот интерес к дальнейшим духовным поискам. Он надолго стал моим проводником в удивительном мире словесности. В то время, когда я изучал литературные шедевры из его библиотеки, он окончил институт, преподавал историю в школе и стал зваться – Сергей Александрович Ошанин.  Личная жизнь его не сложилась, как не получилась она у многих образованных людей того времени. Как-то, через много лет нашей дружбы, он зашёл ко мне и принёс с собой несколько томов античной литературы. «Это тебе», - просто сказал он, выкладывая книги на стол. Я долго отказывался принять такой дорогой, в моих глазах, подарок. Но он убедил меня сделать это словами: «Возьми. Всё равно, кроме тебя, никто этого читать не будет. А служить чьему-то глупому тщеславию будет недостойно этих великих сочинителей». Это была самая высшая похвала всей моей жизни. Через короткое время мой благородный учитель погиб в автомобильной катастрофе.  Но  и сейчас, прикасаясь к страницам этих потрёпанных книг, вспоминаю своего наставника, подвижника  моих исканий в литературе.

В моей жизни не было хороших и плохих книг. Были книги продолжившие образование души и нет. Просто необходимо почувствовать надобность прочтения произведения, в нарастании волнения воображения уже в самом начале перелистывания страниц. Это как поиск сокровенного клада, упрятанного в замысловатых узорах строк, ещё и ещё… книга закрывается, но поиск продолжается.