Голоса АрхипеЛАГа. Подборка №4.
Письмо №1.
«15 месяцев я страдаю не за личную свою вину…»
ДРОССИ А. И. — в НКЮ
ДРОССИ Андрей Иванович, родился в 1869 в Старобельске Донецкой губ. Окончил Московский университет, до революции служил чиновником в Центросоюзе, после 1918 — продолжал службу в лесном отделе. 28 сентября 1919 — на его квартире, после предъявления ордера на арест его сыновей, была оставлена засада. 2 октября 1919 — арестован и заключен в Бутырскую тюрьму как заложник за сыновей. 7 июня 1920 — приговорен к заключению в концлагерь до конца гражданской войны и переведен в Ивановский лагерь.
В декабре 1920 — обратился с заявлением в Народный Комиссариат Юстиции.
<15 декабря 1920>
«В Народный Комиссариат Юстиции
В ночь на 28-е сентября 1919 г<ода> прибывшими ко мне на квартиру агентами Особого Отдела ВЧК был предъявлен мне ордер на арест моих сыновей. Мною было объяснено, что два старшие мои сына, бывшие офицеры, вернувшиеся в мае 1918 г<ода> из австрийского плена, как взрослые и самостоятельные люди, со мною вместе не живут, а нанимают отдельные комнаты, причем один из них в данную ночь ночует у меня; а старший сын и третий сын, студенты, имея кратковременный отпуск, уехали за продовольствием по направлению за Самару.
Ночевавший сын был объявлен арестованным, в квартире были оставлены два караульных, а утром сын скрылся из-под стражи. По снятии в моей квартире 4-х дневной засады я без ордера был взят в Особый Отдел ВЧК, где и находился до 13 декабря, до перевода в Бутырскую тюрьму, находясь в полной неизвестности относительно дальнейшей судьбы моих сыновей. Только впоследствии я узнал, что и уехавшие за продовольствием не вернулись в Москву, хотя мы их ожидали со дня на день.
Лично мне никакого обвинения не предъявлялось и на допросе у следователя предлагалось только указать, где находятся мои сыновья. Но как и тогда, так и теперь я могу поклясться самым дорогим и священным, что есть у каждого человека, что я не только не знаю, где они, но и потерял всякую надежду на то, что они живы. Я очень мало верю в то, чтобы они находились в стане врагов Советской власти, так как после войны и страданий в плену они не имели никакого желания принимать участие во внутренней борьбе.
7-го июня с<его> г<ода> постановлением Президиума ВЧК я заключен в лагерь до конца гражданской войны.
Мне 52 года, я болею тяжелой неврастенией, у меня осталась без всяких средств жена и болезненный сын 12 лет. Всю свою жизнь я был занят исключительно службой и заботой о семье, получая скудное чиновничье жалование (до революции 125 р<ублей> в месяц). У меня никогда не было ни капитала, ни имущества, и я был в буквальном смысле слова интеллигентным пролетарием.
15 месяцев я страдаю не за личную свою вину, а за взрослых, самостоятельных сыновей, которых, быть может, нет и в живых. Я даю клятвенное уверение в том, что я был и буду вполне лояльным гражданином и как не предпринимал, так и не буду принимать никаких враждебных действий против Советской власти. Измученный, исстрадавшийся, лишившийся трех сыновей, я нуждаюсь в покое, здоровье и силах для содержания жены и малолетнего сына.
Я умоляю о применении ко мне дарованной 7/XI широкой амнистии и освобождению меня. За мою лояльность ручался Исполком лесного отдела Центросоюза и все служащие отдела <…>»[1].
В январе 1921 — руководитель Наркомата Юстиции обратился с заявлением в ВЧК.
<12 января 1921>
«Весьма срочно
Во Всероссийскую Чрезвычайную Комиссию, Лубянка, 11
Препровождая при сем заявление гр<ажданина> А. И. Дросси Народный Комиссариат Юстиции просит Вас, на основании ст<атьи> 8 Постановления ВЦИК об амнистии, сообщить, действительно ли А. И. Дросси содержится в Ивановском концентрационном лагере только как заложник, и, если да, то насколько содержание его под стражей вызывается крайней необходимостью, и нельзя ли, принимая во внимание его возраст, освободить его из-под ареста на основании ст<атьи> 6 Постановления ВЦИК об амнистии <…>»[2].
По ходатайству юридического отдела МПКК Андрей Иванович Дросси был освобожден и продолжал службу в Центросоюзе. 18 февраля 1930 — арестован в Москве за «попытку написать Константинопольскому Патриарху о положении Церкви и религии в СССР». Приговорен к 10 годам концлагеря и отправлен в Устьвымьлаг, в 1933 — переведен в Белбалтлаг (Кемь). В марте 1933 — освобожден досрочно с ограничением проживания как инвалид. Поселился во Владимире, в марте 1934 — находился там же. 5 февраля 1935 — вновь арестован и приговорен к 5 годам новой ссылки[3].
Письмо №2.
«…от дитей биспрызорных…»
ШЛЯХТО С. И. — в ПОМПОЛИТ
ШЛЯХТО Иван Викентьевич. Крестьянин-единоличник. Весной 1929 — арестован, приговорен к 3 годам ссылки и 15 августа отправлен в Новосибирск.
ШЛЯХТО Станислава Ивановна, родилась в 1914. Крестьянка-единоличница, в 1929 — после высылки отца занималась сельским хозяйство и подрабатывала домработницей. В ноябре 1934 — раскулачены, хата разрушена.
В марте 1936 — обратилась за помощью в Помполит.
<23 марта 1936>
«Москва. Председателю всех заключенных
Жалоба
от дитей биспрызорных Шляхто Ивана Викентьевича мы оставшыся от своево отца 7 дитей и все девочки 15 леть до 3 леть, а нашыва отца выслали в 1929 года 15/VIII августа на срок 3 года на вольныя посиление. Просим дайте ответ нашыва отца судимасть какая, потому что, гдзе мы ни устроимся на работу нас снимают с работы не гдзе нас не прамають на работу.
У нас в 1929 году хозяйство было 1 конь 2 карови 9 гектаров з<емли>, прадналогу платили 10 р<ублей> 85 коп<еек> сами 9 душ а отца нашыва выслали а мы остались как малолетние, хозяйство нам осталося 1 конь, 1 карова а все посев вся постройка, а отец прадал сибе на дарогу 1 карову, и он уехал у Новасибирск, платиль за билет ¼-тую часть билета. Кагда мы остались, то у нас было слабое хозяйство, нам было облигчение 1930 года сняли прадналог, мы за 2 годы пражили корову коня потому что у нас некому было руководить этом хозяйством, и у нас что украли, что мы сами прадали и пражили. У 1930 годе опсудили этот вопрос что плохо так жить мы все разошлись кто куда зарабатовать кусок хлеба, работали мы кто где пасли каров забовляли дитей работали домработницами у городе Витебске, и что мы кто зарабатовали, то мы все собирали всю зар-плату и купили у 1931 году тяленка, у 1932 годе выминили карову на загатавитильным пункте, 1934 годе купили коня, у нас стало маленкое хозяиство: конь, корова, зямли 2 гектары, прадналогу платили 27 р<ублей> 75 коп<еек>. Что мы были должны диржави, мы со всем расичытовалися. 1934 годе 1 ноябра нас раскулачыли забрали у нас все мы не знаем своей вины раскулачываныя за что нас так разобидили и заставили ходить по чужых людях, и когда забирали имущыства то у нас не делали ни какой описи, забрали без описи. 1935 года 21 январа продсидатиль Пышниковскага с<ель>с<овета> обявил чтоба освободили квартиру а 23/I январа мы пошли у Сураский раён, чтоба нам дали какое нибут содействия чтобы нам памагли, а Сураский раён даль запрышчене и пока мы прышели запрышчене, а у нас хлев разлушали, разобрали совсем, а хату разлушали до потолка. И оне не обратили внимания на это запрышчене и разлушали хату хлев и забрали у нас все: 1 коня, 1 карову, целку травницу, авечку, авечку розанаю, 3 сундуки, 1 шкаф, 1 столь, 2 кравати жылезных, 1 матрас, 1 пярыну, 2 подушки, 3 одиялы трапошных, 2 одиялы ватних, 2 метра сукна, 4 скатирки, 6 полатенцов, 6 рубашык женских, 3 плотки, 60 метров полотна, 10 метров для мяхов, 12 мяхов, 1 пуд шерсти, 4 авчыны выработаных, 1 собачына выработаная, 4 авчыны сирыцы, 1 сапоратор, 1 швейная машына нажная, 1 борана дервяная, 1 пружыная, 2 плуга одиночных, 1 плуг парный чужой, 1 телега на жылезном ходу, 2 дирвяных колеса, 1 утюг что гладят одежду, 4 косы, 4 серпы, 3 навозных виль, 1 рубанок, 1 ступа, 1 оплуга, 1 лапата, 1 жылезный цеп 3 сажни, 2 цепа 1 сажню, 6 литрау кирасину с посудай, 1 столовый ножь, 1 топор, 6 фотокарточных рамок, 5 цвитников, 1 сабаку цепную, 1 битон 40 литров.
Дайте нам содействия а мы у каждым своим вищчам прыметы у нас была засейна рож, и она прапалы на том мести запахали лен 1,09 гектара, лёнь урадился хороший мы его выбрали и послали а Пышниковский с<ель>с<овет> выехал и поднял без времяни и забрали, в этом числе забрали и льно семя не войное, прыехали калхозники Пышниковского с<ель>с<овета> колхоза имя Держынскага и забрали льна 400 пуда. Постоновлене нашыва раскулачываныя зашто нас раскулачыли мы сиводни не знаем, дайте содействия пусть Пышниковский с<ель>с<овет> возвратит нашы домашний вещчы, и пусть обиспечуть нас теплым помишчением и пусть возвратят нашу бывшыю карову потому что мы не имеем стакана малака уже 17 месицов и совсем ни каких жыров у нас нет ни какова питание, у нас имиетва 8 душ матиры уже 60 лет Стаси 22 года Юли 20 году Аны 18 года Павлины 15 лет Маны 13 лет Веры 11 лет, Лени 9 лет. Когда мы жыли у своей хати и то мы были без сроствиными, а сичас у нас нет ни хаты ни какова имушыства и мы остаемся на всю жысь нишчасными дитми потому что мы не знаем а-б-ц и нет кому помогчы с стороны родных и мы не можем пойти у школу потому, что у нас ни за что купить книшки титрадки и т<ак> д<алее> и самое оснавное что нет у нас нет питания. Обратите на нас нишчасных дитей дайте нам на наша заявления ответ.
Праситильница Шляхто Станислава»[4].
Письмо №3.
«Обращаюсь к Вашей отзывчивости…»
О ВОЙДАТО-ПАЦЕВИЧ А. С. и С. И. — ПЕШКОВОЙ Е. П.
ВОЙДАТО-ПАЦЕВИЧ Андрей Сергеевич, родился в 1908 в Ташкенте (отец, Войдато-Пацевич Сергей Иванович; мать Войдато-Пацевич Нина Андреевна). Получил среднее образование. В 1930-х — проживал в Ленинграде, работал на предприятии. В марте 1935 — выслан с родителями в Кежму Красноярского края, позднее переведен в Тару.
ВОЙДАТО-ПАЦЕВИЧ Сергей Иванович, родился в 1867 в Новгород-Северском Черниговской губ. Получил высшее образование, служил по специальности. Женат на Войдато-Пацевич Нине Андреевне. В начале 1930-х — проживал с семьей в Ленинграде, был на пенсии. В июне 1935 — выслан в Кежму Красноярского края на 5 лет.
В марте 1036 — к Е. П. Пешковой обратилась за помощью Нина Андреевна Войдато-Пацевич, жена Сергея Ивановича.
<28 марта 1936>
«26 марта 36 г<ода>.
г<ород> Тара.
Вы уже слышали, глубокоуважаемая Екатерина Павловна, о двойном несчастье, обрушившемся на нашу семью. Зная, как Вы заняты, как сильно Вы утомляетесь — я долго не могла решиться беспокоить Вас своим письмом, своими просьбами. Но Вы являетесь единственным человеком, на которого я возлагаю все свои надежды, и это дает мне, наконец, смелость писать Вам. Сергей Иванович Войдато-Пацевич, 70 лет, в феврале послал в НКВД ходатайство о переводе его в Тару из Кежмы Красноярского края, куда он сослан на 5 лет в июне 1935 г<ода>. Но надежды на благоприятный исход этого ходатайства у него нет почти. Между тем оставаться в Кежме для него равносильно медленной смертной казни. Страдая эмфиземой легких, расширением век на ногах, атеросклерозом, он не только стал еще терять зрение и нуждается в других очках, но и лишился последних зубов, т<ак> ч<то> протез ему совершенно необходим. Всю эту многостороннюю медицинскую помощь он рассчитывает получить — в Таре, в Кежме же она отсутствует. Под давлением лишений и всего перенесенного за этот год он становится совсем инвалидом, который не может обходиться без посторонней помощи. Переехать к нему мне, вследствие плачевного состояния моего здоровья, оказывается физически невозможным.
Обращаюсь к Вашей отзывчивости, к важной всем известной человечности: помогите тяжелому положению двух больных стариков, разлученных после сорокалетней жизни. Посодействуйте исполнению просьбы моего мужа — в переводе его сюда, в возможно скорейший срок! Путешествие из Кежмы только и возможно для него до наступления осенних холодов.
Заверяю Вас, что муж мой, получивший от сослуживцев и начальства — коммунистов — прозвище "самого лояльного человека на свете" — ни в чем неповинен. Вся эта история — недоразумение, которое обнаружится когда-нибудь. Вероятно, Вам приходится не раз слышать подобные уверения, но Вы убедитесь, что я говорю только правду.
Еще умоляю Вас помочь и просьбе моего несчастного сына Андрея Сергеевича, для которого длительное пребывание в Таре может оказаться моральной гибелью. Простите, что затрудняю Вас так, отнимаю время, предназначенное для отдыха.
Н. Войдато-Пацевич»[5].
В июле 1936 — к Е. П. Пешковой вновь обратилась за помощью Нина Андреевна Войдато-Пацевич.
<12 июля 1936>
«12/VII- 36 г<ода>.
Глубокоуважаемая
Екатерина Павловна!
В конце Марта с<его> г<ода> я обратилась к Вам с просьбой посодействовать переводу мужа моего, Сергея Ивановича Войдато-Пацевича в г<ород> Тару Омской обл<асти> из Кежмы Красноярского Края, где условия, в которых он находится, грозят, если не убить его, то окончательно разрушить его здоровье.
Ответ, полученный в апреле за подписью Михаила Льв<овича> Винавера гласил, что перевод этот обещан.
Полная благодарности Вам — я поспешила обнадежить и поддержать мужа срочной телеграммой.
Но с тех пор прошло около трех месяцев, а никакого распоряжения нет и нет.
Между тем половина здешнего короткого лета уже прошла, и для 70 летнего старика при его состоянии здоровья и нервном потрясении — это трудное и сложное путешествие возможно только в летнее время — до прекращения речной навигации и до наступления холодов.
Что же будет, если этот вопрос все еще будет задерживаться?!
Вот отчего я решилась снова беспокоить Вас. Умоляю Вас похлопотать об ускорении этого перевода. Промедление на несколько дней — может сделать уже невозможным это затруднительное путешествие.
Следовало, вероятно, уже давно напомнить о себе моему мужу, пославшему свою первую личную просьбу в НКВД еще в феврале, но он знал, что скоро эти дела не делаются, а я, хотя и нахожусь в тревоге, видя, как пролетает время, не решалась, — изо дня в день поджидая радостного известия, — лишний раз беспокоить, надоедать.
Начиная приходить в отчаяние, я смотрю на Вас глубокоуважаемая Екатерина Павловна, с надеждой. Еще умоляю Вас помочь моему несчастному мужу. Простите, что затрудняю Вас
Н. Войдато-Пацевич»[6].
Летом 1936 — Сергею Ивановичу было разрешено переехать в Тару. 2 ноября 1937 — Сергей Иванович Войдато-Пацевич был арестован «за антисоветскую агитацию», 17 ноября приговорен к ВМН и 23 ноября расстрелян[7].
11 августа 1937 — Андрей Сергеевич Войдато-Пацевич был арестован «за антисоветскую агитацию», 2 сентября приговорен к ВМН и 7 сентября расстрелян[8].
[1] ГАРФ. Ф. 8419. Оп.1. Д. 306. С.19. Автограф.
[2] ГАРФ. Ф. 8419. Оп.1. Д. 306. С.18. Машинопись.
[3] ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 1250. С. 29-34.
«Жертвы политического террора в СССР». Компакт-диск. М., «Звенья», изд. 3-е, 2004.
[4] ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 1473. С. 124-125. Автограф.
[5] ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 1522. С. 65-66, 69-71. Автограф.
[6] ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 1522. С. 65-66, 69-71. Автограф.
[7] «Жертвы политического террора в СССР». Компакт-диск. М., «Звенья», изд. 3-е, 2004.
[8] «Жертвы политического террора в СССР». Компакт-диск. М., «Звенья», изд. 3-е, 2004.