Постойте же, придёт время, будет время, узнаете вы, что такое Православная Русская вера!

Н.В.Гоголь

Если бы священник, когда придёт время проповеди, вышел бы на амвон перед русским верующим народом и, не как пономарь, а с чувством, с толком, с расстановкой, произнёс бы эти, всем хорошо знакомые, но и так же всеми крепко забытые слова, полученные Николаем Васильевичем Гоголем от Святаго Духа, то все до единого, сколько бы ни находилось в храме русских сердец, в одно время вместе с Тарасом крикнули бы в клети своего сердца: “Слышу”, а слеза, навернувшаяся бы у каждого, подтвердила бы, что: “Добре, сынку, добре!”. Потому что слова эти даны были именно для него, для русского сердца, которое, пожалуй, только одно и способно ещё сегодня отозваться на неповторимую по красоте мученическую смерть. Итак, восстановим в своей памяти забытое слово, услышанное ещё на школьной скамье:

“Остап выносил терзания и пытки, как исполин. Ни крика, ни стону не было слышно даже тогда, когда стали перебивать ему на руках и ногах кости, когда ужасный хряск их послышался среди мёртвой толпы отдельными зрителями, когда панянки отворотили глаза свои, - ничто похожее на стон не вырвалось из уст его; не дрогнулось лицо его. Тарас стоял в толпе, потупив голову и в то же время гордо приподняв очи, и одобрительно только говорил: “добре, сынку, добре!”

Но когда подвели его к последним смертным мукам, казалось, как будто стала подаваться его сила. И повёл он очами вокруг себя: Боже! Всё неведомые, всё чужие лица! Хоть бы кто-нибудь из близких присутствовал при его смерти. Он не хотел бы слышать рыданий и сокрушений слабой матери или безумных воплей супруги, исторгающей волосы и биющей себя в белые груди; хотел бы он теперь увидеть твёрдого мужа, который бы разумным словом освежил его и утешил при кончине. И упал он силою и воскликнул в душевной немощи: “Батько! где ты? слышишь ли ты?”

“Слышу!” раздалось среди всеобщей тишины, и весь миллион народа в одно время вздрогнул”.

И вот человек, на которого снизошли эти слова, который был избран, чтобы донести ими мiру дух и душу православной мученической кончины, сейчас стоял на коленях перед пылающим камином и бросал в его огонь один за другим листы своей чистовой рукописи, над которой он трудился с 1840 по 1852 годы, т.е. более 10 лет. В огне в это время пылал второй том “Мёртвых душ”, а сжигал его сам автор, великий русский писатель Николай Васильевич Гоголь.

- Десять лет псу под хвост! - с самодовольной уверенностью произнёс, занятый своими житейскими заботами, обыватель. (Он-то был уверен, что никогда не потерял бы зря целых десять лет своей жизни.)

- Что Никола - Мастер, не выходит твоя книга? - ехидно радовался мелкий бес, наблюдая за мастером, сжигающим свою рукопись,

- Описание зла получилось, а описание добра оказалось выше сил? - уже был готов приговор интеллектуала, узнавшего о пропавшей в огне рукописи второго тома “Мёртвых душ”.

Но только, как всегда, из мягкого кресла интеллектуального самоощущения вышла очередная оплошность насчёт того, что не удалось де Гоголю создать положительного героя. Как раз Гоголю-то и дано было изобразить ярчайший во всей мировой литературе положительный образ, раскрывший главную заповедь Христа-Спасителя: нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя (Ин.15,13). Вот этим-то образом и должен завершать священник своё чтение с амвона:

“И присудили, с гетманского разрешения, сжечь его живого в виду всех. Тут же стояло нагое дерево, вершину которого разбило громом. Притянули его железными цепями к древесному стволу, гвоздём прибили ему руки и, приподняв его повыше, чтобы отовсюду был виден козак, принялись тут же раскладывать под деревом костёр. Но не на костёр глядел Тарас, не об огне он думал, которым собирались сжечь его, глядел он, сердечный, в ту сторону, где отстреливались козаки: ему с высоты всё было видно, как на ладони. Радость блеснула в очах его. Он увидел выдвинувшиеся из-за кустарника четыре кормы, собрал всю силу голоса и зычно закричал: “К берегу! к берегу, хлопцы! спускайтесь подгорной дорожкой, что налево. У берега стоят челны, все забирайте, чтобы не было погони!” На этот раз ветер дунул с другой стороны, и все слова были услышаны козаками. Но за такой совет достался ему тут же удар обухом по голове, который переворотил всё в его глазах.

Когда очнулся Тарас Бульба от удара и глянул на Днестр, уже козаки были на челнах и гребли вёслами; пули сыпались на них сверху, но не доставали. И вспыхнули радостные очи у старого атамана.

“Прощайте, товарищи!” кричал он им сверху: вспоминайте меня и будущей же весной прибывайте сюда вновь, да хорошенько погуляйте! Что взяли, чортовы ляхи? думаете, есть что-нибудь на свете, чего бы побоялся козак?

Постойте же, придёт время, будет время, узнаете вы, что такое Православная Русская вера!” А уже огонь подымался над костром, захватывал его ноги, и разостлался пламенем по дереву… Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу”.

Разве это описание истиной мученической кончины не выше человеческих писательских сил? Разве мы не помним, что: “Не проворным достаётся успешный бег, не храбрым - победа, не мудрым - хлеб, и не у разумных - благорасположение” (Екл.9,11), но, “все сие производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно ” (1Кор.12,11). Потому-то наш честнейший Александр Сергеевич и не скрывал, что и являться Муза стала мне, и что у него сама рука просится к перу, перо к бумаге, минута и стихи свободно потекут. В каком же виде являлась Александру Сергеевичу Муза? Не в виде же эфирной нимфы с крылышками. Она являлась в виде реальных строк. Она являлась ему в таком, например, виде: Ветер на море гуляет и кораблик подгоняет; он бежит себе в волнах на раздутых парусах. И в таком: “Ну, барин,” - закричал ямщик - “беда: буран!” И А.С.Пушкин в момент, пока мысли в голове волнуются в отваге, спешил материализовать то, что являла ему Муза. И нам только кажется, что любим мы Александра Сергеевича особенной любовью, как какого-то особенного человека. На самом-то деле мы любим его, как особенного избранника Божьего, которому Бог дал такое сердце, что и Музу к нему посылал постоянно.

Вот с таким настроением вернёмся мы к горящей рукописи второго тома “Мёртвых душ” и к Николаю Васильевичу Гоголю, глядящему на уничтожающий её огонь. Изводишь, единого слова ради, тысячи тонн словесной руды,- примерно так думал в тот момент и Гоголь, сжигающий свою десятилетнюю словесную руду. Но, зато, какое же, наверно, щедрое слово откопал он, перелопатив свои тонны словесной руды? “Монастырь твой Россия!” - явила ему Муза за кропотливый десятилетний его труд. Путём ко Христу были для Николая Васильевича Гоголя десять лет его труда над вторым томом. Он, действительно, страстно желал, в противовес первому тому, изобразить положительные образы. Но, приближаясь всё ближе и ближе ко Христу, он всё более и более чуял, что положительный-то герой не тот, который только честно трудится, который просто хороший человек, а тот, кто человек святой, кто всем сердцем любит Христа.

А Костанжогло таковым не был, и Гоголь, уже своей волей, не выпускает его, как положительного героя, демонстрируя этим и свою меру приближения ко Христу.

Не трагический вид, достойный Шекспира, имел Гоголь, сжигавший свою рукопись. Прозрение, полученное им: “Монастырь твой Россия”,- позволило ему смутно, в тумане, но ощутить и старца Зосиму, и Алёшу Карамазова и Сонечку Мармеладову. Но Дух, каждому особо разделяющий, эти образы хранил для другого. Тот же, другой, для кого они предназначались, в это самое время стоял на эшафоте, ожидая смерти. Прощаясь со своими товарищами, он подбадривал их, говоря: “Скоро будем со Христом!” Но это желание его сбылось не так скоро, как он предполагал: через мгновенье казнь заменят сибирской ссылкой, где он и обретёт духовное зрение, которым он чётко и ясно и увидит, посланных ему и старца Зосиму, и Алёшу Карамазова, и Сонечку Мармеладову, и, когда мысли в голове его заволнуются в отваге, опишет их.

“Рукописи не горят”, - это задолго до своего ученика знал и Н.В.Гоголь. Потому что прежде, чем рукопись появится на бумаге, она уже бывает написана на “небесном файле”. Сгорает бумага, а надписание, бывшее на ней, остаётся на “небесном файле” нетронутым. Потому-то и был совершенно спокойным Николай Васильевич Гоголь во время сожжения рукописи второго тома “Мёртвых душ”: его рука уже просилась к перу, готовому записать “Выбранные места из переписки с друзьями”.

Когда они выдут из печати, Святитель Игнатий найдёт в них некоторые места, которые не очень согласуются со строгостью Церкви. Но эта работа Н.В.Гоголя была нужна не как святоотеческий труд, а как свидетельство всей русской литературы верности Христу. Уже в публицистической форме Николай Васильевич выразил исповедание русских писателей: и за Пушкина, и за Достоевского, и за всех, всех русских писателей, не изменивших Христу.

Но где же исполнение этого пророчества Николая Васильевича: Постойте же, придёт время, будет время, узнаете вы, что такое Православная Русская вера? Наступит ли это время, в приходе которого так был уверен Н.В.Гоголь?

И если хотите принять, время это уже было и всё исполнилось в точности, как и предвидел Н.В.Гоголь! Православная Русская вера, которую через образ своего Тараса так чудно выразил Гоголь, была явлена мiру в начале ХХ века явлением Новомучеников и Исповедников Российских.

И если хотите принять, он есть Илия, которому должно придти.

Кто имеет уши слышать, да слышит! (Мф.11.14,15)

Так и Возрождение России, предсказываемое святыми, как возрождение России на короткое время с православным Государем, если можем принять, уже свершилось. Этим Возрождением было время высокого духовного подъёма остатка Святой Руси, когда Россия явила мiру через сонм Новомучеников и Исповедников Российских во главе с Православным Царём Николаем II ту Христову веру, о которой мiр уже не имел ни малейшего понятия, даже в самой России. Слыша, мiръ этого уже не слышал, и, видя, не видел, и не разумел. Ибо, «как мало оставалось в обществе времён Новомучеников и Исповедников Российских веры во Христа! Как слабо было уже стремление к отечеству небесному! Какое равнодушие к порывам души освободиться от крепких сетей, сплетённых из растленных обычаев мiра, и от несокрушимых оков, в какие заключила сама себя наша воля, отдавшаяся во власть суетных желаний». (Свящ. Муч. Фаддей, Творения, кн. 1, стр. 194)

Филадельфийскую Церковь в ХХ веке представляли Новомученики и Исповедники российские и Русская Православная Церковь Заграницей, созданная Митрополитом Антонием, хранимая такими подвижниками, как святитель Иоанн Шанхайский, архиепископ Аверкий, архимандрит Константин и другими подвижниками, и завершившая свое филадельфийство последним её представителем - митрополитом Виталием.

Оставшиеся верными её идеалам после отшествия Митрополита Виталия в Царство Небесное, рассеялись среди безбожников, скрыв себя от людей, войдя в Малое Русское Христово стадо.

Сегодняшние же «патриоты», православные атеисты, трубят о возрождении, ясно даже, и не представляя себе, каково же оно, Возрождение России? Что Россия разве способна ещё раз вспыхнуть таким обилием огненных столпов, уносящихся в Небо, каким она вспыхнула в начале ХХ века? Да, сегодняшнее Российское Малое стадо ещё способно осветить Россию светом огненных столпов, уносящихся ввысь. Но таким ли ярким светом, каким осветило Россию её Возрождение в начале ХХ века, целью которого было напомнить мiру о Слове Истины? Уже нет. Потому что миссия Малого русского Христова стада ХХI века состоит не в том, чтобы сказать слово мiру, а сохранять в себе веру Православную в такой полноте, которую то и не смогут одолеют врата ада. И потому трубить сегодня надо только о том, чтобы не отстать нам от обоза, движущегося в Царство Небесное. Возрождение России, не имеющей ни царя, не представляющей собою и Отечества, имеет сегодня только один путь: путь личного спасения. Малое стадо, сохраняющее верность Христу в своей «перегородке», оно не только спасает свои души. Оно сохраняет себя для тех путей, на которые волен его направить Господь для спасения России. (арх. Константин Зайцев, стр.114) То есть, только встав на путь личного спасения, ты этим самым и возрождаешь Россию.

Духовное Возрождение России на малое время, которое ожидали наши пророки в ХIХ веке, свершилось в начале века ХХ во дни испытания России огнём революции. Потому что Возрожденная Россия, с духовной точки зрения, - это вовсе не благоденствие сильной державы, в которой нет бедных, наподобие США. Возрожденная Россия - это, всего лишь, постоянное сердечное исповедание, подсказанное нам Достоевским: «Мы со Христом!»

Русские воины Христовы с честью выдержали тогда это испытание, показав именно Возрождённую Россию, такую Россию, о существовании которой уже никто даже и не предполагал. За 200-летний период методичного отступления от Христа, проходившего вехами: Петровской поры, Екатериненского правления; растления православной России: декабристами, Герценом, народниками, толстовцами и всевозможными либералами и большевиками, весь мiръ видел уже Россию страной, обмирщённой западом. И вдруг, пред всем мiром Россия предстала - Первохристианской верой!

Вот почему даже и в ХХI веке, полностью отступившем от Христа, у слуг диавола нет никакой уверенности в том, что Россия не «взбрыкнёт» снова и не повернётся вдруг, к Западу, своим Первохристианским лицом.

Ещё в 1872 году погребли вроде бы последнего воина Христова протоиерея Савелия Туберозова, на смертном одре страдавшего от того, что: Букву мертвую блюдя… они здесь… Божiе живое дело губят. И казалось тогда, что не на старогородской только поповке настало время полного обновления. Что на всей Российской поповке уже восторжествовал обновленческий дух. Как вдруг, полвека спустя, как из небытия, восстал не один Савелий Туберозов, а целый сонм таких же, как он, Мучеников и Исповедников российских, к которым, как и к Савелию, стоит отнести ёмкие евангельские слова: В мiре бе, и мiръ их не позна… И воззрят нань их же прободоша, использованные Н.С.Лесковым, предварившим образом протоиерея Савелия Туберозова сонм Исповедников российских, которых ныне чтут устами, сердца же от которых стоят далеко.

Естественно, не в масштабе всего народа, как народа Церкви, говорит свое слово Святая Русь, но как Малое стадо, которое может всколыхнуть весь мiр, который, хотя и готовится старательно к приходу антихриста, но весь дрожит и колеблется, как перед землетрясением.

России суждено сказать “слово живой жизни в грядущем человечестве”, - предрекал Ф.М.Достоевский. В апокалиптическом образе «жены, облеченной в солнце» Ф. М. Достоевский увидел великое будущее России. «В одном разговоре, - вспоминал Вл. С. Соловьев, - Достоевский применял к России видение Иоанна Богослова о жене, облеченной в солнце и в мучениях хотящей родити сына мужеска (Откр. 12, 1-6): жена - это Россия, а рождаемое ею есть то новое Слово, которое Россия должна сказать миру. Правильно или нет это толкование “великого знамения”, но новое Слово России Достоевский угадал верно» («Три речи в память Достоевского»)

Но о каком слове в прямом его понимании может идти речь, если Слово сказано раз и навсегда Господом Богом и Спасом всех Иисусом Христом? Какого ещё нового Слова не хватает мiру? Россия могла сказать мiру только «аминь»! И она его сказала явлением своих Новомучеников и Исповедников Российских.

И когда Ф.М.Достоевский предсказывал то, что «Россия скажет мiру слово!», в этот самый момент, как раз именно его словами, Россия завершала свое слово мiру. Как угасающая свеча, Святая Русь озарилась пламенем последней и самой яркой своей вспышки - явлением Новомучеников и Исповедников Российских. В этот наивысший момент своей верности Христу Русская Православная Церковь (не путать с Сергиянской организацией!) сравнялась с Первохристианской Церковью мучеников. И потому фраза «Россия скажет мiру Слово!», сегодня уже звучать: «Россия сказала свое Слово мiру!». С прибавлением: «Но мiръ его не услышал». Словом этим стало явление Новомучеников и Исповедников Российских, этой Филадельфийской Церкви ХХ века, которую всегда укреплял Господь Иисус Христос словами: Се, гряду скоро, держи, что имеешь, дабы кто не восхитил венца твоего.

А говорила Россия мiру свое слово всем своим 1000-ним периодом своей жизни своею же жизнью. Святая Русь говорила это свое слово, прежде всего, Западу, проповедуя ему всей своей жизнью самоотвержение. Смысл же этого русского слова Западу лучше всего выразил Святой Пророк, Предтеча и Креститель Господень Иоанн: не должно тебе иметь (Марк 6, 18). То есть, не должно вам растлевать народы своим блудодеянием не только в вашей плотской, но и в духовной жизни.

И за то, что Россия всей своей жизнью 1000-у лет говорила Западу:

Не должно тебе Запад иметь… за это Запад… отрубил ей голову.

Итак, Россия сказала свое Слово мiру. И Словом этим стало явление Новомучеников и Исповедников Российских. После этого последнего Слова мiру каждый, кто желает достичь Царства Небесного, вынужден теперь, повинуясь правилам, установленным Новомучениками и Исповедниками Российскими, двигаться только за их обозом. Ибо другого обоза, идущего в Царство Небесное сегодня, во всяком случае в России, уже нет. Идущие же сегодня за этим обозом, подражая Новомученикам и Исповедникам Российским, нынче благоразумно скрыли себя от людей, как об этом и было предвозвещено о нашем положении ещё преподобным Нифонтом в III-ем веке.