Полонез

Из растворённого окна квартиры дома напротив, прямо в вечерний воздух, уже напоённый весенними запахами, лились звуки мелодии полонеза Огинского. Ярко освещённое, незашторенное окно обнажало трогательный образ маленькой девочки, извлекающей чудесные звуки, бегая крохотными пальчиками по клавишам огромного, сверкающего антрацитом, рояля. Над её головой, на рояле, возвышался большущий букет полевых цветов, уютно поместившийся в вазе розового стекла, замечательно гармонировавшей с цветом воздушного платья исполнительницы. Это музыкальное действо смотрелось, как сцена из концертного представления, будто бы через тёмный зал, с возвышения театральной ложи балкона. Здесь отсутствовало подсматривание чьей-то тайны, тайна сама желала взоров и музыкой приглашала погостить у себя, совершенно не зная о том, невзначай, невинно и без причины посылая соблазны восхитительных звуков в створы, оживающих от их прикосновения окон. Неожиданное участие в оживлении давно созданной музыки манило жителей окрестных домов на балконы, выказывало их любопытство к происходящему раздавленными носами, впечатанными в оконные стёкла. Восторженное внимание слушателей стихийно возникшему представлению подчёркивалось сгустившейся темнотою вечера, создавшей неодолимую преграду между сценой и благодарной аудиторией. Величие аккордов знаменитого полонеза создавало ощущение полёта прямо на балконе собственной квартиры – оторванные тьмой от земли, слушатели неслись во Вселенной вслед нарастающим звукам мелодии. Кто-то, возможно, в первый раз услышал эту музыку и вздрогнул, уносясь в её таинственный мир. Он уже никогда не вернётся к себе, каким был прежде, и каждый вечер будет ожидать начала звуков, взволновавших душу и воображение. Будет собирать в памяти их крохи, как скупец злато, для образования радости в своём сердце.

Пути Любви

Шёл мокрый снег и, подхватываемый порывами ветра, кидался в лицо, слепил глаза и, казалось, кто-то, опередивший его в этом пути, не желал продвижения к цели уже кем-то достигнутой и потому закрытой для других неодолимой тьмой, стеной из снега и сбивающего с дороги ветра. Но никто не мог опередить его потому, что пути не существовало, и цели тоже и жизнь только начиналась, но уходить было надо и пусть снег и тьма не давали взглянуть далеко вперёд, он шёл наугад, совсем не представляя  будущего в отсутствии любви. Слёзы текли из глаз и, смешиваясь со снежинками, оставались на лице маской, может быть, безразличия к новым страданиям в каком-то другом времени.

Он был счастлив полчаса назад, всего полчаса стремительно бегущего времени отделяло жизнь от смерти радости в душе, той роковой минуты, когда он увидел её силуэт в окне, а рядом, рядом был кто-то другой, чужой и она, положив ему руки на плечи, не отрывая взгляда, смотрела ему в глаза. Таким движениям отображения в окне нельзя было  поверить – это только тени, что виделись через портьеру в ярко освещённой комнате. Тень не может принадлежать любимой, она не могла  успеть стать тенью – она живая.

 Она только вчера дарила его любовью, ласкала до самозабвения, он чуть не навсегда потерялся в глубинах космоса её страсти и очнулся лишь ночью, на пороге своего дома, когда мама спросила о его долгом отсутствии и напомнила о завтрашнем экзамене в музыкальной школе. Он не помнил, что ответил, а назавтра на одном дыхании (или вовсе бездыханно) исполнил на рояле вальс «Фантазия» Глинки, и сам не заметил того, мысленно отсутствуя, – кружась  с любимой по паркету, в зале невидимого дворца, внимая музыке гения, под покровом самих Небес.

Прилежно, но невнимательно выслушал похвалы преподавателей, а потом, едва дождавшись вечера, бросился к ней, но на пути возник театр теней с участием любимой и ещё, ещё кого-то в том месте, той роли, которую должен играть только он.

Сколько времени продолжалось это действо в светлой комнате, за портьерой,  не помнилось, но оно заворожило взгляд, ноги будто приросли к земле и он, вдруг, стал узнавать в чужом силуэте себя – никто бы не посмел более, кроме него, так нежно обнимать даже тень любимой. И когда тени исчезли, он не сразу смог понять, почему стоит здесь под окном дома, а кто же тогда был там, за портьерой?

Он рванулся к двери, звонил, стучал, но никто не ответил, и плохо понималось, что хотелось ему, находясь сразу здесь и там, за дверью, – войти или выйти,  и в этом трудном поиске самого себя  невозможно было куда-то  уйти.

Что же случилось потом, откуда взялась эта дорога, ветер, снег? Когда он шёл на свидание с любимой, деревья помахивали ему вслед золотыми листьями своих ветвей, и тёплый ветерок играл кудрями на его голове. Куда девались изумительные краски осени, наверное, они остались за стенами дома, подъезда, когда он вошёл туда, но ему не открыли, а он стучал и ждал ответа так долго, что мир за это время изменился, стал холоден и колюч и никто не знает, зачем здесь жить, когда в театре самой жизни ему не достало главной роли. А представить другого вместо себя он не мог, ему в такое не верилось, и ещё нельзя было знать, что существуют другие, нечаянные актёры, которым дано обнимать его любимую.

Но он будет идти, чтобы познать неизвестность – можно ли одолеть эту тревогу, в дороге, которую застят слёзы, снег, ветер, тьма, что смешались в горький плач юного сердца.

Ночь

В ночном пруду плескались хвостатые звезды. Они затеяли свой хоровод, только двигались они не по кругу, а каждая звезда меняла глубину своего положения в воде пруда, и делали они это поочередно, и оттого казалось, что их хоровод движется. Оживший пруд сверкал этими огнями, всплескивал, когда какая-нибудь расшалившаяся звезда выпрыгивала выше его волной глади, этим всплеском ловил эту звезду и возвращал на свое место в хороводе. Вода пруда, наполненная голубым свечением, бурлила от этого звездного падения, казалась остановившимся водопадом. Водопадом звезд. Ивы, у берега, наблюдали игру звезд, им тоже хотелось участвовать в хороводе, и они наклонились, опуская свои кудри, распущенные на ночь, в самую воду. Звезды плутали в ивовых кудрях дорогими украшениями. Звездное свечение серебрило дождь ивовых волос, но темнота сгущала краски, и от этого ивы казались серебряными замками, дворцами, в которых живут звезды. Пение лягушек, звон цикад и голоса прочих обитателей ночи лились дивной музыкой, без которой немыслимо было бы все это веселье. Казалось, природа собрала все лучшее, чем обладает ночь, на это представление. Да и как же иначе, ведь это звездное представление. Темнота только дрожала, ее частицы боролись за места в первых рядах, но, ослепленные светом звездных игрищ, откатывались назад, а в свободное пространство устремлялись снопы света, отбрасывались новым наступлением тьмы, падали в воду, выплескивались снова, вырастали стеной света, выискивая брешь, чтобы прорваться в глубь тьмы, как в глубь пруда и там тоже закружиться искрящимся хороводом. Слышались звонкие всплески света, глухое падение пойманных водой звезд, похохатывание тьмы. Все это дивной звездной сонатой плыло, плыло неведомо куда.

На берегу пруда, меж сказочных дворцов, сидел сказочный принц. Серебро его одежды позванивало от движений темноты. Серебряная маска на его лице была красива и неподвижна, и только в глубине глазных прорезей горели живым светом глаза. Их желтоватый огонь метался в глазницах, лучами окунался в пруд, охлаждаясь, на время пропадал, но вспыхивал с новой торжественной силой, силой ожидания Творца.

Днем живут люди. Ночью духи. Они оживляют природу. Одухотворяют. Все начинает жить. Тьма – это вовсе не тьма. Это завеса от недобрых глаз. За этой завесой жизнь. Как глаза любимой, ночью оживают озера, пруды, заводи, искрами падают в них звезды, зажигая торжественное пламя любви. Как ночь зажигает любовь в наших сердцах, глазах и тело трепещет вместе с телом любимой, так звезды трепещут в ночном пруду. Тьма, совсем не тьма – это запахи и звуки, искры и пламя, собранные вместе, усиленные тишиной, все это мягкое и нежное, звездным покрывалом окутывает мир, волнуя и вызывая его откровение. В этом откровении предметы утрачивают свою угловатость, как утрачивают ее голые плечи любимой. Тьма кажется стеной только не посвященному в ее красоту. Красота тьмы. Скрытая красота. Ее видит сидящий на берегу пруда сказочный принц. Он сидит между серебряными дворцами  смотрит и слушает звездный концерт. Для него звучит ночь. Это его ночь. Он познал ее краски. Они зажигают его глаза светом любви. Светом ожидания новых ее таинств. На звуках ночи принц уносится к звездам и с высоты неба оглядывает землю. Земля вспыхивает огоньками, огоньки растут, заполняют все наземное пространство, и вот оно уже все охвачено голубоватым пламенем. Земля не горит, она пламенеет. Красотою ночи, восторгом любви. Пламя растет, достигает звездного пространства, и серебряный принц сгорает в нем. Сгорает, обнимая сжигающее его пламя. Ночь гаснет. Бледный свет вползает через открытое окно в комнату. Еще сонные предметы распрямляют плечи. Плавные очертания становятся углами. Углы становятся острыми. Еще некоторое время предметы продолжают движение, тихонько шепчутся, но становится светло и они замирают в угловатых, неудобных позах, засыпают. Засыпает мир вещей. Заооконный мир заснул раньше. Пруд стал прудом, ивы приподняли свои головки и лишь чуть касаются кудрями водной глади, краски стали дневными, привычными.