Андрей Башкиров. «Человек есть будущее». А.Блок и Н.Рубцов Часть 3.
«Наверное, я побывал в шкуре каждого, кому тяжело или плохо. Лучше меня им никто не поможет поэзией»
Н.Рубцов
Истинного поэта отличает от других стихотворцев не забота о «технике» стиха, но как говорил Рубцов – «походка стиха», от которой и создается впечатление, что это за стих такой – просто выражение своих чувств или некое явление, выстраданное верой и опытом жизни. Настоящая поэзия рождается из страдания, из боли, из глубинных переживаний, на которые многие просто не способны потому, что не развиваются душевно и духовно, полагаясь на ум, «технику» и впечатления. Истинные народные поэты – они же и народные мудрецы. Они не посоветуют и не расскажут ни о чем таком, что стыдно читать даже у лауреатов литературных премий. Есть еще один критерий народности того или иного поэта. Пусть поэты прочитают свои стихи перед обычным, простым народом, и тогда все само собой встанет на свои места. Народен ли поэт Бродский или писатель Солженицин? Да, несомненно, они писали о том, что волнует людей, но, боюсь, в народе, в массе именно народа, они так и не станут «своими», «душа в душу», «не разлей вода». Почему? А вы можете представить себе старушку-няню, читающую не Пушкина, а Пастернака, не Блока, а Бродского? Так что «народность» - это не звание, а признание именно народа. Почему же Блок и Рубцов более близки простому человеку за 101 километр от Москвы? Ответ в их стихах, самом строе их стихов. Многие почему-то считают, что церковное настроение должно быть выражено сугубо церковным богослужебным языком. Но чтобы так написать, надо тоже немало пострадать и сподобиться такой пронзительности и щемящего чувства, чтобы они задевали за сердце. Несомненная заслуга Блока и Рубцова в том, что они выступили не в роли привычных христианских морализаторов, но, добились, чтобы их поэтическое слово облеклось в христианство осердеченное, истинное, церковное, переживательное, а значит и помогающее другим жить, каяться, мыслить и приходить от тьмы к свету. Даже у Сергея Есенина нет такого проникновения в новый церковно-соборный мир, такого поразительного ощущения соприкосновения разных миров, какие есть у Блока и Рубцова. Есенин более лиричен, более естественен и более художественен с точки зрения изобразительных средств, более напевен и органичен. Когда русскому народу весело или трудно, он поет, но не обязательно псалмы, хоты полезнее было бы, конечно, петь чисто церковное. Таков Сергей Есенин. Он – душа народа нашего простого и богобоязненного, вселюбящего и чистого. Не так у Блока и Рубцова: их стихи – такой дивный сплав светского и церковного, что нам еще долго придется, слава Богу, учиться у них думать и выражать свои мысли и чаяния. Если мы хотим выжить в предстоящих миру и народам испытаниях, то нам надо идти по пути Блока и Рубцова. Их церковность и святость идет через преодоление все умножающихся скорбей, так что поэты видят в достойном и терпеливом перенесении всего, что от Бога – и приятного, и скорбного, исход измученным грехами человеческих душ. «Те из нас, кто уцелеет, - писал А.Блок в статье «Интеллигенция и революция», - кого, не «изомнет с налету вихорь шумный», окажутся властителями неисчислимых духовных сокровищ...» Художник должен видеть устроение жизни, чтобы «лживая, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, веселой и прекрасной жизнью… МЫ - ЗВЕНЬЯ ОДНОЙ ЦЕПИ… ВСЕ МЫ ЖИЛИ БЕЗ МУЗЫКИ И БЕЗ ЛЮБВИ». Вот диагноз, поставленный поэтом Блоком несвятой России, которая должна была в горниле невиданных испытаний переплавиться в новое, святое, пригодное для Царства Духа. Как заметил Блок, с ужасами борются не душевностью, с ними борется дух.
Поэт Блок лучше и яснее многих других понимал, что не Россия погибает, а все то в России, что называлось церковностью, имело форму церковности, но по сути дела к Святой Церкви никакого отношения не имело. Ведь как может быть у человека: он ходит в храм, молится, читает акафисты, постится и т.д., а у Бога не в почете. Отчего же? Ответ прост: сердце у него принадлежит не Богу, а себе, своему. Он и церковность хочет обратить на свою практическую пользу, а если не выходит, так и не надо и церковности. Едино ли у человека сердце и уста его – вот вопрос из вопросов. Если нет, хоть замолись, хоть лоб расшиби о пол, хоть еще что из ряда вон выходящее, толку не будет. Благодать Божия не войдет в сердце, занятое самим собой. А безблагодатные слова и дела, кому они нужны?
Однако у Блока и у Рубцова есть свои подходы в изображении устроения жизни: Блок идет от символов к реальности, то есть от невероятного к очевидному, а Рубцов от реальности к символам, как бы от очевидного к невероятному. С этим сталкивались многие. Вот читаешь Рубцова – куда уж понятнее, а станешь вникать и тайна: «В горнице моей светло, это от ночной звезды»… У Блока же напротив: ну, тут непонятно, тайна - «и в тайне почивает Русь», а приложишь к тайне сердце любящее, и многое становится на свои места: «Не пропадешь, не сгинешь ты, и лишь забота затуманит твои прекрасные черты».
Почему-то гениальным поэтам завидуют. Но если бы «завистники», в хорошем смысле этого слова, знали, чего стоят гениальные стихи, то мало кто бы и отважился браться писать гениально. Гении пишут кровью своего сердца, принадлежащего Богу, а это миссия. На войне все понятно: окопы, вот там враг, вот тут нейтральная полоса… А в духовной битве все гораздо труднее и ответственнее: зло внутри тебя, зло вокруг нас и вопрос стоит только так: либо зло тебя, либо ты его с помощью Божией побеждаешь и утверждаешься в добре.
«Легко заменить должный строй души, подменить его, легко дать дорогу страстям. Страсть – это казнь, в ней погибает все подлинное. Страсть и измена – близнецы, - их нельзя разорвать».
А. Блок
Великие Поэты за настоящую, небесную любовь, а не ее плотские суррогаты. Это не значит, что преданность небесной любви не потребует огромного мужества и стойкости. Наоборот, только то дело на земле и прочно, если за него пролита отдана жертва Любви. Когда Иоанн Креститель сказал правду о грехе некому грешнику, то совершил дело любви к нему, потому что, если бы тот послушал великого Пророка, то избавился от пагубной страсти и от вражды к Богу. Но что получилось после кроткого вразумления Того, чья рука была на главе Самого Господа? Составился заговор против Крестителя, и он был казнен. Воистину «Бог не в силе, а в Правде», ибо будь Господь только в силе, никого бы из грешников не осталось в живых. Поэтому, когда мы читаем покаянные стихи Блока и Рубцова, стихи печальные и горестные, надо принять их, как лекарство врачевания наших же собственных грехов. А вдруг слово пробьет наше затемненное грехами (гордостью, самомнением, превозношением и пр.) сознание, и мы обратимся к плачу, очищающему нашу душу от скверн духа. Поэзия, в которой действует дух мира сего – недейственна, какой бы красивой внешне и экстравагантной она не представлялась. В такой поэзии нет запоминающихся образов, нет уроков, нет правды, нет любви. Истинные же поэты, от Бога что называется, чего бы не коснулись – у них все оживает, плывет, радуется, плачет, сострадает. Возьмите, к примеру, облака. Мы снова обращаемся к перекличке поэтов:
Блок: Лениво и тяжко плывут облака
По синему зною небес.
Дорога моя тяжела, далека,
В недвижном томлении лес.
Рубцов: …………..Надо мной
Между березой и сосной
В своей печали бесконечной
Плывут, как мысли, облака…
А вот о журавлях:
Блок: То старый Бог блеснул вдали,
И над зловещею зарницей
Взлетели к югу журавли
Протяжно плачущей станицей
Рубцов: Вот летят, вот летят… Отворите скорее ворота!
Выходите скорей, чтоб взглянуть на высоких своих!
Вот замолкли – и вновь сиротеет душа и природа
Оттого, что – молчи! – так никто уж не выразит их…
Мы – гости, путники на земле:
Блок: А я все тот же гость усталый
Земли чужой.
Бреду, как путник запоздалый,
За красотой
Рубцов: И только я с поникшей головою,
Как выраженье осени живое,
Проникнутый тоской ее и дружбой,
По косогорам родины брожу.
Могут спросить, как можно с такой силой любить родину, природу и человека, и в то же время ощущать, что ты гость «чужой» земле? Нет ли здесь противоречия? С точки зрения святости и духовности – нетленных сокровищ Православной Сборной и Апостольской Церкви, кто ненавидит грех на земле, тот и любит Бога, родину и ближнего своего. Земля есть обиталище духов злобы поднебесной, и с этой-то злобой ведется духовная брань создания Божия - человека. Естественно, что один человек без Бога никогда бы не одолел ни одного беса или демона. Но помощь Божия и Любовь Бога таковы, что всякий прибегающий к Богу, получает благодать и силу на врагов. «Не любите мира и того, что в мире, ибо мир лежит во зле», - эту заповедь Божию мир давно, кажется, забыл. Мир все силы прилагает на свое «успешное» развитие и даже совершенствование и ради чего же? Не мыльный ли это пузырь, который когда-нибудь все равно лопнет, ибо если не лопнет, то все заслонит и вытеснит собою, то есть самое лучшее, светлое и доброе. Ведь если злу, то есть всему что не от Бога, дать беспрепятственный ход, то это зло, прикидывающееся для обмана простаков «добром», все погубит и все сровняет с землей.
Поэты стучат в наши сердца, а «между тем – кругом молчание» (А.Блок) и непонимание. Не оттого ли, что грех и словоблудие приятнее, чем горькая правда и слово истинное?
Мне грустно оттого,
Что знаю эту радость
Лишь только я один:
Друзей со мною нет…
Н.Рубцов
Это не одиночество, на которое любит кивать современный человек (и это в век информации и невиданных технологий!), а о д и н о к о с т ь, тут Иовова жажда Бога. Люди не видят, не ценят, не понимают, не хранят настоящую, нетленную радость, а радость везде, где нет греха. И вот стучат великие Поэты в наши дебелые от житейской суеты сердца: «Проснитесь! Оглянитесь! Радуйтесь!.. Хотя бы потому, что, «как много нынче клюквы на болоте!» Как много еще хорошего, как много поучительного в мире, как важно в таком именно непростом и противоречивом мире любить и прощать.
Поэт, извините, - бездарь мучается совсем не над тем, над чем склоняет голову мученик-поэт, но и у него есть шанс стать неплохим поэтом, если он подчинит свою волю и слово действию Божественных энергий.
«Воспой не то, что тебе предлагают, а то, что видишь ты».
Н.Рубцов
«О чем писать – не наша воля», - не сетует, а утверждает поэт Николай Рубцов. А вот как писать тут воля Божия, и человека. Тем много для прославления Жизни. Главное, взяться писать о Жизни с полной отдачей, не искажая правду, ничего не выдумывая. «Поэзия исчезает, когда поэт перестает чувствовать землю под ногами», - замечает Николай Рубцов. Правда дороже вымыслов и Небо начинается на земле, поэтому кто пренебрегает землей ради каких-то целей, тот не только в поэзии, в любой работе ошибется. Что было бы, если бы крестьянин «оторвался от земли» и жил в эмпириях? Поэзия – такая же трудная и нужная работа, как труд любого человека. Все любуются и восхищаются, как добротно сшитыми сапогами, так и ладно, без сучка и задоринки написанным стихотворением. Никогда крестьянину не придет на ум хвастаться и гордиться своей тяжелой работой, ибо результат ее зависит от очень многих факторов, в том числе и от погоды. Погодой же управляет, слава Богу, Бог. Потому и крупному поэту не до похвал или порицания толпы: он должен исполнить то, к чему призван.
…Мы сидим в самолете и ждем отлета из Франфурт на Майне. Германия порадовала нас немалым хорошим, особенно уровнем организации материальной жизни. Жаль, не было много времени ближе познакомиться с современным германским искусством. Из головы не выходит умилительная картина, когда на склоне высокой горы я подошел к сокровенному гроту и увидел в нем скульптурное изображение Пресвятой Богородицы. Рядом была написана молитва на немецком языке.
А ведь Франфурт помнит не только Блока, но, прежде всего, самого знаменитого немецкого поэта, уроженца этих мест – Гете… Их нетрудно представить вместе Блока и Гете. Оба - мировые поэты, мыслители, выразители чаяний своих народов вообще человека. Только Гете вряд ли много понял, если бы ему рассказали, например, о нашем Русском Севере и Православии. Хотя, кто его знает… Между тем, моя спутница завела разговор о нравах в современной Германии, которые она не может понять и принять, сколько не бывает здесь. Хотел я ей сказать, что со своим уставом в чужой монастырь не лезут, но промолчал. Тем более, что она время от времени прикладывалась к горячительному, так что серьезный разговор все равно бы не удался.
Мысленно снова перенесся в немецкий городок Кронцинген, в парк, где мы увидели несколько, так и захотелось сказать, русских берез. В парке было посажено много экзотических деревьев. Вовсю цвели крокусы… И все это в начале-середине марта, когда Русский Север, да и Курск еще находятся под властью снега. Глядя на эти березы, вспомнил и я не только березы в Бабаево: в них фактически утопает небольшой вологодский городок, но и слова поэта Николая Рубцова, который не раз бывал в нем: «Вокруг села леса, все леса и через леса видны на далеких старинных холмах еще деревни… Простор, дай Бог! Небо видно все полностью, от горизонта до горизонта, не то, что в городе… В лугах косят. Грустно немного видеть, как под косой падают заодно с травой и цветы»… В Германии нет деревень в русском смысле этого слова, деревень-мучениц, слишком уж все, до приторности, ухожено… «Я люблю, когда шумят березы…», - это Рубцов о России, о тревожной России, которая радеет не сколько о себе, но душе человеческой. Блоковские и рубцовские стихи наполнены тревогой и волнением, потому их не все любят и читать. Нам больше покой подавай… Но и упокоение, правда, после трудов, очень сильно чувствуется у Блока и у Рубцова, как награда за работу души и сердца: «Но все вперед влечет какой-то свет, и будто им могу светиться!» (А.Блок).
Несомненно, что и для Блока и для Рубцова Запад, «пригожая» Европа – это старый, сытый мир буржуа, а Россия – новый Восток, причем Восток духовный, Христовый, призванный не к одному земному, но к совсем иному небесному совершенствованию и развитию. Наполеон, Гитлер и Ленин – все это антиправославный Запад, все это чистейшей воды мировые репетиция прихода главного «бога» земли – антихриста. Поэтому так и дорога Россия для Блока и Рубцова, что Она является оплотом и святой цитаделью в борьбе против все усиливающегося зла в мире. «Россия, Русь, храни себя, храни!» Храни в том числе от Запада, ибо на Западе ничего такого нового не восходит, наоборот, в духовном смысле все давно закатилось… И у нас были и есть сторонники закатов, то есть пусть закат, но чтобы жилось безбедно, привольно, удобно и комфортно. Коммунизм – это и есть закат человечества, когда «каждому» не по труду (?!), а по потребностям». Это и есть в чистейшем виде общество потребления!.. Как будто человек только и рожден для того, что непрерывно потреблять. Хуже такого унижения человека, как образа Божия, и быть не может. Отступление от Христа и в слове, и особенно в мыслях, чувствах и в делах продолжается. Кто сможет остановить это скатывание человечества в пропасти адовы? Блок писал Маяковскому, что «зуб истории гораздо ядовитее, чем вы думаете, проклятия времени не избыть». Старый мир - мир греха и всяческого тщеславия должен погибнуть, иначе новое не наступит. Никто да не думает, что духовную греховную болезнь человек сможет победить одними усилиями ума, чувств и организацией жизни. Злой дух побеждается Святым Духом при свободном выборе человека – с кем ему быть лучше: со злом или добром. Стояние в добродетели есть дело нечеловеческое, а богочеловеческое. Чему суждено погибнуть, так это греху и очень желательно, чтобы смерть греха произошла не только где-то в России и в мире, не в каком-то отвлеченном россиянине, а прежде всего внутри меня. Если во мне с помощью Божией (то есть чудесно!) погибнет грех, то я и воскрес из мертвечины греховной! А если нет воскресения из греховных трясин (что невозможно, ибо тысячи святых доказали обратное!), то все тщетно и напрасно. Заметьте, что как бы не были расценены «Скифы» Блока, поэт ни в коем случае не злорадствует над Западом. Наоборот, зовет братьев на «светлый пир»! И Рубцов ничего такого худого не желает таким же как он смертным на Западе: «Желаю я этому краю, чтоб было побольше берез…».
Сегодня только и разговоров, что о гибели, катастрофах и апокалипсисе. Откуда эта боязнь и трусость вместо того, чтобы по слову Апостола, всегда радоваться? Да все оттуда же – от гнездящегося внутри нас нераскаянного греха и от оправдания греховного в нашей жизни. Нераскаянный грешник или, как говорят в народе нашем, неприкаянный, всегда в неспасительном беспокойстве относительно как себя лично, так и всего мира. Он и об антихристе думает все неправильно, громоздя всякие вымыслы и домыслы. Вместо того, чтобы крепко заняться собой, своим антихристианством, то есть тем, что внутри него не соответствует Христу, он занят разного рода неспасительной деятельностью, с виду вполне благообразной и вызывающей похвалы людей, но к обретению благодати спасения отношения не имеющей. Чрезмерный, прямо сказать не очень здоровый интерес к апокалипсису и антихристу есть признак больных духом душ. Христос – наша цель, а мы все наоборот. Антихристианство рассматривается нами только с одной целью – как лучше от него уберечься, чтобы верить православно и жить, как угодно Богу. Ведь при таком глобальном отступлении от заповедей Божиих и случится то, что сказано в Евангелии: антихристианство оккупирует всю нашу жизнь без остатка. Оно и так заморочило нам всю голову (включите телевизор, компьютер или откройте глянцевый журнал и газету) и покушается на святое святых – нашу бессмертную и Божественную душу, по природе своей христианку.
Хвала поэтам, в особенности русским поэтам, что они за небесное, но не против земного, а чтобы небесное оставалось всегда незамутненным, а земное помогало достичь того же небесного. Настоящая поэзия – это не самовыражение, не забвение, а напоминание о Небесном.
Вот и Церковь по мысли поэтов должна заниматься целиком небесным, а земным только по необходимости. Вспомним страшное признание преподобного Серафима Саровского, который умолял Господа пощадить Россию, и преждевременно лишить его жизни, лишь бы не произошло чрезвычайных бед на Русской Земле. И что же, Господь не согласился с праведником Серафимом, сказав, что возмездие за то, что говорят люди, и что на самом деле делают, будет неотвратимым. Верующий народ сразу чувствует в том или ином пастыре, насколько он близок именно к Богу, а значит и к людям, как и то, насколько церковная иерархия защищает его простого человека, а не одну власть придержащих. И когда «все заняты» своим, когда слов хоть отбавляй, а бесчинства нарастают, тогда человек и восклицает:
Куда ж еще идти? Нет мочи
Бродить по городу всю ночь. -
Теперь уж некому помочь!
Теперь он в самом сердце ночи!
О, черен взор твой, ночи тьма,
И сердце каменное глухо,
Без сожаленья и без слуха,
Как те ослепшие дома!…
Лишь снег порхает - вечный, белый,
Зимой он площадь оснежит,
И мертвое засыплет тело.
Не описывает ли Блок состояние людей последнего времени? Ведь тогда и христиане вынуждены будут спасаться, предоставленные больше самим себе.
Давай те сравним тягостные блоковские строчки со знаменитым рубцовским:
Погружены в томительный мороз,
Вокруг меня снега оцепенели…
И было небо темное, без звезд.
Какая глушь! Я был один живой.
Один живой в бескрайнем мертвом поле!
Как видите, нет разницы, где хоронит бездуховная пустыня человека - в городе или в далеком поле…
Нам скажут, это не ново, об этом много написано, а надо что-нибудь да сделать, чтобы уберечься от влияния мертвящего и прибегнуть к животворящему, как бы не было тяжело. И это очень правильно! И на это дают ответ Блок и Рубцов, причем сразу же после описания тяжкого состояния человека.
Когда ты загнан и забит
Людьми, заботой, иль тоскою;
Когда под гробовой доскою
Все что тебя пленяло, спит;
Когда по городской пустыне,
Отчаявшийся и больной,
Ты возвращаешься домой,
И тяжелит ресницы иней,
Тогда остановись на миг
Послушать тишину ночную:
Постигнешь слухом жизнь иную,
Которой днем ты не постиг;
По-новому окинешь взглядом
Даль снежных улиц, дым костра,
Ночь, тихо ждущую утра
Над белым запушенным садом,
И небо – книгу между книг;
Найдешь в душе опустошенной
Вновь образ матери склоненный…
«…Только и отдыхаешь среди бесхитростных и душевных людей. Тебе трудно это понять, ты при матери вырос. А я как встречу хорошую женщину, так и кажется, что и моя мама такой же была».
Н.Рубцов
И в это несравненный миг –
Узоры на стекле фонарном,
Оледенивший кровь,
Твоя холодная любовь –
Все вспыхнет в сердце благодарном,
Ты все благословишь тогда,
Поняв, что жизнь – безмерна боле,
А мир – прекрасен, как всегда.
А.Блок
Вот чисто христианских подход к жизни: отгоняя ненастоящую, плотскую радость, исполняться духовного блаженства и счастья, которые у нас никто не может отнять. Нельзя и невозможно служить двум господам, то есть ценить одновременно и плотское и небесное. Ведь плоть – враг духовного и гнездо для страстей, вражье прибежище, то, посредством чего князь мира сего влияет на человека. Раздвоенность – это как раз от стремления объять необъятное: и Богу угодить и плоть потешить. Но единство только в духе, когда дух подчиняет тленную плоть ради небесных высших целей.
Вот и Николай Рубцов все же в пустынном поле узрел не одну ночь, но спасительный свет – огонек, как потом оказалось русской избы. У Рубцова русская изба не просто национальное жилище, наподобие туркменской юрты, но «последняя надежда!». Возможно и для всего мира, ввергнутого в ужасный водоворот плотского!! «Всем не угодишь и от раздора пользы не прибудет»… Угождая же Богу, все благословишь, как писал Пушкин – «и дня приход, и тьмы уход». «Дай Бог, дай Бог…»… «Огнем, враждой земля полным- полна», но в мире действует святой закон: «За все добро расплатимся добром, за всю любовь расплатимся любовью…». Если внутри нас добро и из сердца исходит любовь, то каждый из нас и есть этот неугасимый тьмой огонек! Таким огоньком и светильником был и есть сам Николай Рубцов, стихи которого пламенеет во все сгущаемся греховном сумраке. Это Николаю Рубцову мы говорит его же словами: «Спасибо, скромный русский огонек, за то, что ты в предчувствии тревожном горишь для тех, кто в поле бездорожном…, за то, что с доброй верою дружа, среди тревог великих и разбоя горишь, горишь, как добрая душа, горишь во мгле – и нет тебе покоя…».
И Рубцов нам и всем отвечает своими же стихами:
Да как же спать, когда из мрака
Мне будто слышен глас веков,
И свет соседнего барака
Еще горит во мгле снегов.
Пусть завтра будет путь морозен,
Пусть буду, может быть, угрюм,
Я не просплю сказанье сосен,
Старинный сосен долгий шум…
Нельзя спать в мире, где зло воюет с добром не на жизнь а на смерть… Если бы не было настоящих поэтов, мир заснул бы греховным сном гораздо раньше времени… А мне после этих рубцовских строк представился барак-общежитие на Старом заводе в городке Бабаево, где одно время жили мои молодые родители, а затем будущая жена – Маша. Когда приезжаю на родину, я прогуливаюсь по старому парку мимо этого одноэтажного деревянного общежития, в окнах которого горит свет… Старые сосны и ели парка шумят, как они шумели во времена детства и в то время, когда здесь прогуливался поэт Николай Рубцов. Не он ли идет вон там со своим чемоданчиком и в старом пальтишке?.. Нет, это прохожий, странник, и куда он идет в такую непогоду?..
«Волею судьбы (не своей слабой силой) я художник, т.е. свидетель. Нужен ли художник демократии?»
А.Блок
И хотя Блок не когда не говорил, что поэт – это пророк, многие его слова возымели пророческую силу и это от того, что поэт не уклонялся от правды подчас горькой жизни и не щадил себя. Блок пишет: «Самые цивилизованные страны сейчас захлебнулись в выборном мошенничестве, выборном взяточничестве» («Интеллигенция и революция»). Что ж и России суждено пройти через это уже в конце ХХ – начале ХХI веков. «Демократия» - власть народа. Но какого народа, народ-то разный бывает? Спаситель говорит нам о «власти тьмы», то есть греха. Поэтому избави нас, Господи, от демократии грешных людей, и приведи к власти святости, целомудрия и кротости, прежде всего, внутри нас самих, ибо если внутри нас будет доброе, то неминуемо доброе перекинется и вовне. Стоит ли ожидать торжества добра в мире, если мир занят грехом? Не лучше ли крепко заняться собой и попытаться переменить свои личные злые обычаи на добрые. За весь мир нас никто не спросит, отчего так, да почему этак. А вот за содеянное нами лично зло, с нас же спросится, хотели бы мы того или нет. Зло всегда – урон, ущерб, умаление добра и зло заражает. Поэтому любое зло не может не остаться безнаказанным, без воздействия со стороны добра, чтобы никто не подумал, что злое присуще миру и правит им. Власть греховной сатанинской тьмы может убить поэтов – Пушкина, Лермонтова, Блока, Есенина, Рубцова, но мир стоит на Любви, на победе добра над злом. Поэтому и стихи у гениальных поэтов воскресительные, дивные, добрые, утешительные, отрезвительные, вечные.
«Все самое лучшее происходит от света души»
Н.Рубцов
У поэта Жизнь – это Прекрасная Дама, а смерть – «незнакомка», холодная и бездушная. Святая Церковь учит, что смерть не властна над теми, кто ежедневно умертвляет свои похоти и страсти на жизненном кресте ради Бога. Ведь именно так прославляется Господь и попирается грех, жало которого – смерть. Смерь – царица греха:
И медленно, пройдя меж пьяными
Всегда без спутников одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна…
Там, где опьянение грехом, там и разлучница со всем святым – смерть, всегда одна, ибо у смерти нет друзей. Но чтобы пуще обмануть простаков, смерть рядится в «упругие шелка и шляпа на ней траурными перьями, и в кольцах узкая рука», и дышит она «духами» и напускает «туманы» и много, что другое делает она для пущего обольщения своих жертв.
Итак, где нет греха, там нет и смерти. Вот и самое лучшее определение Царства Божия, в котором нет смерти, которое есть одна Жизнь и Жизнь нестареющая, вечная. Бог умер за нас, и, конечно же, воскрес. И человек призван и рожден не для уничтожения, но чтобы жить и жить вечно. Правда, он должен выбрать сам между жизнью и смертью, что ему ближе и дороже. И странен как раз вот этот выбор очень и очень многих людей в пользу греха и смерти. Ничего страшного, как бы говорят они, ведь так многие живут и не умирают. Так не умирают и то пока, потому что Бог милосерд и ждет исправления человека. А сколько миллионов ушло и не исправилось, кто знает? Неужели они не хотели вечной Жизни? Но привычка делать то, что ближе телу (плоти), что под рукой, на авось, наконец, играет свою роковую роль.
Нам заметят, что и Блок и Рубцов уж слишком много писали о смерти. Но приведем на память святых отцов Православной Церкви, которые наставляют нас помнить о смерти ежедневно, дабы не согрешить и не погибнуть для вечной Жизни. Вот и поэт Николай Рубцов не верит «вечности покоя» и поверяет нам тайну:
И думаю я – смейтесь или не смейтесь! –
Косьбой проворной на лугу согрет,
Что той, которой мы боимся, - смерти,
Как у цветов, у нас ведь тоже нет!
И когда Блок глухо говорит: «Все умрут», не нужно вздрагивать, так как поэт не сказал: «Все умрет». Ничего нового поэт не сказал в отношении нас смертных. Неужели мы не знаем, что оставим все на земле и пойдем в неведомый путь? Поэт напоминает о смерти для того, чтобы мы перед лицом смерти сделались добрее, более любили друг друга, ведь все мы на земле на короткое время. »Все умрем», - подтверждает неизбежное и Рубцов. Но разве для того, чтобы опустить руки и предаться страстям? Нет. Вот Блок говорит: «Не для ласковых слов я выковал дух, не для дружб я боролся с судьбой». А Рубцов после «все умрем», провозглашает главное: «Но суть не в этом». Суть не в умирании, не в том, что смертный умирает. А в чем же суть? Мы ответим так: суть не в чем, а в Ком. Помните вопрос Пилата к Христу: «Что есть истина?». Если бы Пилат спросил: «Кто есть истина?», то Бог не промолчал бы на такой вопрос. Но произошло то, что должно было произойти. Так и здесь – суть не в чем, а в Ком, то есть в Нем, в Боге, Спасителе нашем Христе, Который не утаил ничего для нашего же спасения. «Я есть Путь, Истина и Жизнь» - эти слова Христа нередко можно увидеть начертанными на святых иконах. Но стали они для нас главными? Истина-Бог удостоверила нас в том, что Она не может умереть, поскольку Она бессмертна, Она – Источник Жизни. Хоть смерть и крепка, но Любовь крепче всего, ибо Бог и есть Любовь. Преслушание Бога-Любви ведет к смерти. И это мы очень ясно осознали на примере России в ХХ веке. Стоило раскачать общество в сторону гуманистических, либеральных и иных ценностей, как тут же попраны были идеалы человеколюбивого христианства. Миллионы людей погибли за чьи-то химеры и взгляды, тогда как Достоевский предупреждал, что невозможно устроить счастье не то что на крови, на одной слезинке ребенка.