Евгений Данилов. Последние сроки
От автора
В пору развенчания в сознании общества самых разных исторических мифов, один пока еще не поколеблен, в официальной историографии, во всяком случае.
Это миф о необходимости и благодетельности уничтожения царской семьи; бессмысленность этого подлого убийства ясна, безусловно, любому нормальному человеку. Однако, много ли таких в нашем безумном мире?
Давно хотелось мне назвать подлое убийство без суда и следствия подлым убийством.
Впрочем, о каком суде может идти речь применительно к больному ребенку, пяти женщинам и четырем слугам, вся вина которых состояла в том лишь, что они не пожелали оставить своего Государя и Его Семью в трагический для Родины час.
Спустя девять лет после трагедии в подвале Ипатьевского дома один из властительных палачей получил заслуженную им пулю, кое-кто сгинул в круговерти сталинского террора чуть позже, а некоторые благополучно дожили до старости и до персональной пенсии.
Давно зрело в моем сердце желание бросить в лицо палачам и их приспешникам свой «железный стих»...
Вещь, написанная на высокой ноте, почти на крике, за редким исключением, не приемлет двусмысленности и второго дна. Возможно, кто-то усмотрит в этом обстоятельстве недостаток поэмы.
Есть, однако же, темы, противоположные всякой двусмысленности и растеканию мысью по древу.
Убийство Государя и Августейшей Семьи несет на себе оттенок мистический и бесовский; оно повлияло на весь дальнейший путь России.
Это убийство открыло одну из самых трагических страниц в истории нашего государства, растянувшуюся на годы и десятилетия террора и преступлений, геноцида против собственного народа.
Пока наше общество не осознает весь трагизм, заключенный в гибели этих одиннадцати человек, нельзя успокаиваться и складывать оружие.
Пусть России, двигавшейся эволюционным путем к стабильности и процветанию, увязнув в крови невинных жертв (только ли этих, спросим мы?), замедлился и исказился.
Господь отошел от сынов своих, и тема богооставленности - прямо или косвенно - стала доминирующей в русской литературе.
Солдаты Железняка, растоптавшие в январе 1918 года кованым сапогом нарождающуюся русскую демократию, не подозревали, что готовят тем самым и свою погибель.
Пренебрежение демократией никому не сходит с рук. Маховик террора, раскрутившись на полную мощность, не мог не уничтожить и своих создателей.
Русский бунт, бессмысленный и беспощадный, смерчем пройдя над русской землей, не очистил общественную атмосферу, но лишь более сгустил ее.
Россия обратилась в полигон для Хама и Антихриста. Историческая вина большей части народа должна была получить заслуженную кару.
Вполне сбылось пророчество Хомякова о том, что народ, так же как и каждый человек, наказывается своими же грехами.
Что следует нам делать в нашем трудном, почти безнадежном положении, чтобы найти себе прощение у Господа - тогда, когда даже Ему прощать трудно?
Средь многих мер, первейшая: осознать преступность того преступного и бесовского пути, по коему пошел народ (своей ли волею или подчиняясь насилию) и, осознав это, покаяться и вернуться к началам и Заповедям Христовым.
Мне бы хотелось, чтобы в возводимом здании этого осознания и покаяния, лег хотя бы малым камнем и сей скромный труд.
Государь Император сегодня расстрелян...
Из песни
Согласно показаниям очевидцев и участников казни, Государя Императора и Августейшую Семью, в ночь с 16 на 17 июля 1918 г., расстреляв в подвале ипатьевского дома в Екатеринбурге, еще докалывали штыками.
Какие прекрасные лица,
И как безнадежно бледны.
Наследник, императрица,
Четыре великих княжны.
Георгий Иванов
1.
Ольга, Мария, Анастасия,
Татьяна и отрок, божий раб Алексей...
Нет, не посмеет забыть Россия
Подло убитых своих детей!
Чтоб шума не делать, кололи штыками,
Потом бросали в огонь тела...
Надо было не сердце иметь, а камень.
И душу выжечь в себе дотла.
Такие, не дрогнув, и Деву Марию
Без колебаний подняли б на штык;
Это нелюди просто, - глаза пустые;
Биться сердце не смеет, немеет язык.
Добавив туда ж четверых невинных,
Чтоб лучше в воду спрятать концы -
На трупы смотрели с наслажденьем звериным:
Не осталось свидетелей, одни мертвецы.
Не осталось свидетелей?! Нет уж, лжете -
Невозможно Добро построить на Зле,
На страданьях невинной, убиваемой плоти,
В день тот колокол сам зазвонил в Кремле.
И пронесся над Русью тот звон погребальный,
Как призыв - к отмщенью, как призыв - не забыть.
И в сердцах остался тот день печальный
Как завет - всё запомнить и - не простить.
2.
Лжете вы - остался один Свидетель:
Это - мать-Россия, ее - что сильней?
И осталась память о мертвых детях -
Ведь забыть невозможно убитых детей...
Их убивали не люди - звери;
Без суда - просто так - пустили в расход;
Верили в рай на земле? - Не верю.
Эти Господу штык всадили б в живот.
А у Ольги были глаза голубые,
Она в стихи слагала слова;
Нет, не могла их забыть Россия -
Про то, что спаслись - ходила молва.
Но не случился Иван Сусанин,
И не сжалился добрый Бог.
Все выжидал, он не ждал, крестьянин,
Что и ему - подведут итог.
Просто возничий неверно правил,
В зенит не взлетел двуглавый орел.
Нас одолели - в игре без правил
Сотни бед и тысячи зол.
И не случилось храброго мужа,
Чтоб, стражу минуя, пришел и спас.
Всё - всуе, и бесы над Русью кружат
С тех пор, как последний их пробил час.
3.
Бился напрасно Воин-Аника,
В светлые дали нацелив взгляд,
И понапрасну Иван Великий
В ночь рассылал свой тяжкий набат.
И не зашлась столица в восторге,
Мир не настал в разоренной стране,
К ним не явился Святой Георгий -
С копием и на белом коне.
Не поразил копием Дракона,
Деву-Россию спасти не сумел.
Из времени она доходят к нам стоны -
Всех тех - кому лагерь или расстрел.
С бойни строить начали «Царство Света»,
С тех пор и пошло, и не счесть смертей;
В шестой части света - зимой и летом
Распинают, о Боже, твоих детей.
Говорю, а кого-то уже распяли,
Помолюсь за него у старых икон;
Всё стоит, не смолкает в черном подвале
Жуткий сдавленный хрип и предсмертный стон.
Я и сам по ступенькам того подвала
Схожу неспешно в смертную стынь;
В память вечную их, не колеблясь ни мало,
Я хочу поминанье сказать: Аминь!..
4.
Аминь! Всем убитым, но и м и был начат
Длинный список погибших во тьме лагерей,
Список тот нескончаем, и сердце - плачет...
Аминь! Руинам всех русских церквей!
Аминь! Ждавшим казни в подвале черном,
Всем заложникам, сгинувшим в застенках ЧеКа.
Аминь! Всем посеянным, но не вызревшим зернам,
Всем, кончавшим с собою нажатьем курка.
Аминь! Всем погибшим потом, на фронте -
Всем стихам, что избегнуть не сумели огня...
Памяти горькой моей не троньте,
Память - это то, что сильнее меня.
Память, черная память - и жжет, и давит,
Память, вечная память - меня сильней.
Нет, Россия-мать, - она не оставит,
Позабыть не сможет убитых детей!
А княжна другая звалась Татьяна,
Она любила танцы и смех,
Звон шпор, разговор под сенью фонтана -
Только их закололи штыками - всех.
Пустили в расход такую эпоху,
Такое время загнали в отвал;
Снова вверив всю душу горькому вздоху,
Я схожу по ступенькам в черный подвал.
5.
Верю я - отольются им наши муки,
Этот век пройдет как кошмарный сон;
Из времен окаянных к нам тянутся руки -
Молодых, неповинных, убиенных княжен.
Вместе с ними там был наследник Престола,
Отрок, тоже попавший в эту русскую жуть...
Но и его с ухмылкой веселой
Штыком ударили в самую грудь.
Память, куда ж от нее мне деться,
Разберись-ка, попробуй, где правда, где ложь?
Что для этих безумцев слеза младенца,
Если жизнь миллионов не ставят и в грош.
Воспоминания в памяти бродят,
Словно в дубовых бочках - вино.
Это было не с нами - вроде,
А если и с нами, то очень давно.
Так давно, что можно уже не помнить,
Так давно, что можно уже - забыть.
Но объясните тогда - кого мне
Обожествлять - и кого любить?
Неужели же этих, похлебкой кровавой
Накормивших до рвоты свою страну?
Нет, можно найти в пределах державы
Личность получше - и не одну...
6.
Но, к сожалению, это - было,
Словно желчь расходилась злость;
В серых шинелишках встало быдло,
Чтоб уничтожить белую кость.
Чтоб уничтожить Правду и Веру,
И обратить Божьи Храмы в дым;
Чтоб заменить все оттенки - серым,
А после - как бесы - сгинуть самим.
Это словно было не здесь, а - где-то,
Боже! Разве муки твои - зазря?
Бабий Яр, Треблинка, варшавское гетто,
Колыма и сибирские лагеря -
Всё заслонили и зачеркнули,
И наша скорбь достает до звезд...
Если стольких несчастных догнали пули,
Если столько невинных взошло на крест?
Ах, никак не отыщем мы, брат, спасенья -
И выводы наши как жизнь горьки,
И над собою я, полный веселья, -
Слышу тот же голос - примкнуть штыки.
Безверье и ненависть обуяли
Народ наш. Нашел на умы столбняк.
И нынче надобно покаянье,
И очищенье. Иначе никак
Не вылезти нам из ямы бездонной,
Не очиститься от крови...
Надо лишь возлюбить Законы,
И приобщиться Христовой Любви!
7.
Они любили смотреть парады,
Когда шаг чеканил гвардейский полк,
И примерять любили наряды -
Так был к лицу им пан-бархат и шелк.
Анна, Мария, Анастасия -
Красавицы. Каждая- шеф полка.
Не поспешила в свой срок Россия,
И роковые пришли срока.
На клавикордах играли гаммы,
Любили Генделя и Рамо...
Но пришел он, день судный, проклятый самый,
Когда им от смерти пришло письмо.
В домашнем театре играли пиесы,
И верили в Бога, который не спас.
Я вижу вас всех, молодые принцессы,
Обернулся трагедией русский наш фарс.
С тех пор и пошло - сплошная драма,
Спрос на героев и на палачей;
А Смерть - такая настырная Дама,
Торопит играть, и кричит - «скорей!»
Ах, память, память, куда же ты манишь,
В какие бездны ведешь меня?
Опять всю душу мою изранишь -
Мучителен жар твоего огня.
8.
Стояла Русь как скала во Вселенной,
Надежда монархий, престолов оплот...
Они не ждали грозы военной,
И верили в свой богоносец-народ...
Они просили у Бога, чтобы
Дарить милосердие Он не отвык;
Но, преисполнены дикой злобы,
Убийцы в сердца их вонзили штык.
Не знали, что ждут буераки да яры -
Их, так часто пред Богом падавших ниц.
Не знали, что будут сидеть комиссары
На розовых пуфах в альковах цариц.
Но Антихрист пришел - и единым ударом
Трон высокий разрушил - Твой.
Но полыхнул мировым пожаром
Сполох выстрела над Невой.
Они молились - спаси нас, Боже.
Защити нас, Россия-мать...
Но уже теснились пьяные рожи,
Готовые грабить и убивать...
9.
И в том черном подвале, средь жертв всех прочих,
В венце из терний и алых роз -
Стоит Отец наш, Всеблагий Отче,
Всех грешных Спаситель, милосердный Христос.
Стоят пророки, стоят поэты,
Стоят воители и вожди -
Не скрыты черными водами Леты,
Кто - с петлей на шее, кто - с пулей в груди.
Верили страстно в красивую сказку
Про царство Любви и рай Земли;
А обрели - железную ласку
Топора палача и объятья петли.
Так много было шума и звона,
Так много веры и громких словес -
А что получилось - сплошная зона,
Где правит насилье, а веры - в обрез.
10.
А что получилось - сплошная скука,
Без цели, без веры и без руля;
Скитанье в волнах, маята и мука
Командой брошенного корабля.
А что получилось на самом деле,
Когда весть о «свободе» разнесли провода -
Заиграл крысолов на волшебной свирели,
И мыши пошли - неизвестно куда...
И шли, и тонули, но орды новых
Шагали бодро - только вперед.
На смерть, и страданье, и муки готовы,
Словно смерть их могла приблизить восход.
К Вечному Счастью стремились мыши,
Смерть обретая в водах реки.
Дудочки голос стал глуше и тише,
У многих из них - поседели виски.
Единицы остались от прежних многих,
(От рубля осталось два-три копья),
Но с упорством прежним по старой дороге
Зашагали весело сыновья;
Забывая о том, что на этом свете
Не укрыться за Счастьем - от бурь и бед;
Что были отцы их наивны как дети,
И что Вечного Счастья - на свете нет.
И - страданьем своим заработав право
Верить в то, что будет и клясть то, что прошло -
Всё идут, чтобы посмертно кровавою славой
И лавровым венком увенчать чело.
С упорством, лучшей достойным доли,
Пробивают в гранитном массиве тоннель -
Сокрушая неволю - для новой неволи,
Забывая, что главное - путь, а не цель.
12.
И раз всё - для цели - у этого века,
Для «Великой Цели», уходящей в туман -
То отходит невольно жизнь человека,
И сам человек - на задний план.
Раз все силы тратятся на созиданье
Храма Счастья, стремящегося в облака,
То нетрудно забыть о строителях зданья,
Что возводится на века.
Но прочность дома зависит от почвы,
На котором стоит он - и прочности стен..
Не очень-то прочно - проверено точно,
Коль внизу трясина - почвы взамен.
Только время еще нам воздаст сторицей,
Этот век пройдет как кошмарный сон,
И возгремит над белой столицей
В назначенный срок - колокольный звон.
май 1986 -март 1988 гг.
Москва-Тамбов-Алабино-Обнинск-Москва