Белей найди, чем Маркова рать!

Марина Цветаева

Часть I

Сплошной порыв без перерыва

17 (30) декабря 1917-го года Антон Иванович Деникин, прибыв на Дон, впервые посетил 1-й Офицерский батальон. Следом за генералом шёл странный человек, не носивший ни усов, ни бороды, но явно не брившийся уже больше недели, одетый в обветшалый, не по росту пиджак и обшарпанные, с длинной бахромой брюки. Неизвестный держался свободно, отличался большой живостью. В конце концов, добровольцы, заинтригованные личностью странного человека, решили, что он, вероятно, адъютант генерала Деникина. Когда Антон Иванович, поздоровавшись с частью батальона, переходил из одной комнаты в другую, незнакомец подошел к кроватям и стал заглядывать под одеяла.

- А вот у меня, так и подушки нет. Налегке приехал! - весело заметил он.

Один из офицеров не выдержал и полюбопытствовал:

- Простите! А ваш чин?

- А как вы думаете? - игриво откликнулся «адъютант».

- Поручик?

- Давненько был. Уже и забыл...

- Капитан?

- Бывал и капитаном, - засмеялся он.

- Полковник? – удивление офицеров нарастало.

- Был и полковником!

- Генерал?!

- А разве вы не помните, кто был в Быхове с генералом Корниловым?

- Генерал Марков?

- Я и есть!

Тем временем, простившись с батальоном, генерал Деникин начал одеваться.

- Одевайся, одевайся, буржуй! - смеясь, сказал ему генерал Марков, натягивая на себя заношенное серое пальтишко, рукава которого оканчивались где-то посередине между локтем и кистями руки, а воротник украшался имитацией барашка с вытертыми лысинами…

***

Сергей Леонидович Марков родился 7 июля 1878 года в Москве, в семье офицера, потомственного дворянина. Таким образом, его будущая стезя была уже отчасти предопределена. В 1895 году кадет Сергей Марков окончил 1-й Московский Императрицы Екатерины II кадетский корпус и с блестящим аттестатом 26 августа был переведен в Константиновское артиллерийское училище. Через три года учебы, произведенный 8 августа 1898 года в подпоручики Гвардии, Марков также с блестящим результатом был выпущен из училища в Лейб-гвардии 2-ю артиллерийскую бригаду.

Увлечение подпоручика Маркова военными науками побудило его поступить в 1901 году в Императорскую Николаевскую академию Генерального штаба. В октябре 1901 года, выдержав двойной конкурсный экзамен, Марков был зачислен в младший класс академии. В ее стенах он предается изучению военных наук, сумев завоевать исключительное отношение к себе среди преподавателей. В ходе учебы, 8 августа 1902 года Марков был произведен в поручики. После окончания двух классов по 1-му разряду и дополнительного курса 31 мая 1904 года «за отличные успехи в науках» он был произведен в штабс-капитаны.

В это время началась столь несчастная для России Русско-Японская война, на которую Сергей Леонидович отправляется по собственному желанию. Из Харбина «ввиду возможности не вернуться совсем» Марков пишет письмо матери, указав передать его ей в случае его гибели:

«Передавай всем-всем, кто хоть некоторой симпатией дарил меня при жизни, мой последний и вечный привет. Целуй всех сердечно близких моих людей.

Поселись с Лелей и сделай все, чтобы его добрые задатки нашли достойное применение. Он добр, куда добрее меня, честен. Он побережет тебя, он сумеет найти охоту и способность сгладить для Вашей совместной жизни свои шероховатости.

Обо мне не плачь и не грусти, такие как я не годны для жизни, я слишком носился с собой, чтобы довольствоваться малым, а захватить большое, великое не так-то просто. Вообрази мой ужас, мою злобу-грусть, если бы я к 40-50 годам жизни сказал бы себе, что все мое прошлое пусто, нелепо, бесцельно!

Я смерти не боюсь, больше она мне любопытна, как нечто новое, неизведанное, и умереть за своим кровным делом - разве это не счастье, не радость?!

Мне жаль тебя и только тебя, моя родная, родная бесценная Мама, кто о тебе позаботится, кто тебя успокоит.

Порою я был груб, порой, быть может, прямо-таки жесток, но видит небо, что всегда, всегда ты была для меня все настоящее, все прошлое, все будущее.

Мое увлеченье Ольгой было мне урок и указало на полную невозможность и нежелательность моего брака когда-либо и с кем бы то ни было; почему - теперь объяснять долго, но это лишний раз подтвердило, что вся моя работа, все мои способности, энергия и силы должны пойти на общее дело, на мою службу и на мой маленький мирок - мою семью, мою Маму.

Иногда желание захватить побольше от жизни делало меня сухим и черствым, но верь, что только наружно и <с> показной стороны. Судьба распорядилась по-своему. Когда ты получишь это письмо, меня уже не будет в живых. Верь, как верю я в настоящую минуту, и верю искренне, глубоко, что все, что ни делается, делается к лучшему и нашему благу.

Эти строки пишу у Голицина на квартире, в день отъезда в Мукден. Пишу на всякий случай, ибо мало ли что может быть, надо все предусмотреть, все предвидеть. Крепко-крепко обними, родная, за меня Лелю, его любил я, как умел, но любил сильно, хоть, может быть, со стороны это было и трудно видеть. <...>

Проси Ваню похлопотать о пенсии тебе. Ты можешь, как мне сказали, получить ввиду моей смерти из Инвалидного капитала Александровского комитета раненых, от земства и т.д. Пусть моей последней волей будет желание, чтобы ты, несмотря на грустные очи, не упускала из виду свои собственные интересы. Бери и требуй все - я и ты, мы заслужили это и у правительства, и у общества. Ване отдай дедины часы (золотые).

Прощай еще раз, прости, целую крепко, долго…»

Судьба, однако же, распорядилась иначе: война унесла жизнь родного брата Сергея Леонидовича. 3 октября 1904 года в бою на Новгородской сопке подпоручик 86-го Вильманстрандского полка Леонид Леонидович Марков был тяжело ранен и от полученных ранений 13 октября скончался.

Сергей Леонидович очень переживал за мать, потерявшую одного из сыновей. Что-то станет с ней, если не станет и его? Увы, после смерти офицеров их матери оставались не только одинокими, но и почти нищими, лишёнными участия правительства... Забота об их горькой участи вылилась в письмо Маркова, направленное в редакцию одной из газет, содержащее пожелания правительству обратить, наконец, внимание на осиротевших русских матерей.

На Русско-Японской Марков зарекомендовал себя не только как штабной работник, но и как офицер Военно-топографического отделения, проводивший лихие разведки и рекогносцировки местности, за что неоднократно был отмечен наградами. Свою службу во 2-й Маньчжурской армии Сергей Леонидович начинает в июле 1904 года в Управлении начальника военных сообщений, расположенном в Ляояне. 7 августа он был переведен в распоряжение Генерал-квартирмейстера, с приказанием явиться в Военно-топографическое отделение, располагавшееся также в Ляояне. А уже 8 августа Марков получает задание по рекогносцировке дорог в районе деревень Сыфантай, Кусанцзы, Хвамайтунь и др. В дальнейшем на протяжении августа-сентября месяцев он выполнил ряд рекогносцировок местности в районе от Ляояна до Мукдена…

22 августа штабс-капитан Марков получил задание, приняв под свое командование группу из трех офицеров, произвести рекогносцировку пути отступления армии от Мукдена до Телина и севернее по Южно-Маньчжурской железной дороге в направлении на Харбин. Под его командой группа офицеров сумела пройти до железнодорожного узла Сыпингай, проведя от Телина разведку пути, примерно равного расстоянию от Мукдена до Телина.

В сентябре 1904 года Марков был переведен на должность офицера Генерального штаба в сформированный штаб Восточного отряда Маньчжурской армии, где оставался вплоть до его расформирования в декабре месяце. 6 октября 1904 года штабс-капитан Марков принял участие в усиленной рекогносцировке, осуществленной бригадой пехоты генерал-майора барона Бринкена, усиленной двумя батареями в направлении со стороны деревень Лиученхутун на деревню Хамытан, исполняя обязанности начальника штаба этого отряда.

За 3 недели до Рождества 1904 года после расформирования штаба Восточного отряда Марков был переведен в штаб 1-го Сибирского армейского корпуса и вскоре был назначен исполняющим должность старшего адъютанта штаба. О самом Рождестве, встречаемом вдали от родины и близких, в дневнике Сергея Леонидовича сохранилась запись:

«Здесь на чужбине, больше чем дома <вдруг> захотелось хоть чем-нибудь отметить наступление праздника.

Слабо религиозный, как большинство в мои годы (мне 26 лет), я с детства привык посещать и люблю некоторые наши церковные службы.

Потянуло и теперь услышать давно забытые слова и напевы, так странно звучащие здесь под раскаты редких глухих выстрелов. Это на нашем правом фланге и у Путиловской сопки нет-нет да рявкнет, перебивая друг друга, то осадное, то скорострелка.

Около 3 1/2 часов дня мы вдвоем с Генералом Б. отправились верхом в ближайший к Штабу 1-й стрелковый Его Величества полк на всенощный. Яркий солнечный день, бодрящий, чистый, чуть-чуть морозный воздух и прекрасные зимние дороги делают прогулки по Маньчжурии в это время года удивительно привлекательными.

Ехать пришлось недолго. Через 1/2 часа мы были уже на месте в ожидании начала службы зашли в фанзу командира полка Полковника Л.

Скоро нас позвали.

В церковь был обращен построенный к Георгиевскому дню барак-столовая. Длинное полутемное помещение, наполненное серыми фигурами, расступающимися перед нами, казалось какой-то пещерой первых веков христианства.

Служба уже началась... Где-то вдали слабо слышался голос священника...

Я за генералом и командиром полка прошел вперед. Перед нами вдруг засиял сотнями свечей, наших русских восковых свечей скромный иконостас.

Все, от самого барака-церкви до алтаря, молящихся, иконостаса было и своеобразно, и оригинально.

Гаоляновые стены без окон, такая же крыша напоминали каждому, где он и что, быть может, завтра ожидает его.

Перегородка для иконостаса, царские врата и боковые двери были искусно скомбинированы из двух выбеленных печей, полотнищ палаток, сосновых веток и кустиков омелы.

На всем этом яркими пятнами зажженных свечей выделялось всего четыре образа: Спасителя, Божьей матери, Святителя Николая и икона праздника.

Одна фигура за другой, усиленно крестясь и отламывая земные поклоны, несла свою свечу с горячей молитвой к Тому, Кто учил нас общей любви и «мирови миров».

Молодые загрубевшие лица, уже побывавшие в боях, бородачи, недавно прибывшие в полк, унтера с Георгиями и медалями за Китай, весь этот люд, собранный со всей матушки-России, тянулся с тоненькой свечкой, сливаясь в одной горячей молитве, молитве без слов, но понятной для всех.

Простые трогательные молитвы хора любителей-солдат, убежденный, без всякой аффектации голос священника, струйки дыма и запах ладана, мерцание свечи перенесли меня далеко-далеко...

Дума за думой, картинка за картинкой промелькнули пережитые годы, а воображение уже рисовало новые образы, новые сцены.

Уединенный, слабо освещенный лампадой угол церкви, на коленях сгорбленная, одинокая, до боли знакомая фигура. Черное траурное платье, мокрое от слез лицо, заглушенные рыданья - вот молитва, вот слезы войны.

Родная, не плачь, брат нашел славную долю, верь в то, что я вернусь, верь в Того, Кто сохранит тебе последнего сына...

Что-то подступило к горлу, слеза покатилась на заношенное, истрепанное пальто.

Я очнулся...

А служба все шла и шла.

С боков, сверху из щелей гаоляна весело и дерзко врывались лучи заходящего солнца.

Сквозь крышу виднелось далекое голубое маньчжурское небо.

Где-то за сопками раздался запоздалый выстрел...

Назад ехали уже в темноте. Лошади шли крупной рысью, небо вызвездилось и глядело на нас большими, яркими огнями.

Туман окутывал низины, скрывая полуразрушенные китайские деревушки. Тишина кругом зачаровывала, мы двигались молча, только звон подков о мерзлую землю нарушал общую гармонию…»

В составе штаба 1-го Сибирского армейского корпуса Марков участвовал во всех боях и походах, начиная с 7 декабря по день ратификации мирного договора 2 октября 1905 года. После окончания войны Марков не раз возвращался к теме минувшей кампании, анализируя как общие причины поражения, так и отдельные ее неудачи. Одна из его работ на эту тему - вышедшая в 1911 году брошюра «Еще раз о Сандепу». Марков описал в этой книге четыре дня боев 1-го Сибирского корпуса под Хейгоутаем 11-15 января 1905 года. Анализируемая Марковым операция под Сандепу была разработана командующим 2-й маньчжурской армией генерал-адъютантом Оскар-Фердинандом Гриппенбергом. План операции был подготовлен в расчете на переход в наступление всех трех русских армий, находившихся в распоряжении Главнокомандующего - генерал-адъютанта Алексея Николаевича Куропаткина. Эта операция, закончившаяся поражением русских войск, вызвала впоследствии большие споры и взаимные обвинения Куропаткина и Гриппенберга в неудачных действиях. Марков главной причиной неудачи считал именно пассивное руководство действиями русских армий Главнокомандующим генералом Куропаткиным, который не решился не только ввести полностью в дело 1-ю и 3-ю армию, но и в самый ответственный момент остановил наступление 2-й армии. При этом Марков отмечал, что совсем не симпатизирует и генералу Гриппенбергу.

Оценивая в целом итоги войны для России, Сергей Леонидович писал: «Было бы ошибочно утверждать, что мы вышли на войну с отсталыми теоретическими взглядами, невеждами в военном деле. Все крики о полной непригодности наших уставов, проповедь новой тактики, новых боевых форм - все это лишь крайние мнения, с которыми нужно считаться, но считаться вдумчиво и осторожно. Конечно, характерные особенности войны в Маньчжурии заставили нас кое-чему переучиться, кое-что создать, но основное, главное давно твердилось в мирное время в военной литературе и с профессорских кафедр. Трагедия заключалась не в ложной отсталой теории, а в поверхностном знакомстве большинства строевых офицеров с основными требованиями уставов и в каком-то гипнозе старших начальников. Иногда получались свыше приказания, шедшие в разрез всей обстановке, всему - чему учили, во что верили, что требовал здравый смысл и положительные знания. (...) При современных огромных армиях и еще больших обозах, при всей неподвижности, неповоротливости столкнувшихся масс, кабинетные тонкости стратегии должны отойти в область предания. Главнокомандующему в будущих наступательных боях из всей массы предлагаемых ему планов надо уметь выбрать самый простой и иметь гражданское мужество довести его до конца. Пусть при выборе плана явится ошибка, и в жизнь толкнут сложную, запутанную идею - это только отдалит успех, увеличит потери, но не лишит победы. Страшны полумеры, полурешения, гибелен страх Главнокомандующего поставить на карту всю свою армию».

За участие в Русско-Японской войне Марков был награжден 5-ю орденами: Святой Анны 4-й степени с надписью «за храбрость», Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом, Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом, Святого Станислава 2-й степени с мечами и Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом. 4 июня 1905 года Высочайшим приказом Марков был переведен в Генеральный штаб капитаном с назначением старшим адъютантом штаба 1-го Сибирского армейского корпуса 20 . 20 октября 1905 года капитан Марков был переведен из штаба 1-го Сибирского армейского корпуса в распоряжение начальника штаба Варшавского военного округа.

Часть II

Профессор

В канун нового 1918-го года генерал Марков пришел в помещение батареи юнкеров, где, не имея первое время определённого назначения, бывал часто, уделяя молодёжи много внимания, завоевав в её среде любовь и уважение.

При первом знакомстве Сергей Леонидович заметил:

- Мне особенно приятно вас здесь видеть - юнкеров двух артиллерийских училищ, честью которых я всегда дорожил. Константиновское я окончил, в Михайловском я преподавал.

Позже он читал им лекцию о патриотизме: о прошлом России и положении нынешнем, о том, как во все времена лучшие люди во имя спасения родины жертвовали своей жизнью.

Приготовления к встрече праздника были ещё не закончены. Заметив смущение юнкеров, Марков ободрил их:

- Не смущайтесь! Я могу быть полезным и при накрывании стола.

Первый тост генерал поднял за гибнущую Родину, за Императора, за Добровольческую армию, которая принесет всем освобождение. Этим тостом Сергей Леонидович предложил закончить официальную часть. Затем за глинтвейном началась общая беседа, в ходе которой он высказал свою наболевшую мысль, что в этот черный период русской истории Россия не достойна еще иметь Царя, но когда наступит мир, он не может себе представить Родину республикой. После юнкера грянули бодрое: «Братья, все в одно моленье души Русские сольем»…

Под конец застолья Марков сказал обступившим его юнкерам:

- Сегодня дли многих из нас это последняя застольная беседа. Многих из собравшихся здесь не будет между нами к следующей встрече. Вот почему не будем ничего желать себе, нам ничего не надо кроме одного: Да здравствует Россия!

***

По окончании русско-японской войны С.Л. Марков отбывал строевой ценз командования ротой в Лейб-гвардии Финляндском полку, в котором пробыл на должности командира 4-й роты в течение года. Это прикомандирование было засчитано ему за двухлетнее цензовое командование ротой.

В январе 1907 года Марков был назначен старшим адъютантом штаба 16-й пехотной дивизии, а в июне этого же года и по январь 1908 находился на должности помощника старшего адъютанта штаба Варшавского военного округа. В июне того же года Марков был переведен в Генеральный штаб и по 1911 год служил на должности помощника начальника делопроизводителя в отделе генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба. В этот же период, 29 марта 1909 года он был произведен в подполковники (утвержден в декабре).

К этому же периоду относятся знаменательные события в личной жизни Сергея Леонидовича: женитьба на княжне Марианне Павловне Путятиной, рождение сына Леонида в 1907-м году и дочери Марианны в 1909-м.

В 1910 году Марков отправляется в командировку в Германию. Официальной целью её является усовершенствования знаний немецкого языка, однако, предположительно, Сергей Леонидович выполнял секретное разведывательное задание по фотографированию усовершенствованных фортов немецкой крепости Торн. В воспоминаниях одного из юнкеров Владимирского военного училища в Петербурге сохранился эпизод этой миссии, передаваемый из уст в уста, как легенда, но не имеющий точных подтверждений: заметив за собой слежку, Марков, не теряя находчивости и присутствия духа, использовал единственное средство спасения - выгребную солдатскую яму, где просидел довольно длительное время, пока немцы не прекратили его поиски...

Последние предвоенные годы Марков, произведённый в 1911-м году в полковники, занимается преподавательской деятельностью. Уже в возрасте 33 лет Марков работал штатным преподавателем в оконченной им семью годами ранее Императорской Николаевской военной академии, читая курс истории военного искусства периода Петра I.

Помимо академии, Марков преподавал также в Павловском военном и Михайловском артиллерийском училищах. Он начал преподавать в них в чине капитана в 1908-1909 гг., еще до академии Генерального штаба, и читал курсы по тактике, военной географии и русской военной истории. Сергей Леонидович проявил большой талант в области преподавания, о чём свидетельствует, в частности, один из юнкеров в своих написанных уже в эмиграции воспоминаниях:

«Юнкера Павловского военного училища, готовящиеся стать офицерами, естественно, обращали большее внимание на такие предметы, как тактика, фортификация, артиллерия, чем на военную историю и географию, особенно на последнюю, так как она не находила в их представлении ясного практического применения, да и была, в сущности, малоинтересна. Поэтому военная география проходилась юнкерами формально, лишь для получения хорошей отметки. Это был предмет, подсобный для основных и имевший второстепенное значение.

Но преподавать его стал подполковник Марков, не терпящий формального отношения к делу, внесший в преподавание живой дух, связавший все, что давалось предметом военной географии, с реальной жизнью, с войной, со всеми деталями, с которыми столкнется офицер на войне. Начав с того, что он привлек внимание юнкеров к себе - видом, манерами, живостью и энергией, красивой речью, ее образностью - постепенно, но и быстро, он увлек юнкеров и самим предметом. Все - и местность, и жизненные ресурсы, и само население районов возможных боевых действий, все принимало важное значение.

Подполковник Марков коротко, выпукло и ясно рисовал жизненные картинки, в которых участвовали леса, реки, болота, горы, ресурсы районов, само население, благоприятно или неблагоприятно относящееся к армии. «Вообразите» или «фантазируйте» - говорил он юнкерам и, нарисовав картину, спрашивал: «Как вы поступаете?». Для пояснения он рассказывал примеры из военной истории, касающиеся действий мелких воинских частей, т.е. таких, начальниками каких могут быть молодые офицеры. Он говорил, что примеры, рассказываемые им, и те примеры, которые юнкера, а затем офицеры прочтут в книгах («Читать всегда нужно. Много читать!»), и даже их богатая фантазия не покроют всех возможных на войне случаев; часто случаи могут быть совершенно не предусмотренные, но знания и «реальная фантазия» облегчат быстрое решение всяких задач.

На образных примерах подполковник Марков развивал у юнкеров между прочим два важных чувства: наблюдательность и соображение. Вот пример.

Офицер послан в разведку на приграничную с соседним государством полосу. Он отлично знает военную географию, он даже специально подготовился к этой разведке. Выполняя полученное задание, офицер, проходя населенный пункт, видит, что учитель играет с детьми. Дело нормальное, но офицер все же заинтересовался игрой. Оказалось, учитель играет с детьми «в войну». Он разделил детей на две стороны: желтую и синюю, и всегда проводит решение игры так, что «желтая» сторона побеждает «синюю». При каждой такой победе учитель говорит детям, что «желтые» победили потому, что у них было больше порядка, они слушаются своих начальников, они более смелы и прочее. Дети в восторге все, и «желтые», и «синие».

- Какой вывод делает офицер? - спрашивает подполковник Марков. - Ответ: ведется моральная подготовка детей к войне, и им внушается, что при известных условиях желтые (японцы!) должны всегда побеждать синих (русских!).

- Что требуется от разведчика? - Ответ: знать местность, население и... быть наблюдательным во всем и всегда. Другой пример.

Разведчик направляется в приграничную зону Восточной Пруссии. В лесу он наталкивается на... проволочные заграждения. Разведчик сообразителен - он видит в проволочных заграждениях не случайность и доносит, куда следует. Делу дается ход: Германскому правительству делается запрос. Оно отвечает: «Русский рогатый скот часто ищет тень в жаркую погоду, входит в лес, ломает и портит деревья. Проволока оберегает лес». Подполковник Марков расшифровывает этот ответ: «Конечно, господа, рогатый скот - это наша кавалерия в предстоящих боевых действиях в Восточной Пруссии». Так указан был не только пример сообразительности разведчика, но и определенно сказано было о возможной войне с Германией. Результат: «фантазия» юнкеров стала развиваться сильней, а интерес ко всей географии возрос настолько, что этот предмет занял в их представлении первостепенной важности положение среди остальных предметов.

Во время занятий подполковник Марков задавал неожиданные вопросы, обращаясь то к одному, то к другому юнкеру. Беда, если юнкер не даст ответа, но хуже, если он что-то ответит, лишь бы ответить. Подполковник Марков не стеснялся и отчитывал круто. Особенно страдными часами для юнкеров были репетиции, которые они должны были сдавать. Подполковник Марков не ценил формального запоминания предмета, а глубину его осознания и усвоения. Он признавал продуманные, серьезные ответы. Иные ответы вызывали с его стороны резкую отсылку юнкеров «на свое место» и постановку неудовлетворительной отметки. Особенно трепетали перед его добавочными вопросами. Одному юнкеру подполковник Марков задал такой вопрос:

- Скажите, о каком событии теперь много пишут газеты?

Вопрос ошеломил всех, тем более потому, что юнкерам было не до чтения газет. Однако некоторые, хотя и с неуверенностью, сказали о разгоравшихся событиях на Балканах. Подполковник Марков тут же объяснил свой вопрос: юнкерам и офицерам необходимо всегда быть в курсе всех важных событий, особенно могущих вызвать войну; ничто не должно смутить офицера, привести его в растерянность, т.к. в любой момент и в любом положении офицер должен быть готов к выполнению своего долга, сохраняя полное спокойствие духа. Зная, где и какие произойдут события, он подготовится к ним морально не только сам и подготовит к ним своих подчиненных, но и возьмется за учебник военной географии, тактики и другие книги.

В Михайловском артиллерийском училище подполковник Марков преподавал историю Русской армии. Для артиллеристов этот предмет не казался особенно важным, однако, и тут он привлек к преподаваемому им предмету большое внимание и интерес».

В том же Павловском военном училище происходит и курьёзный случай. На одном из экзаменов испытуемые получили невероятно низкие баллы – нули и единицы. Заместитель инспектора классов Генерального штаба подполковник Колчинский обратился к Маркову за разъяснениями.

- А что же делать, если они ни черта не знают?! – последовал ответ.

Однако, Колчинский не удовлетворился им, и вскоре выяснилось, что Марков произвел экзамен по программе Генерального штаба, предусмотренной для военных училищ.

Был проведён повторный экзамен, в ходе которого знания юнкеров были оценены на 11 и 12 баллов.

Свою преподавательскую деятельность Марков дополнял выпуском учебных курсов. Наиболее проработанный из них - курс военной географии России, составленный совместно с подполковником Гиссером - выдержал до Великой войны два издания и уже подготавливался к третьему, но разгоревшаяся мировая война помешала его выходу.

Главы учебника избегают многочисленных повторов, призывая учащихся самих делать выводы на основе уже полученных знаний. В числе других аналогичных изданий он выдержал конкурс в Главном управлении военно-учебных заведений и после многочисленных рецензирований и комиссий был принят для распространения в военных училищах. Сохранился отзыв подполковника Генерального штаба Алексеева на направленное ему для рассмотрения издание: «Небольшой по объему, но богатой по содержанию является разбираемая (...) книга: в ней кратко, без излишних подробностей, но, вместе с тем, весьма обстоятельно проведено исследование всей нашей пограничной полосы, с указанием самим порядком изложения - приемов военно-географического исследования отдельных театров. Совершенно справедливо поступили составители, ограничившись в своих исследованиях отдельных театров характеристикой, в основу которой положено то значение, которое присуще ему по занимаемому положению. Легкость изложения в связи с отчетливыми схемами способствует изучению предмета. (...) В общем, книга эта является прекрасным пособием для ознакомления с нашей пограничной полосой и желательной для самого широкого распространения в училищах как учебник».

Курс военной географии России не был единственным учебником написанным Марковым. В 1911 году вышел учебник «Военная география иностранных государств», составленный также в соавторстве с подполковником Гиссером. Он состоял из двух частей: «Военной организации Германии, Австро-Венгрии, Румынии, Турции, Китая и Японии» и «Краткого обзора иностранных пограничных театров», и также был принят в качестве учебника для военных училищ. Уже в ходе войны, в 1915 году, вышел еще один учебник по военной географии, в создании которого принимал участие Сергей Леонидович - «География внеевропейских стран».

Перу Маркова принадлежат также книги по русской военной истории. В качестве своего курса по этому предмету Марков издал «Записки по истории Русской армии. 1856-1891», в которых давал анализ проводившихся в России в XIX веке военных реформ. Немало места было уделено и русско-турецкой войне 1877-1878 гг. При этом Марков затрагивал не только военный анализ событий, но и политическую обстановку, а также причины, вызвавшие войну. Особое внимание он обращал на «самобытные национальные черты нашей армии и русского солдата, гибкие формы боевого порядка, развитие духа».

Продолжая тему русско-турецкой войны, Сергей Леонидович составил книгу «Приказы Скобелева в 1877-1878 гг.», коснувшись судьбы легендарного генерала, которого он своими ратными делами впоследствии сильно напоминал. Позднее, уже без участия Маркова, вышло второе издание книги. В продолжение темы, в 1912 году, по случаю открытия памятника М.Д. Скобелеву в Москве Марков написал очерк памяти героя русско-турецкой войны.

Не оставлял Марков и тему другой войны - русско-японской - тему горькую для него и всего русского офицерства…

В 1911-12гг. Сергей Леонидович часто бывает в гостях у профессора военной академии Генерального штаба генерала Незнамова. Свидетелем их бесед был племянник генерала, студент Д. Незнамов, для которого С.Л. Марков стал ярким типом русского офицера, идеалом Офицера. Известно, что пожилой профессор очень ценил тридцатидвухлетнего подполковника, который производил огромное впечатление не только своим внешним обликом, энергией, но и живым, глубоким и всеобъемлющим умом и даром речи.

Беседы генерала Незнамова и подполковника Маркова касались, главным образом, военных тем, иногда отвлекаясь на вопросы высшей государственной политики. Но все темы разговоров всегда носили характер стремления к нахождению лучших положительных решений и никогда не соскальзывали на путь критики. Это были разговоры двух умных и рассудительных людей. Из них Д. Незнамов постигал то, что до этого его мало интересовало или о чем он знал лишь поверхностно.

Говорилось о состоянии военной науки в России. Тут было не все благополучно, хотя урок русско-японской войны и не прошел даром. Нужно непрерывное развитие творческой мысли; не только учет опыта на победах и поражениях, но и проникновение в будущее, создание новых методов и способов в ведении боев и сражений. Стратегия и тактика не могут оставаться неизменными: новое оружие - новая тактика, но и новая тактика - новое оружие.

Генерал Незнамов говорил: «Я не поставлю удовлетворительной отметки за пассивное решение задачи». Подполковник Марков утверждал, что при пассивном выполнении задач и даже при полумерах невозможен решительный успех; чаще это приводит к неуспеху и лишнему пролитию крови. Воинские качества: дисциплинированность, мужество, храбрость и другие - сами по себе для начальников не являются абсолютно ценными качествами; дисциплина должна быть сопряжена с разумностью, мужество - с силой воли и силой влияния на подчиненных, храбрость должна быть активной и должна быть связана с инициативой.

Теме инициативы особенно уделялось внимание. Инициатива на верхах командования и инициатива на всех его ступенях, до самой низшей включительно. На верхах командования, где ставятся задания и проводятся с намерением заставить противника действовать в зависимости от принятых ими решений; на низах - когда инициативой начальников разрушаются планы и намерения противника на тактических участках боя, когда захватываются тактические рубежи, когда противник становится в менее удобное положение и когда это используется для развития успеха. Инициатива - это постановка задач, диктуемых обстановкой в каждый момент боя. Активность - это выполнение этих задач.

Об активной храбрости, основанной на проявлениях инициативы, разговор был особенно серьезен. Высказывалось утверждение, что она легко может перейти в партизанство, даже помимо воли и сознания начальника, т.е. к действиям, имеющим чисто местное значение, без всякой связи с общими действиями и могущих привести хотя и к успехам, но коротким и местным, не приводящим к общему успеху. Ставилась дилемма: активная храбрость - партизанство или пассивное регулярство. Подполковник Марков высказывался горячо за предпочтение активной храбрости, однако, подчиненной общей задаче. «Чаще активное партизанство предпочтительней пассивного регулярства», - говорил он. Он утверждал, что регулярство очень часто создает и покрывает безответственность начальников. Приводились десятки примеров, когда «пассивное регулярство» приводило в лучшем случае к сохранению положения, а «активное партизанство» - к большим успехам.

Суворовский принцип «противник обходящий легко может быть сам обойден», находит свое решение, когда в полной мере осуществляются инициатива, активная храбрость, «партизанские» меры... При регулярстве в этом случае достаточно донести об обходе противника, принять пассивные меры и ждать распоряжений начальства.

В своих лекциях Марков призывал к заимствованию лучших традиций из наследия Румянцева, Суворова, Скобелева.

- Забудьте все теории, все расчеты. Помните одно: нужно бить противника и, выбрав место и время для удара, сосредотачивайте там наибольшее количество ваших сил… Весь ваш дух должен быть мобилизован на месте удара! – говорил он.

Молодым офицерам академии запомнилось его напутствие:

- Хотя я здесь призван уверять Вас, что ваше счастье за письменным столом, в науке, но я не могу, это выше моих сил; нет, ваше счастье в подвиге, в военной доблести, на спине прекрасной лошади. Идите туда, на фронт, и ловите ваше счастье!

Академическая молодёжь подняла своего преподавателя на руки.

За интеллигентность и эрудицию Марков получил среди своих сослуживцев уважительное прозвание «Профессор».

И об этом уникального ума и разнообразных дарований русском офицере «красный граф» А.Н. Толстой на страницах своего романа «Хождения по мукам» позволил себе выразиться следующим образом:

«На берегу вертелся на грязной лошадке небольшой человек с бородкой, в коричневой байковой куртке, в белой, глубоко надвинутой папахе. Грозя нагайкой, он кричал высоким, фатовским голосом. (…)

Марков был из тех людей, дравшихся в мировую войну, которые навсегда отравились ее трупным дыханием; с биноклем на коне или с шашкой в наступающей цепи, командуя страшной игрой боя, он, должно быть, испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение. В конце концов он мог бы воевать с кем угодно и за что угодно. В его мозгу помещалось немного готовых формул о боге, царе и отечестве. Для него это были абсолютные истины, большего не требовалось. Он, как шахматный игрок, решая партию, изо всего мирового пространства видел только движение фигур на квадратиках.

Он был честолюбив, надменен и резок с подчиненными. В армии его боялись, и многие таили обиды на этого человека, видевшего в людях только шахматные фигуры. Но он был храбр и хорошо знал те острые минуты боя, когда командиру для решающего хода нужно пошутить со смертью, выйдя впереди цепи с хлыстиком под секущий свинец…» Как известно, бумага всё стерпит…

Последний раз С.Л. Марков читал лекции в Академии Генерального Штаба в 1916-м году, вернувшись на некоторое время с фронта.

Один из офицеров, слушателей Николаевской военной академии вспоминал в последствии:

«Аудитория напряженно ждет. Лекция обещает быть захватывающего интереса, лектор - молодой генерал, только что приехавший с турецкого фронта. Слухов о нем было много, но его еще никто повидал, ибо это была первая лекция.

Широко раскрытые двери аудитории; большими нервными шагами, быстро входит совсем молодой сухой генерал с резкими чертами худого нервного лица. Георгиевский крест, Георгиевская шашка, в руках серая папаха.

- Я - генерал Марков, приехал к вам с Кавказского фронта, будем вместе с вами беседовать по тактике, поменьше зубрежа; прошу на лекциях слушать, а главное, почаще меня останавливать; всякий вопрос, всякое несогласие несите сюда, ко мне, не оставляйте его при себе; дело военное - дело практическое, никакого трафарета, никакого шаблона.

Аудитория захвачена - она уже в руках у лектора. Способность управлять массами сказалась в полной мере. Резкие, подчас угловатые движения, приковывают к себе внимание слушателей. Образная речь, полная примеров из военной истории; громадный запас примеров из личного опыта японской и последней мировой войны. Всегда резкие умозаключения.

Аудитория с напряженным вниманием слушает нового лектора. Это не была лекция в общепринятом смысле слова. Пред аудиторией горел факел большого военного воодушевления. Поскольку смелы были выводы и умозаключения, постольку же смело они отдавались на суд, критику и возражения. С кафедры сверкала живая мысль, категорически порвавшая со всеми шаблонами прошлого и мятежно ищущая новых свободных путей. И молодая аудитория вместе со своим молодым лектором жила одной жизнью…»

Последнюю свою лекцию Марков закончил словами:

- Всё это, господа, вздор, только сухая теория! На фронте, в окопах – вот где настоящая школа. Я ухожу на фронт, куда приглашаю и вас!

Часть III

Бог Войны

В начале января 1918 г. генерал Деникин принял командование над всеми частями Добровольческой Армии в Ростове и Таганроге. Начальником его штаба стал генерал Марков, на которого легла задача срочного завершения формирования частей и приведения их в боевую готовность. В связи с новыми формированиями неимоверно распухли штабы. Он потребовал их максимального сокращения, в соответствии с численностью их частей. Марков, в силу горячего характера, резких жестов и подчас не сдержанной речью производивший ошеломляющее впечатление на не знавших его Добровольцев, заходивших в штаб, стал грозой „штабной психологии», из-за чего неудовольствие им приняло такие формы, что Корнилов дважды говорил с генералом Деникиным о необходимости освобождения Сергея Леонидовича от занимаемого поста.

Позднее Антон Иванович замечал, что, находясь на штабной должности, Марков терпел много упрёков своей работе, но, стоило ему оказаться в бою, во главе своего полка, как он тотчас стал кумиром добровольцев: «У Маркова была одна особенность - прямота, откровенность и резкость в обращении, с которыми он обрушивался на тех, кто, по его мнению, не проявлял достаточного знания, энергии или мужества. Отсюда - двойственность отношений: пока он был в штабе, войска относились к нему или сдержанно (в бригаде), или даже нестерпимо (в ростовский период Добровольческой армии). Но стоило Маркову уйти в строй, и отношение к нему становилось любовным (стрелки) и даже восторженным (добровольцы). Войска обладали своей собственной психологией: они не допускали резкости и осуждения со стороны Маркова - штабного офицера; но свой Марков - в обычной меховой куртке, с закинутой на затылок фуражкой, помахивающий неизменной нагайкой, в стрелковой цепи, под жарким огнем противника - мог быть сколько угодно резок, мог кричать, ругать, его слова возбуждали в одних радость, в других горечь, но всегда искреннее желание быть достойными признания своего начальника…» Марков был храбрым офицером, всегда ведущим своих подчиненных в атаку и способным на самую неожиданную и отчаянную инициативу. Но не ради лихости, а ради выполнения боевой задачи, ради спасения людей. В Добровольческой армии его так и называли – «сплошной порыв без перерыва». Сергей Леонидович всегда был в самых горячих местах боя, совершенно не думая о собственной жизни. Один из «первопоходцев» свидетельствует:

 «В походах можно было его видеть во всех местах колонны – впереди, сзади. Повсюду наводил порядок и знал почти всех в лицо… В бою метался повсюду, и где была заминка, шел вместе с цепями или же впереди их во весь рост с белой папахой на голове, и это так влияло на добровольцев, что у них, как они сами говорили, пропадал страх.

Под пулями никогда не кланялся и говорил: «Не бойтесь пули, предназначенная вам – она всё равно везде вас найдет… Позор страны должен смыться кровью её самоотверженных граждан». Для Маркова было так естественно подняться первому в цепи и просто сказать: «Отдохнули, ну, теперь еще одно усилие, вперед, в штыки…» – и быть впереди всех с винтовкой наперевес».

Как вспоминал генерал Деникин, когда в горячие минуты боя слышался обычный приказ Маркова: «Друзья, в атаку, вперед!» - то Офицерский полк, которым он командовал, люди, которых он вел на подвиг и смерть, поднимались без сомнений и колебаний.

Если Марков встречал бегущих, то он возвращал их в бой по-суворовски, словами: «А мне как раз нужна подмога, за мной!..» Солдаты с офицерами поворачивались и с удвоенной яростью снова шли в битву.

В феврале 18-го года, когда большевики вплотную приблизились к Ростову, генерал Корнилов, чтобы спасти армию, решил уходить на Кубань. Эвакуация Ростова была поручена С.Л. Маркову. Один из участников вспоминал, что город в ночь с 9-го на 10-ое февраля «был как вымерший - в окнах темно, холодный ветер несет снег и сухую пыль».

На центральной улице, между тем, царило оживление. Там распоряжался стремительный и не теряющий уверенности генерал Марков, чья неизменная высокая белая папаха была видна издалека. Редкие оружейные залпы и шум, производимый собравшейся колонной войск покрывал его громкий и твёрдый голос. Указав на стоящий неподалёку бронеавтомобиль, Марков скомандовал:

- Когда колонна двинется - взорвать его! У нас нет бензина!

В это время на несколько грузовых машин грузились пулемёты.

- Это еще что? – воскликнул генерал. - Да вы с ума сошли? Ведь я сказал, что у нас нет бензина - перегрузить на лошадей!

- Ваше Превосходительства, достать лошадей и повозок невозможно…

- Чушь! – резко ответил Марков и, подойдя к пожарному сигналу, прикрепленному к столбу, ударом разбил стекло. Не прошло и 15-ти минут, как из темноты примчалась пожарная команда.

- Стой! - приказал Сергей Леонидович. - Распрячь лошадей!

Бранд-мойор пытался протестовать, но безрезультатно. Пожарные стали в строй пулеметной команды 1-го офиц. батальона...

10-го февраля 1918 г., около Аксая, Белая Армия перешла на Другую сторону Дона, где генерал Корнилов решил остановиться и произвести реорганизацию армии.

Армия главным образом была сведена в три полка - Сводно-Офицерский, Корниловский и Партизанский (впоследствии Алексеевский).

Командиром Сводно-Офицерского был назначен генерал Марков. В этом полку четырехротного состава (примерно по 200 человек в роте) на положении рядовых оказались почти все офицеры (всего из 3689 участников 1-го Кубанского похода количество офицеров вдвое превышало количество нижних чинов). Принимая полк, Сергей Леонидович обратился к офицерам с речью:

- Здравствуйте, мои друзья! Немного же вас здесь! По правде говоря, из трехсоттысячного офицерского корпуса я ожидал увидеть вас больше. Но не огорчайтесь! Я глубоко убежден, что даже с такими малыми силами мы совершим великие дела. Приказом Верховного Главнокомандующего, имя которого хорошо известно всей России, генерала Корнилова, я назначен командиром Офицерского полка, который сводится из ваших трех батальонов, роты моряков и Кавказского дивизиона. Командиры батальонов переходят на положение ротных командиров, ротные командиры на положение взводных. Ну и тут вы, господа, не огорчайтесь: здесь и я с должности начальника штаба фронта фактически перешел на батальон! Не спрашивайте, куда и зачем идем, а то все равно скажу, что идем мы к черту на рога, за синей птицей!

Сразу после этих слов командир 1-го батальона, полковник Борисов, заявил:

- Я считаю для себя невозможным с должности командира полка перейти на роту!

- Полковник, вы мне не нужны! - резко оборвал его Сергей Леонидович и, повернувшись к полковнику Плохинскому, приказал: - Назар Борисович, примите роту!

Не останавливаясь на только что происшедшем инциденте, Марков продолжил:

-Штаб мой будет состоять из меня, моего помощника, полковника Тимановского и доктора Родичева, он же будет и казначей.

Далёкий от тщеславия сам, генерал Марков не признавал его у других. Свой офицерский полк он свел фактически в батальон. Никаких промежуточных инстанций между командиром полка и ротами. Все в строю, все на передовой линии и командир полка сам руководит боем.

- Вперёд, друзья!

Так начался беспримерный в истории 1-й Кубанский поход, названный «ледяным». Офицерский полк шёл походным порядком в авангарде армии, и всегда впереди - «в белой высокой папахе, черной куртке с белыми генеральскими погонами и брюках и сапогах русского фасона» – генерал С.Л. Марков…

***

В начале декабря 1914-го года в 4-ю стрелковую бригаду генерала А.И. Деникина, позднее развернутую в 4-ю («железную») дивизию неожиданно прибыл никому не известный молодой полковник, только что получивший назначение начальником штаба бригады. Антон Иванович просил назначить на эту должность другого человека, но получил её С.Л. Марков.

К тому времени Сергей Леонидович сменил уже несколько мест службы. В самом начале войны он занял пост начальника Разведывательного отделения в Управлении генерал-квартирмейстера штаба Главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта, начальником которого в то время был М.В. Алексеев. Находясь на этой должности, Марков вынес предложение по проведению опросов пленных, суть которого сводилась к тому, чтобы для эффективности упростить их процедуру и сделать анонимными. Вскоре после этого полковник был назначен начальником Управления генерал-квартирмейстера штаба Юго-Западного фронта, а через месяц переведен на должность начальника штаба 19-й пехотной дивизии 9-й армии, в составе которой он с 28 по 30 октября участвовал в блокаде крепости Перемышль, а с 30 октября по 26 ноября - во всех боях дивизии на Карпатах в районе Дуклинских проходов. «За отличия в боях в указанный период полковник Марков представлен мною к награждению мечами к ордену Святой Анны 2-й степени», - написал в дополнении к послужному списку Маркова начальник 19-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Г.Ф. Янушевский.

Прибыв в 4-ю бригаду, Сергей Леонидович заявил, что «только что перенес небольшую операцию, пока нездоров, ездить верхом не может и поэтому на позицию не поедет». Генерал Деникин и штабные офицеры, изначально отнёсшиеся к вновь прибывшему «профессору» насторожённо, ещё более укрепились в этом мнении и с тем отправились к своим стрелкам, ведшим бой впереди города Фриштака. В разгар сражения, под непрекращающимся сильнейшим огнём к цепи подъехала огромная колымага, запряжённая парой лошадей. В ней с весёлым видом сидел С.Л. Марков.

- Скучно стало дома. Приехал посмотреть, что тут делается... – со смехом пояснил он.

По свидетельству Деникина «с этого дня лед растаял, и Марков занял настоящее место в семье «железной» дивизии»«.

Примечательный эпизод, относящийся к этому времени, сохранился для нас в воспоминаниях военврача, которого судьба однажды свела на фронте с С.Л. Марковым:

«Входит хозяин дома и заявляет, что в соседней комнате лежит больной русский полковник, и просит посетить его. Мы вошли. В узенькой комнатке на кровати лежал бледный изможденный молодой человек с маленькой, французского типа бородкой. Мы представились друг другу. Это был Генерального штаба полковник С.Л. Марков.

- Вы ранены? - спросил я.

- Какой там! - с гримасой отчаяния возразил Марков. - Не так обидно было бы, если бы ранили, а то заболел подлейшей болезнью - аппендицитом, и, как колода, лежи вот, а там, в дивизии, не успел я уехать (уехал я третьего дня утром), а вечером полк потерял половину состава. Ай, не могу я так лежать. Завтра уеду. Иначе все погубят, все, все.

Больной, корчась от боли, приподнялся в постели.

- Куда вам ехать? Помилуйте, на вас лица нет.

- Надо ехать, надо! - с энергией возразил он.

Оказалось, в это время полковник Марков состоял начальником штаба одной из наших боевых пехотных дивизий.

На другой день я встретил его в г. Ржешуве в коридоре суда, в котором расположился штаб 8-й армии.

Он опирался на костыль. Вид у него был, что называется, «краше в гроб кладут».

- Что вы здесь делаете, господин полковник? - в изумлении спросил я.

- Не могу я здесь сидеть, не могу лечиться, когда моя дивизия гибнет, еду туда, а они не пускают! - с энергией и силой возмущенного говорил он, а сам в изнеможении прислонился к стене, и холодный пот крупными каплями выступил у него на лбу.

Я пошел отыскивать генерал-квартирмейстера 8-й армии, милейшего графа Г.

- Ради Бога, отговорите, не пускайте полковника Маркова в дивизию, - попросил я. - Видимо, это ценный человек. Ведь даром погибнет.

- Да что с ним поделаешь?! Доктора говорят, что ему необходимо сделать операцию, иначе смерть, а он слышать ничего не хочет, точно помешанный, настойчиво просится в дивизию. А человек драгоценный, герой.

В тот же день я уехал в командировку».

На должности начальника штаба Марков пробыл два с лишним месяца. За это время Высочайшим приказом Сергей Леонидович был награжден орденом Святого Владимира 3-й степени и мечами к имеющемуся ордену Святой Анны 2-й степени.

В феврале 15-го года бригада Деникина переживала нелёгкое время. Сам Антон Иванович вспоминал:

«Бригада, выдвинутая далеко вперед, полукольцом окружена командующими высотами противника, с которых ведут огонь даже по одиночным людям. Положение невыносимое, тяжкие потери, нет никаких выгод в оставлении для нас на этих позициях, но... соседняя 14-я пехотная дивизия доносит в высший штаб: «кровь стынет в жилах, когда подумаешь, что мы оставим позицию и впоследствии придется брать вновь те высоты, которые стоили нам потоков крови»... И я остаюсь. Положение, однако, настолько серьезное, что требует большой близости к войскам; полевой штаб переношу на позицию - в деревню Творильню. /.../ В такую трудную минуту тяжело ранен ружейной пулей командир 13-го стрелкового полка, полковник Гамбурцев, входя на крыльцо штабного дома. Все штаб-офицеры выбиты, некому заменить. Я хожу мрачный из угла в угол маленькой хаты. Поднялся Марков.

- Ваше Превосходительство, дайте мне 13-й полк.

- Голубчик, пожалуйста, очень рад!

У меня у самого мелькала эта мысль. Но стеснялся предложить Маркову, чтобы он не подумал, что я хочу устранить его от штаба. С тех пор со своим славным полком Марков шел от одной победы к другой. /.../ Он не жил, а горел в сплошном порыве».

Однако, «мертвая линия старшинства» не позволяла Маркову «законно» принять командование - в кандидатских списках на принятие командования полком он стоял во втором десятке. Только 9 месяцев спустя после принятия временного командования, Сергей Леонидович был официально утверждён на этой должности.

По свидетельству Деникина в этот сложнейший период единственный раз довелось ему видеть Маркова «совершенно подавленным, когда весною 1915 года под Перемышлем он выводил из боя остатки своих рот, весь залитый кровью, хлынувшей из тела стоявшего рядом командира 14-го полка, которому осколком снаряда оторвало голову».

Как и на фронте русско-японской войны, Марков был отмечен многими, но теперь более высокими боевыми наградами. Командуя полком, он проявлял доблесть, сделавшую впоследствии его имя легендарным. Всегда со своими стрелками, неизменно во главе полка, он личным примером показывал образец служения Родине. В июле 1915 года за бой под Творильней Марков был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени. В августе последовало награждение Георгиевским оружием. Марков мог с гордостью носить свои высокие боевые награды, зная, что ими в не меньшей степени гордятся его подчиненные. Однажды он высказал честолюбивую мысль:

- Теперь или орден 3-й степени, или деревянный крест!

Генерал Деникин вспоминал о его участии в Первой Мировой: «Марков шел в арьергарде и должен был немедленно взорвать мост, кажется, через Стырь, у которого столпилось живое человеческое море. Но горе людское его тронуло, и он шесть часов еще вел бой за переправу, рискуя быть отрезанным, пока не прошла последняя повозка беженцев.

Он не жил, а горел в сплошном порыве.

Однажды я потерял совсем надежду увидеться с ним… В начале сентября 1915 г., во время славной для дивизии первой Луцкой операции, между Ольшой и Клеванью, левая колонна, которою командовал Марков, прорвала фронт австрийцев и исчезла.

Австрийцы замкнули линию. Целый день не было никаких известий. Наступил вечер. Встревоженный участью 13-го полка я выехал к высокому обрыву, наблюдая цепи противника и безмолвную даль. Вдруг, издалека, из густого леса, в глубоком тылу австрийцев раздались бравурные звуки полкового марша 13-го стрелкового пока. Отлегло от сердца.

- В такую кашу попал, - говорил потом Марков, - что сам черт не разберет - где мои стрелки, где австрийцы; а тут еще ночь подходит. Решил подбодрить и собрать стрелков музыкой.

Колонна его разбила тогда противника, взяла тысячи две пленных и орудие и гнала австрийцев, в беспорядке бегущих к Луцку».

В октябре 1915 года 4-я стрелковая дивизия в районе Чарторыйска, прорвала фронт противника на протяжении 18 верст и на 20 с лишним верст вглубь. Не имея резервов, Брусилов не решался снять войска с другого фронта, чтобы использовать этот прорыв. Между тем, противник бросил против «железной» все свои резервы. Не теряющий бодрости, Марков, бывший в авангарде, докладывал по телефону Антону Ивановичу:

- Очень оригинальное положение. Веду бой на все четыре стороны света. Так трудно, что даже весело стало.

Бои под Журавиным, Горыньей, Перемышлем, Луцком, Чарторыйском прославили имя полковника Маркова, никогда не терявшим самообладания и действовавшего дерзко и неожиданно для противника. Тогда же Сергей Леонидович был представлен начальником дивизии к чину генерал-майора, но из-за своей молодости не получил его.

Более года находился Сергей Леонидович во главе 13-го стрелкового полка, сроднившись за это время не только со своими офицерами, но и со стрелками, многих из которых он знал в лицо. В боевые будни, несмотря на всю их напряженность, Марков оставлял место и празднику, и заботе о своих стрелках. Незадолго до Пасхи в приказе по полку он писал: «Обходил сегодня окопы семи рот, с особенным удовольствием прошел по 9-й роте, все окопы украшены ветвями, имеют веселый праздничный вид. Сердечно благодарю от лица службы командующего 9-й ротой прапорщика Мельтцера за его заботы о вверенных ему стрелках». Во время праздника русские и австрийские солдаты вышли навстречу друг другу – это был первый случай, свидетельствующий о пока намечающимся лишь падении дисциплины…

После многократных отказов Ставка вынудила Маркова повторно принять должность начальника штаба дивизии, а весной 1916-го года Сергей Леонидович оказывается уже на Кавказском фронте, вступив в должность начальника штаба 2-й Кавказской казачьей дивизии в чине генерал-майора. Отсюда осенью того же года Марков был вызван читать лекции в открывшуюся Николаевскую академию Генерального штаба, где пробыл до начала 1917 года…

Часть IV

Шпага генерала Корнилова

21 февраля 1918 года под селением Лежанка на границе Ставропольской губернии Офицерский полк выдержал первый серьезный бой, имевший огромное нравственное значение для Добровольческой армии. Марковцы показали, что лучший способ разбить большевиков - решительное наступление не останавливаясь перед естественными преградами. Имея силы в 2 полка и 2 батареи 39-й пехотной дивизии и защищая мост через реку Средний Егорлык энергичным артиллерийским огнем, большевики не ожидали, что Марковцы, наступавшие длинной цепью, как на параде, «шагом, выровнявшись, винтовки у ноги», бросятся прямо в реку (1-я Офицерская рота) и, не останавливаясь, далее вперед. Другая рота во главе с Марковым бросилась на мост, и через несколько минут Лежанка была в руках у белых. В этом бою большевики оставили убитыми 540 человек, потери добровольцев составили всего 3 человека 1-й офицерской роты.

После этого боя Добровольческая армия делала многоверстные переходы по Кубани, и переправы через реки для добровольцев стали обыденным делом: 4 марта 1918 года в бою под станицей Кореновская, в котором со стороны большевиков участвовало 10000 человек с двумя бронепоездами и многочисленной артиллерией, полк Маркова совершил такой же подвиг, обойдя станицу с левого фланга. Задача взять Кореновскую во что бы то ни стало (иначе невозможно было идти дальше к Екатеринодару, находившемуся уже в 70 верстах), была выполнена. Сохранились воспоминания очевидца об этой операции:

«Под стан. Кореновской шёл тяжелый бой. Попытки белых сломить красных не удаются - большевики упорны и бросают в бой новые резервы, у белых резервов нет. Подъехавший ген. Корнилов, обращаясь к ген. Маркову, говорит:

- Сергей Леонидович, кажется придётся нам здесь ночевать?

- Ночевать не будем! - бодро отвечает Марков.

Он, не обращая внимания на огонь противника, перебежками добирается до передовой цепи.

- Жарко? - кричит ген. Марков.

- Жара! Да вот патронов нет! - сразу ответило несколько голосов.

- Вот нашли чем утешить! В обозе их тоже нет. По сколько есть?-

- Десять, пятнадцать, двадцать... - в разнобой ответили ему.

- Ну, это ещё не так плохо! Вот если одни штыки, то будет хуже.

- Ну, а теперь в атаку, добывать патроны! - и первый бросается вперёд.

Подобные сцены происходили нередко…»

Надо заметить, что, как и многих офицеров, Маркова, всегда устремлявшегося в самую гущу боя, в самые опасные его места, весьма беспокоило аналогичное стремление Верховного Главнокомандующего. Склонный к фатализму генерал Корнилов имел привычку наблюдать все бои, избрав наблюдательный пункт в самой опасной точке, стоя под огнём, который то и дело поражал находившихся рядом с ним людей. Сергей Леонидович, видя это, не раз нападал на штаб:

- Уведите вы его, ради Бога! Я не в состоянии вести бой и чувствовать нравственную ответственность за его жизнь!

- А вы сами попробуйте… - слышался ответ.

Перед каждым сражением Марков появлялся перед своими рядовыми офицерами, приветствуя их:

- Здравствуйте, мои друзья!

Один из них впоследствии вспоминал:

«Уже почти с первых дней мы, добровольцы, от рядового до командиров, сразу преисполнились глубоким уважением к нему. В отдаваемых им приказаниях он был резок, в выполнении требователен. Он сам за всем наблюдал. Его можно было видеть повсюду - в боях, на самых важных участках, он был там и брал на себя руководство. Где появится генерал Марков, - это означало, что именно тут пункт тяжести, и каков бы он ни был, и каким неразрешимым не казался бы, он своей напористостью заставлял его преодолеть. Добровольцы сразу поверили в генерала Маркова и шли за ним, и не существовало для них преград, когда Марков шел с ними в бой, которых нельзя было преодолеть. Казалось, что не мы, а он, титан, схватился с врагом, а мы - только молчаливые зрители. Как в дневных походах, так и в ночных передвижениях - Марков и тут, Марков и там, и слышится его резкий, повелительный голос, дающий те или иные распоряжения или указания. Его характерная фигура в белой, сильно пожелтевшей папахе, в темно-серой, штатского покроя, ватой подстеганной до колен куртке, с генеральскими погонами, с плетью в правой руке, часто резко поднимавшейся с угрозой, иногда не только рассекавшей воздух, но и ложившейся по плечам, появлялась перед нами в совершенно неожиданных для нас местах, на невысоком, но крепко сложенном коне».

Один из самых ярких эпизодов Ледяного похода - переход Офицерского полка под станицей Ново-Дмитриевской, движение на которую было предпринято 15 марта с целью соединения с Кубанской армией. Всю ночь накануне лил дождь, дороги превратились в грязное месиво, в котором увязали люди и лошади. Люди вымокли до нитки и с трудом переставляли ноги в налитых водою, отяжелевших сапогах. Следом ударил мороз, замела ледяная вьюга, одежда стала покрываться ледяной коркой, обессилевшие лошади падали, увязая в выпавшем по колено снегу. Путь добровольца преградила река Чёрная, мост через которую оказался смыт. На противоположном берегу её стояли большевики. Корнилов разослал конных офицеров искать переправу, но таковая не находилась. Тогда Марков первым бросился в ледяную воду:

- Вперед, за мной! - и вброд перешел реку. Следом за своим командиром перебралась на другой берег 1-я офицерская рота.

- Всех коней к мосту, полк переправлять верхом и на крупах! – приказал Сергей Леонидович.

Через некоторое время подтянулся весь полк.

- Сыровато! – встретил генерал своих подчинённых.

Офицерский полк, развернувшийся против станицы, оказался в одиночестве, так как переправа остальных частей требовала времени, а отряд генерала Покровского, шедший с другой стороны, не подошёл, сочтя невозможным двигаться в таких погодных условиях (это и спасло большевиков от окружения). Между тем, окончательно стемнело. Оценив ситуацию, Сергей Леонидович решил:

- Ну вот что. Ждать некого. В такую ночь без крыш тут все подохнем в поле. Идём в станицу! – и под жесточайшим огнём противника бросился со своим полком в атаку.

«Полузамёрзшие, держа в онемевших руках винтовки, падая и проваливаясь в густом месиве грязи, снега и льда, офицеры бежали к станице, ворвались в неё и перемешались в рукопашной схватке с большевиками: гнали их потом до противоположной окраины, встречаемые огнём чуть не из каждого дома, где засели и грелись не ожидавшие такой стремительной атаки и не успевшие построиться красногвардейцы…» - вспоминал генерал Деникин.

В Ново-Дмитриевской Добровольческая армия, соединившись с Кубанской и увеличившись почти до 6000, провела целую неделю. При переформировании частей генерал Марков получил в командование 1-ю Отдельную пехотную бригаду: к его Офицерскому полку был придан 1-й Кубанский стрелковый полк, две батареи артиллерии, 1-я инженерная рота. У кубанцев-добровольцев, от рядового до командира, Марков сразу же снискал любовь, преданность и веру, те же чувства, что и в родном полку. Генерал сам входил во все дела бригады, во все детали, чтобы быть в курсе любого вопроса. Но не только требовательность и строгость отличала его, но и то, что умел в любой нужде защитить своих подчиненных, интересы своей бригады. Нравились его витиеватые шутки, на которые он был мастер. Сам Сергей Леонидович скромно объяснял свое влияние не своими талантами, а только тем, «что живет жизнью солдат и разделяет все опасности со своими подчиненными».

И его подчинённые были достойны своего командира. В боях и походах выковывался облик Марковцев как самоотверженных рыцарей Белой Идеи, познавших всю глубину мистической сущности своей борьбы и стремящихся к воскресению России ценой собственной жизни. Это нашло свое выражение и в их форме: полковой значок - черный флаг с крестом Андрея Первозванного, чёрная одежда и погоны как траур по порабощённой России и презрение к преходящим жизненным благам, белая кайма на погонах и белый верх фуражки – надежда на жизнь вечную и веру в воскресение России. Эта форма настолько отличалась от формы других белых частей и внушала такой ужас противнику, что часто массы красноармейцев в панике бежали, не сделав и единого точного выстрела – столь панический страх вызывали у них марширующие идеально ровные шеренги Марковцев в черной форме с белыми фуражками.

Идея самопожертвования во имя спасения Родины доходила у Марковцев даже до особого стремления к героической смерти. Они искренне верили, что своей смертью они могут спасти Россию. Один из офицеров Марковского полка так описал это стремление и эту жизненную философию жертвенного подвижничества Марковцев:

«У всякого полка есть своя физиономия. Неистощим задор и молодечество дроздовцев. Непоколебимо спокойное мужество, неотвратимый порыв корниловцев. Есть еще один полк. Странен и неповторим его облик. Строгая, простая без единого украшения черная форма, белеют лишь просветы да верхи фуражки. Заглушенный, мягкий голос.

Замедленные тихие движения. Точно эти люди знают какую-то тайну. Точно обряд какой-то они совершают, точно сквозь жизнь в обеих руках проносят они чашу с драгоценным напитком и боятся расплескать ее.

Сдержанность – вот отличительная черта этих людей, которых провинциальные барышни давно очертили «тонные марковцы». У них есть свой тон, который делает музыку, но этот тон – похоронный перезвон колоколов, и эта музыка – «De profundis» (начальные слова 130-го «похоронного» псалма» - Е.С.). Ибо они действительно совершают обряд служения неведомой прекрасной Даме – той, чей поцелуй неизбежен, чьи тонкие пальцы рано или поздно коснутся бьющегося сердца, чье имя – смерть. Недаром у многих из них четки на руках: как пилигримы, скитающиеся в сарацинских песках, мыслью уносящиеся к далекому Гробу Господню, так и они, проходя крестный путь жертвенного служения Родине, жаждут коснуться устами холодной воды источника, утоляющего всех. Смерть не страшна. Смерть не безобразна. Она – прекрасная Дама, которой посвящено служение и которой должен быть достоин рыцарь.

И Марковцы достойны своей Дамы: они умирают красиво… Будет время, под благовест кремлевских колоколов преклонят перед Добровольческими полками – Дроздовским, Корниловским и Марковским – свои венчальные головы двуглавые орлы старинных знамен. И поблекнут старые девизы, и на скрижали истории будут вписаны новые. Тогда девизом Марковского полка будет: «Ave, patria, morituri te salutant» («Радуйся, Родина, идущие на смерть приветствуют тебя» – Е.С.), а на братской могиле павших Марковцев начертано будет: «Те, кто красиво умирают».

В знак своего особого мистического призвания и распятия собственной воли некоторые Марковцы носили монашеские четки, полученные ими в июне 1919 года в женском монастыре под Белгородом как благословение: «Необычно было видеть Марковцев с монашескими чётками на руке. Те, кто их носил – носил с достоинством. Говорили – принадлежность формы Марковцев. Но это не привилось – начальство полка отнеслось не серьезно – оно не огласило этот глубокий по смыслу факт по полку, предало его забвению. Может быть потому, что знало – в разгаре жестокой борьбы невольно глохнет голос Христианской совести, ожесточается сердце и неизбежны нарушения долга, связанного с ношением чёток. Молчал о благословении и полковой священник. Но о них не все забыли: были, которые в своей жизни и поступках мысленно перебирали шарики чёток…»

А уже позднее один из офицеров размышлял: «Для воссоздания армии мы должны образовывать новые кадры не воинов просто, но духовных рыцарей. Не служба просто, но подвижничество должно лежать в основе нашей жизни… Выше идеала единой России (и большевики стремятся к единой России) стоит идеал правды и добра, за который мы боремся… Не пора ли поставить вопрос о чистом добровольчестве, об ордене духовных рыцарей, куда принимают только после искуса?».

Марковцы в определённой степени стали первыми рыцарями, приближенными к этому типу, типу «рыцарей-монахов, принесших свою волю, свою кровь и свою жизнь на алтарь служения России», как пишет современный автор.

***

«Мое настроение выжидательное; я боюсь за армию; меня злит заигрывание с солдатами, ведь это разврат и в этом поражение. Будущее трудно угадать; оно трезво может разрешиться, (если лишь) когда умолкнут страсти. Я счастлив буду, если Россия получит конституционно-демократический строй и пока не представляю себе Россию республикой…» - записал С.Л. Марков в своём дневнике в марте 17-го года. Отречение Николая II произвело на него большое впечатление. Впоследствии генерал не раз подчеркивал, что является монархистом и видит будущее устройство России как конституционной монархии.

В феврале генерал Марков получил должность 2-го генерал-квартирмейстера при Ставке, начальником штаба которой стал А.И. Деникин. Сергей Леонидович лояльно служил Временному правительству, но раздражение против него нарастало с каждым днём. «Погубят армию эти депутаты и советы, а вместе с ней и Россию…» - записывает он в дневнике. Марков говорил, спорил, ругался, «ублажал», по собственному выражению, «полуграмотных в военном деле чинов комитета» и «несведущих, фантазирующих, претендующих на особую роль комиссаров». Служба в Ставке также была не по нутру энергичному Маркову:

- Не по мне эта штабная служба. Святое дело строй, но где же он? - говорил Сергей Леонидович. - Кажется, снял бы свои генеральские погоны и бросил бы в лицо этим негодяям, погубившим русскую армию... Но надо подождать…

Дисциплина в армии рушилась на глазах, выступления солдат, нападения и аресты офицеров, погромы стали едва ли не нормой. Очередной бунт вспыхнул в Брянске. Генерал Деникин вспоминал: «Настроение в городе было крайне возбужденное. Марков неоднократно выступал в многочисленном совете военных депутатов, и после бурных, страстных и иногда крайне острых прений ему удалось достигнуть постановления о восстановлении дисциплины и освобождении 20 арестованных. Однако, после полуночи несколько вооруженных рот двинулись на вокзал для расправы с Марковым, Большаковым и арестованными. Толпа бесновалась. Положение грозило гибелью. Но находчивость Маркова спасла всех. Он, стараясь перекричать гул толпы, обратился к ней с горячим словом. Сорвалась такая фраза:

- ...Если тут был кто-нибудь из моих железных стрелков, он сказал бы вам, кто такой генерал Марков!

- Я служил в 13-м полку, - отозвался какой-то солдат из толпы.

- Ты?!

Марков с силой оттолкнул нескольких окружавших его людей, быстро подошел к солдату и схватил его за ворот шинели.

- Ты? Ну так коли! Неприятельская пуля пощадила в боях, так пусть покончит со мной рука моего стрелка...

Толпа заволновалась еще больше, но уже от восторга. И Марков с арестованными при бурных криках «ура» и аплодисментах толпы уехал в Минск».

Сам Сергей Леонидович писал в дневнике:

«Вместо Минска, куда меня приглашали на митинг в качестве оратора, поехал по приказанию командарма во 2-й Кавказский корпус. Видел Бенескула, принявшего управление корпусом из рук прапорщика Ремнева. Затем отправился в Залесье, где был собран корпусной комитет 2-го Кавказского корпуса... Получил от него полное осуждение роли Ремнева и 2-й Кавказской гренадерской дивизии... Ушел при криках овации по моему адресу...»

Через два дня стало известно о самоубийстве генерала Бенескула. Офицеры штаба 2-го Кавказского корпуса обвинили в этой трагедии Маркова и решили написать три письма одинакового содержания генералу Мехмандарову, Сергею Леонидовичу и госпоже Бенескул, давая последней право напечатать письмо в газетах. Марков был потрясён: «Мне в первый раз в жизни сказали, что я убийца. Не выдержал, сделалось дурно, самосознание говорит, что я виновен. Не надо было говорить Бенескулу о некорректности его принятия корпуса из рук прапорщика Ремнева. Я должен был знать его слабость духа, воли, его мягкость. Вечером собрались все наши комитеты и многочисленная публика; я пришел, и, заявив, что я убийца, просил судить меня. Через несколько времени за мной прибежали офицеры и солдаты с просьбой выслушать их постановление. Мое появление, чтение постановления, в котором говорилось, что я поступил, как честный солдат и генерал, и мой уход - сплошная овация всего собрания. И все же это великий урок на будущее».

Временное правительство неустанно повторяло лозунг о «войне до победного конца», но конец этот становился всё более сомнительным. «Я верю, что все будет хорошо, но боюсь - какой ценой? – читаем мы в дневнике Маркова. - Мало говорить - война до победного конца, но надо и хотеть этого...»

В конце мая 1917 года, после назначения командующим Западным фронтом генерала Деникина, Марков был назначен начальником штаба Западного фронта. Вместе с командующим он пережил драму июньского наступления, окончившегося полной неудачей из-за разложения армии.

После назначения генерала от инфантерии Л.Г. Корнилова Верховным Главнокомандующим в июле 1917 года на его прежнюю должность командующего Юго-Западным фронтом был назначен генерал Деникин. Вслед за ним, на должность начальника штаба Юго-Западного фронта, был переведен и Марков. В это же время Сергей Леонидович был произведен в генерал-лейтенанты.

В августе 17-го Марков полностью поддержал выступление генерала Корнилова, на которого возлагали надежды все наиболее здоровые силы русского общества. Не участвовав в нем прямо, Деникин, Марков и несколько офицеров штаба сделали запрос в Ставку с предложением помощи, высказывая тем самым поддержку Корнилову и его программе вывода армии и страны из кризиса. Деникин, в числе других командующих фронтов, отправил наиболее резкую телеграмму в адрес Временного правительства, в которой целиком встал на сторону Корнилова. Одновременно послал телеграмму правительству и Марков, выражая солидарность с высказанными Деникиным положениями. Однако Керенский объявил Главнокомандующего и поддержавших его офицеров мятежниками.

Ожидая исхода противостояния, Марков, по свидетельству Деникина, каждый вечер собирал офицеров генерал-квартирмейстерской части для доклада оперативных вопросов на этот день. 27-го он знакомил их со всеми известными нам обстоятельствами столкновения и нашими телеграммами и не удержался, чтобы в горячей речи не очертить исторической важности переживаемых событий, необходимости поставить все точки над «i» и оказать полную нравственную поддержку генералу Корнилову…»

Увы, драма «корниловского мятежа» окончилась победой Керенского, оказавшейся на деле поражением России и самого Временного правительства, которое через какие-то два месяца будет смещено большевиками…

За попытку вооруженного восстания против Временного правительства генералы Деникин, Марков и генерал-квартирмейстер штаба генерал-майор М.И. Орлов были арестованы по приказанию комиссара Юго-Западного фронта и заключены в Бердичевскую тюрьму. Вскоре была ликвидирована и Ставка Верховного главнокомандующего, а участники Корниловского выступления во главе с самим генералом были заключены в городе Быхов Могилевской губернии…

Часть V

Ангел-Хранитель

- Чёрт знает что! Попадёшь к шапочному разбору! – нервничал генерал Марков, оставленный для охраны раненых, которых неминуемо ждала изуверская расправа в случае захвата обоза большевиками, на левом берегу Кубани, в то время как основные силы белых переправились на другой берег и повели наступление на Екатеринодар, занятый многократно превосходящими силами красных.

За несколько дней до этого Марковцы одержали очередную блистательную победу: была взята станица и станция Георгие-Афипская. Бригада Маркова ворвалась в станицу с востока, совместно с другими частями разгромив до 1000 человек красных и захватив до 700 артиллерийских снарядов. Путь на Екатеринодар, к которому добровольцы обращали полные надежды взоры, надеясь закрепиться в нём и, наконец, обрести твёрдую почву под ногами, был открыт. Паромной переправой через Кубань распоряжался Сергей Леонидович, чью высокую фигуру в неизменной белой папахе вновь видели повсюду.

Взять Екатеринодар силами двух третей и без того немногочисленной Добровольческой армии не удалось, и Корнилов принял решение бросить в бой резерв – части бригады Маркова.

- Чёрт знает что! – на ходу ругался Сергей Леонидович, размахивая нагайкой. – Раздёргали мой Кубанский полк, а меня вместо инвалидной команды к обозу пришили. Пустили бы сразу со всей бригадой – я бы уж давно в Екатеринодаре был!

- Не горюй, Серёжа, - ответил на это генерал Романовский, близкий друг Маркова. – Екатеринодар от тебя не ушёл.

В ожидании штурма артиллерийских казарм на подступах к городу, в глубокой канаве, под проливным дождём вражеских пуль Сергей Леонидович нервно прохаживался взад-вперёд, обмениваясь короткими фразами с полковником Тимановским, не выпускавшим изо рта своей знаменитой трубки. Наконец, последовал долгожданный приказ, однако, части замешкались.

- Ну, видимо, без нас дело не обойдётся, - решил Марков и, мгновенно очутившись на насыпи, бросился к цепям: - Друзья, в атаку, вперёд!

И, как бывало не раз, увлекаемые примером командира, Добровольцы поднялись и ринулись за ним. Артиллерийские казармы были взяты.

На четвёртый день боёв, силы белых оказались на исходе, темпы атак слабели, число раненых перевалило за полторы тысячи, боеприпасов не хватало катастрофически, уже погибли многие командиры, в числе которых любимец Корнилова, командир Корниловкого полка, капитан М.О. Неженцев. Главнокомандующий собрал совещание, на котором предстояло решить, что делать дальше. Присутствовали генералы Алексеев, Деникин, Романовский, Марков, Богаевский и кубанский атаман Филимонов. Измученный непрерывными боями Сергей Леонидович склонил голову на плечо Романовского и заснул. Кто-то толкнул его. Марков поднял голову:

- Извините, Ваше Высокопревосходительство, разморило – двое суток не ложился…

Осунувшийся, мрачный Корнилов произнёс глухим голосом:

- Положение действительно тяжёлое, и я не вижу другого выхода, как взятие Екатеринодара. Поэтому я решил завтра на рассвете атаковать по всему фронту. Как ваше мнение, господа?

Это предложение поддержал только генерал М.В. Алексеев, остальные высказались против, чувствуя, что новый штурм на следующий день окажется уже за гранью человеческих возможностей и повлечёт катастрофу. Тогда Михаил Васильевич предложил компромисс: отложить штурм на день, дабы дать войскам необходимую передышку. Корнилов согласился:

- Итак, будем штурмовать Екатеринодар на рассвете 1-го апреля.

Вернувшись в свой штаб, Марков сказал своим подчинённым:

- Наденьте чистое бельё, у кого есть. Будем штурмовать Екатеринодар. Екатеринодара не возьмём, а если и возьмём, то погибнем.

На следующий день неприятельский снаряд угодил в здание фермы, где, несмотря на все отговоры, находился Главнокомандующий. Генерал Корнилов погиб.

Встал вопрос, кто заменит Корнилова и выведет армию из создавшегося положения? Называли два имени – А.И. Деникин и С.Л. Марков. За последнего ратовала молодёжь. Генерал Корнилов ещё перед выходом в поход, назначил своим заместителем Деникина. М.В. Алексеев, как Верховный Руководитель Армии, утвердил это назначение.

Молодёжь осталась недовольна и продолжала этот вопрос дебатировать и переживать. Узнав об этом, Марков тотчас обратился в строю к своей бригаде, как бы отвечая на этот волнующий всех, вопрос:

- Армию принял генерал Деникин. Бояться за её судьбу не приходится. Этому человеку я верю больше чем самому себе!

После этого все дебаты прекратились.

1-го апреля, чтобы выйти из окружения, начался спешное отступление морально подавленной армии, потерявшей в бою за Екатеринодар около половины своего состава.

3-го апреля, у станции Медведовской армия должна была пересечь железную дорогу, где действовали красные бронепоезда. От этого зависела дальнейшая судьба армии. Операция была поручена генералу Маркову. Оставив свою бригаду в одной версте от переезда, он с несколькими разведчиками поскакал вперед.

Войдя в железнодорожную будку, расположенную у переезда Марков приказал разоружить и связать находившихся там 3-х человек и послал приказание бригаде двигаться вперёд и остановиться в шагах двухстах от железной дороги. В это время раздался телефонный звонок, Сергей Леонидович снял трубку:

- Кто говорит?

- Станция Медведовская. Что, не видать кадетов?

- Нет, всё тихо.

- У нас на станции стоят два бронепоезда. Может, прислать один к переезду на всякий случай?

- Пришлите, товарищи, - тотчас откликнулся Марков. - Оно будет вернее!

Окончив разговор, Сергей Леонидович спешно установил два орудия у полотна железной дороги для встречи бронепоезда. Едва тот приблизился, генерал, сняв свою белую папаху, бросился к паровозу:

- Поезд, стой! Раздавишь, сукин сын!

- Кто на пути? - окликнули с бронепоезда.

- Разве не видишь, что свои?

Поезд остановился, и Марков, схватив у одного из стрелков гранату, бросил её в топку и крикнул, отбегая:

- Орудие - огонь!

Первый снаряд попал в колёса паровоза, второй в самый паровоз. Большевики открыли огонь из ружей и пулемётов.

Штабс-капитан Ларионов вспоминал:

«В это время штабс-капитан Шперлинг дернул за боевой шнур, паровоз был в перекрестии его панорамы... С треском ахнула граната по паровозу, и сразу крики и тревожные голоса прокатились по бронепоезду. А через секунду несколько пулеметов с платформ и орудия выплюнули струи пуль и картечи... Свист, треск, грохот, крики пошли по степи... Вспышки яркого огня озаряли на миг пригнувшиеся фигуры в шинелях, метавшихся по степи лошадей, повозок без седоков, кухни...

Но среди суматохи, под роем пуль штабс-капитан Шперлинг спокойно всаживает вторую гранату в паровоз: он завалился в облаках пара... потом по платформам...»

- Вперед! - скомандовал Марков, выскочив на самое полотно.

- Ура! – откликнулись из темноты добровольцы.

«И тогда со всех сторон бросились к поезду «Марковцы», - вспоминал генерал Деникин. – С ними их генерал. Стреляли в стенки вагонов, взбирались на крышу, рубили топорами отверстия и сквозь них бросали бомбы…»

В ходе короткого боя команда бронепоезда, состоявшая из матросов, погибла полностью.

- Снаряды. Перегружать снаряды. Повозки сюда, - кричал генерал Марков.

Штабс-капитан Ларионов писал: «…Снаряды - жизнь армии, снаряды - всеобщее спасение. Грохочут подводы, сворачивая на пахоту...

Светает... На востоке разорвалась мгла. Справа в предрассветном тумане дымятся новые подходящие бронепоезда, идут цепи красных...

Пулеметы стучат в степи... начинается арьергардный бой. 2-ое орудие отвечает броневикам...

Капитан Шаколи, курсовой офицер Михайловского артиллерийского училища, сам за панорамой. Он тяжело ранен в плечо, но, несмотря на приказание полковника Миончинского, не покидает орудие.

Последние повозки лазарета галопом, уже под пулеметом, проскакивают переезд.

«Победа» - на лицах у всех: «Победа». «Победа», - разнеслось и по лазарету. Радостны бледные лица страдальцев...

Утренний ветерок полощет черный значок генерала Маркова... Бодрый и веселый, провожаемый словами восторга и приветствия, скачет он с разведчиками в голову колонны…

Армия генерала Корнилова вырвалась из кольца... Мудрой решимостью генерала Деникина и безграничной доблестью генерала Маркова она была спасена от распыления и гибели…»

- Не задет? – спросил Антон Иванович, обнимая Маркова.

- От большевиков Бог миловал, - улыбнулся Сергей Леонидович. – А вот свои палят, как оглашенные. Один выстрелил над самым моим ухом – до сих пор ничего не слышу.

Дорога открыта и армия спасена. Было взято 360 орудийных снарядов, около 100000 ружейных патронов, пулемётные ленты, продукты питания, т.е. то, что для армии в тот момент было жизненно необходимо, запасы были все израсходованы. Армия почувствовала, что она не разбита и может ещё одерживать победы. В её рядах генерала Маркова всюду встречали несмолкаемым „Ура».

7-го апреля ночью Добровольцы опять пересекли железную дорогу. Когда последний боец перешёл дорогу, Сергей Леонидович не удержался, и, чтобы поиздеваться над красными, телефонировал им:

- Добровольческая армия благополучно опять перешла железную дорогу.

12-го апреля армия пришла в станицу Успенскую. Там был объявлен трёхдневный отдых и генерал Деникиным провёл первый смотр армии.

Генерал Марков обратился к Офицерскому полку:

- Ныне армия вышла из-под ударов, оправилась, вновь сформировалась и готова к новым боям… Но я слышал, что в минувший тяжёлый период жизни армии некоторые из вас, не веря в успех, покинули наши ряды и попытались спрятаться в сёлах. Нам хорошо известно, какая их постигла участь, они не спасли свою драгоценную шкуру. Если же кто-либо ещё желает уйти к мирной жизни, пусть скажет заранее. Удерживать не стану. Вольному – воля, спасённому – рай, и… к чёрту!

Вскоре было получено известие о восстании казаков на Дону. К добровольцам прибыла делегация казаков с просьбой о помощи восставшим. Решено было возвращаться на Дон. Пехоту посадили на подводы. 18-го апреля были уже в Лежанке, откуда начинался Ледяной поход.

Там Сергею Леонидовичу пришла мысль поставить пулемёты на подводы и составить из них как бы пулемётные батареи и применить их в бою с кавалерией. Они показали себя блестяще - в решительный момент боя под Лежанкой они, неожиданно для красных, вылетели и в упор застрочили по флангам идущей в атаку красной кавалерии. Победа была полная. Так появилась „Тачанка», выдумка генерала Маркова, ставшая знаменитостью Гражданской войны.

Светлый праздник Христова Воскресения Белая армия встречала на Дону, в станице Егорлыцкой. Первый Кубанский поход окончился.

***

«…Нет, жизнь хороша. И хороша – во всех своих проявлениях!..» - записал Марков по прибытии в Быхов, показавшийся «бердичевским узникам» едва ли не раем после пережитого.

Деникин вспоминал о том времени: «Камера № 1 . Десять квадратных аршин пола. Окошко с железной решеткой. В двери небольшой глазок. Нары, стол и табурет. Дышать тяжело - рядом зловонное место. По другую сторону - № 2, там - Марков; ходит крупными нервными шагами. Я почему-то помню до сих пор, что он делает по карцеру три шага, я ухитряюсь по кривой делать семь. Напряженный слух разбирается в них и мало-помалу начинает улавливать ход жизни, даже настроения. Караул - кажется, охранной роты - люди грубые, мстительные. В первую холодную ночь, когда у нас не было никаких вещей, Маркову, забывшему захватить пальто, караульный принес солдатскую шинель; но через полчаса - самому ли стыдно стало своего хорошего порыва, или товарищи пристыдили - взял обратно. В случайных заметках Маркова есть такие строки: «Нас обслуживают два пленных австрийца... Кроме них нашим метрдотелем служит солдат, бывший финляндский стрелок (русский), очень добрый и заботливый человек. В первые дни и ему туго приходилось - товарищи не давали прохода; теперь ничего, поуспокоились. Заботы его о нашем питании прямо трогательны, а новости умилительны до наивности. Вчера он заявил мне, что будет скучать, когда нас увезут... Я его успокоил тем, что скоро на наше место посадят новых генералов - ведь еще не всех извели...»«

В Бердичеве генералы пробыли почти месяц, испытывая постоянное унижение и ежеминутно ожидая расправы, которая едва не произошла уже во время переправы в Быхов. Путь генералов бывшей русской армии по Бердичеву с Лысой горы до вокзала 26 сентября 1917 года был настоящим кошмаром. Разнузданная озверевшая солдатская толпа не скупилась на гнусности и издевательства над своими командирами.

- Марков! Голову выше! Шагай бодрее! – слышались крики.

Всю дорогу, не теряя обычного присутствия духа, Сергей Леонидович резко отвечал на брань и окрики солдат.

- Что, милый профессор, конец?! – спросил Антон Иванович.

- По-видимому, - отозвался Марков.

От самосуда генералов спасла только охрана из юнкеров. Деникин вспоминал: «Юнкера, славные юноши, сдавленные со всех сторон, своею грудью отстраняют напирающую толпу, сбивающую их в жидкую цепь. Проходя по лужам, оставшимся от вчерашнего дождя, солдаты набирали полные горсти грязи и ею забрасывали нас. Лицо, глаза, уши заволокло зловонной липкой жижицей. Посыпались булыжники. Бедному калеке генералу Орлову разбили сильно лицо; получил удар генерал Эрдели, и я - в спину и голову…»

В таком плачевном состоянии бердичевские узники прибыли в Быхов, где вместе с Корниловым находилось около 20 человек арестованных генералов и офицеров. Заключение здесь было несравненно более комфортабельным, хотя опасность сохранялась и здесь. «Заговорщики» жили в комнатах бывшей женской гимназии по два-три человека (только Главнокомандующий занимал отдельную комнату), гуляли в саду, читали газеты, за которыми каждое утро ездил адъютант Корнилова Хаджиев, вели долгие беседы на самые различные темы. Разумеется, главной из них была судьба России.

Во время одной из таких бесед Марков, ходивший крупными шагами по комнате, остановился и «с какой-то детской доброй и смущённой улыбкой» произнёс:

- Никак не могу решить в уме и сердце вопроса – монархия или республика? Ведь если монархия – лет на десять, а потом новые курбеты, то, пожалуй, не стоит…

Генерал Марков был чужд политики. «Бог войны», как прозывали его, он служил своей Родине на поле брани и чурался любых интриг, противных его прямой и горячей натуре. А.И. Деникин писал о нём: «Его ярко-индивидуальной личности нашел отражение пафос добровольчества, свободного от темного налета наших внутренних немощей, от разъедающего влияния политической борьбы. Марков всецело и безраздельно принадлежал армии. Судьба позволила ему избегнуть политического омута, который засасывал других. (...) Догматизм и политическая нетерпимость были чужды Маркову. Те острые вопросы, которые разъедали и теперь разъедают наши ряды, он решал для себя и за себя, не насилуя ничью совесть и исходя исключительно из так или иначе понимаемой целесообразности. И когда в горячие минуты боя слышался его обычный приказ: «Друзья, в атаку, вперед!» - то части, которыми он командовал, люди, которых он вел на подвиг и смерть, шли без колебаний, без сомнений. Их не смущала пресловутая «неясность и недоговоренность» лозунгов. Они несли свои головы не за революцию, не за реакцию, не за «землю и волю» и не за помещичью реставрацию, не за «рабочий контроль» и не за «эксплуатацию капиталом». Суровая и простая обстановка первых походов и в воинах, и в вождях создавали такую же упрощенную, быть может, военную психологию Добровольчества; одним из ярких представителей ее был Марков. «За Родину!» Страна порабощена большевиками, их надо разбить и свергнуть, чтобы дать ей гражданский мир и залечить тяжелые раны, нанесенные войной и революцией. В этом заключалась вся огромная, трудная и благодарная задача Добровольчества. (...) Конечно, Маркова, как человека вполне интеллигентного, не могли не интересовать вопросы государственного бытия России. Но напрасно было бы искать в нем определенной политической физиономии - никакой политический штамп к нему не подойдет. Он любил Родину, честно служил ей - вот и все».

О быховском заключении Сергей Леонидович отмечал: «Я был бы окончательно сражен, если бы почему-либо товарищ Керенский со своими присными не признал меня достойным быховского заключения. (...) Зачем нас судят, когда участь наша предрешена! Пусть бы уж сразу расстреляли... Люди жестоки, и в борьбе политических страстей забывают человека. Я не вор, не убийца, не изменник. Мы инако мыслим, но каждый ведь любит свою Родину, как умеет, как может: теперь насмарку идет 39-летняя упорная работа. И в лучшем случае придется все начинать сначала... Военное дело, которому целиком отдал себя, приняло формы, при которых остается лишь одно: взять винтовку и встать в ряды тех, кто готов еще умереть за Родину. (...) Легко быть смелым и честным, помня, что смерть лучше позорного существования в оплеванной и униженной России. (...) Как бы мне страстно хотелось передать всем свою постоянную веру в лучшее будущее! Даже теперь, когда уже для себя я жду одно плохое».

С приходом к власти большевиков из-за угрозы расправы заключенные были освобождены распоряжением последнего Главнокомандующего Русской армии генерал-лейтенанта Н.Н. Духонина, вскоре зверски убитого в Могилёве революционными матросами и солдатами, сопровождавшими прибывшего в ставку нового «главкома» - прапорщика Крыленко.

Ещё загодя было решено уходить на Дон, где генерал Алексеев начал формирование Добровольческой армии. Корнилов уезжал последним, сопровождаемый конвоем из верных текинцев, остальные генералы отправлялись по 2-3 человека по подложным документам. Марков искусно играл роль денщика генерала И.П. Романовского, представлявшегося прапорщиком. Деникин вспоминал: «Марков – денщик Романовского – в дружбе с «товарищами», бегает за кипятком для «своего офицера» и ведёт беседы самоуверенным тоном с митинговым пошибом и ежеминутно сбиваясь на культурную речь. Какой-то молодой поручик, возвращавшийся из отпуска в Кавказскую армию, посылает его за папиросами и потом мнёт нерешительно бумажку в руке: дать на чай, или обидится?..»

Ещё до побега Романовский и Марков поручили своих жён заботам временно исполняющего должность начальника штаба польской дивизии в Быхове С. Ряснанского, который сопроводил женщин в город Сумы, где жила и его супруга. Последний вспоминал: «В Сумах я провел один день и собрался в обратный путь. На вокзале носильщик взял мои вещи и пошел за билетом, а я уселся у стола. Было тихо, и я задремал. Но тишину нарушили чьи-то твердые шаги и стук отодвигаемого стула у моего стола. Сон слетел, и я увидел севшего наискось по другую сторону стола офицера, судя по погонам - поручика саперных войск. Увидев, что я поднял голову, поручик приподнялся и отдал мне честь. Я ответил. Лицо офицера показалось мне необыкновенно знакомым, но кто он, я не мог сообразить, решил подойти к нему и я узнал... генерал Романовский.

- Почему вы здесь и в форме поручика? - спросил я.

- Вчера мы покинули Быхов и сегодня вечером приехали в Сумы, заехали к Харнитоненко и едем дальше на Дон.

- Кто это - мы?

- Я и генерал Марков. Он на платформе - пойдем, я вам его покажу. (…)

На платформе мы прошли мимо какого-то солдата, стоявшего облокотившись на фонарный столб, который покосился на нас и продолжал, не меняя позы, лузгать семечки. Дойдя до конца платформы и не видя генерала Маркова, я с недоумением спросил:

- Где же генерал Марков?

Мы вернулись и подошли к солдату. Я поднял было руку, чтобы отдать честь, как тот зашипел на меня:

- Попробуйте только отдать честь и назвать меня Ваше Превосходительство!

Я невольно рассмеялся - такой у него был настоящий вид революционного солдата.

- Ну что, хорош? - усмехнулся генерал Марков, - нагляделся я на них; оказалось не так трудно быть сознательным революционным солдатом!

Мы говорили вполголоса.

- Итак, вы едете на Дон, и в Быхове никого нет. Могу ли я туда ехать?

- Конечно! Прите на Дон и не задерживайтесь, иначе будет трудно туда добраться - большевики быстро распространяются к югу.

Подошел поезд, идущий на Харьков. Марков вошел в третий класс, а Романовский - во второй. Генерал Марков помахал мне рукой с площадки вагона, и поезд ушел.

Я вернулся к жене и рассказал о встрече с генералами, и через день, в штатском костюме, с паспортом гражданина города Сумы, я ехал в Новочеркасск и благодарил Бога за эту ночную встречу. Если бы ее не было, я, вернувшись в Быхов, попал бы прямо в руки банде Крыленко, разгромившей Ставку.

Хочу сказать еще несколько слов о генерале Маркове. Впервые я увидел его на экзаменах в Военной академии - он экзаменовал нас по уставу, а в течение года был одним из наших руководителей по тактическим занятиям. Его побаивались за сарказм и некоторую раздражительность при неудачных ответах.

В Быхове относились к нему очень хорошо потому, что знали его как храбрейшего офицера и ярко выраженного противника большевиков. Он первый поднял вопрос о необходимости создания армии на добровольческих началах и возможно скорейшего начала борьбы с большевиками.

Я вспоминаю, как лестно было мне во время Кубанского похода дважды заслужить его похвалу…»

Часть VI

Белый Витязь

За время Ледяного похода многое изменилось на юге России. Частично он был оккупирован немцами. Появился целый ряд новых «государств»: Украина, Дон, Крым... Немцы не предпринимали решительных мер против Белой армии, но старались ограничить в неё приток сил и задержать её рост. Для этого ими были созданы конкуренты Добровольческой армии - „Южная армия», «Русская Народная армия» с сугубо консервативными идеологиями, задача которых была якобы тоже борьба с большевиками. Там были немецкие деньги, там платились большие жалования и быстро и легко шло повышение в чинах. Пользы они не принесли, но разложили и оторвали довольно большую часть тех, кто собирался поступать к добровольцам, а после капитуляции Германии рассыпались сами собой.

Чтобы в самом начале обезвредить пропаганду, нацеленную на переманивание уже существующих Добровльческих отрядов, С.Л. Марков провёл беседу на эту тему с офицерами своей бригады. Он откровенно рассказал о создавшейся ситуации, о друзьях и недругах Добровольцев. Указывая на пачку газет, лежащую перед ним, Марков заявил, что нашлись и другие организации, зовущие к себе офицеров, сулящие им производство в чинах, командное положение и большое жалование.

- Как офицер Великой Русской Армии и патриот, я не представляю для себя возможным служить в „Крымской» или „Всевеликой» республике, которые мало того, что своими идеями стремятся к расчленению России, но считают допустимым вступать в соглашение и находиться под покровительством страны фактически принимавшей главное участие в разрушении нашей Родины. Что даст офицерам, пошедшим на службу в какие-то Татарские, Астраханские или иные армии несуществующих государств? Хотите высших чинов? Пожалуйста!.. Но я как был произведен в генерал-лейтенанты законным русским Монархом, так и хочу остаться им, - сказал Сергей Леонидович.

Заявление это встретило абсолютною поддержку в войсках, парад которых Марков принимал на следующий день.

Вскоре генерал уехал в отпуск в Новочеркасск. Там находились его мать, жена и дети, жившие все эти долгие месяцы разлуки едва ли не в полном неведении относительно его судьбы.

В июне 1918 года Марков был назначен начальником 1-й пехотной дивизии. Шли приготовления ко 2-му Кубанскому походу, в котором, как повелось, главная нагрузка должна была лечь на Сергея Леонидовича.

Решение вновь идти на Кубань нравилось не всем. К примеру, атаман Краснов и ряд других офицеров считали, что идти нужно на Царицын, на Волгу, чтобы соединиться с Дутовым и волжскими повстанческими отрядами, и идти совместно к центру России. Сторонники этого плана утверждали, что уход на окраины даст большевикам возможность в центре создать армию и окрепнуть и, что именно там будет решаться судьба России, а не на окраинах. Увы, дальнейшее развитие событий подтвердило их правоту.

12 (25) июня на рассвете белые вышли к станции Шаблиевской. С расположенного впереди хутора по наступающим тотчас был открыт огонь. Приходилось продвигаться перебежками по открытой и ровной местности. Атака неизбежно сулит большие потери. Видя это генерал Марков, приказал командиру конной сотни, указав на низину вправо, обскакать по ней хутор с юго-востока и атаковать его. Сотня, проделав предварительный маневр по низине, с расстояния чуть ли ни с версту кинулась в атаку на хутор. Она налетела на левый фланг расположения красных. Снаряды красных рвались сзади нее. Огонь пехоты с противоположного берега речки почти не нанес ей потерь, когда она с гиком ворвалась в южный край хутора, захватив сразу же два пулемета и до 150 пленных. Углубиться в хутор сотня не смогла, но ее удар заставил красных оставить позиции перед хутором.

Тогда Марков вместе с группой бывших с ним конных, помчался к хутору где были встречены огнем. Пулемет и орудие белых, следовавшие за генералом, открыли огонь по сараям, в которых задержались красные. Помогла и артиллерия противника, снаряды которой ложились как раз по расположению красных. Через короткое время подбежали цепи стрелков. Хутор был занят. На плечах убегающих красных стрелки перешли мост через речку и продолжили наступление на станцию.

Сергей Леонидович вышел из хутора, чтобы видеть переправу стрелков через речку. Он отдавал распоряжения кубанцам и батарее. Близко рвались снаряды. Бывший с ним есаул едва уговорил генерала уйти в хутор, но и там, едва он отошел от одного здания, как на месте, где он был, разорвался снаряд.

- Знатно, но поздно! - бросил Марков.

Генерал должен был непременно видеть все поле боя, противника, его бронепоезд, красных, оставляющих свой подбитый эшелон, о чем ему только что доложили. Он поднялся на крышу одного сарая, где батарея устроила свой наблюдательный пункт, но вскоре опять отправился на окраину хутора. Есаул вновь просил Маркова уйти с явно наблюдаемого противником места, но, получив задачу для конной сотни, вынужден был покинуть его.

Артиллерийский бой был в самом разгаре, когда в около 6 часов утра произошла трагедия. Как вспоминает очевидец: «Один из вражеских снарядов упал с левой стороны, шагах в трех от генерала Маркова. Раздался взрыв и генерал Марков, как подкошенный, свалился на землю. Рядом - его белая папаха…»

Поручик Яковлев писал: «Наблюдая за ним, я и находящийся рядом со мной прапорщик Петропавловский бросились вперед и подбежали к генералу Маркову. В первое мгновение мы думали, что он убит, так как левая часть головы, шея и плечо были разбиты и сильно кровоточили, он тяжело дышал. Мы немедленно подхватили раненого и хотели унести его назад, за сарай, как раздался новый взрыв с правой стороны. Мы невольно упали, прикрыв собой генерала. Когда пролетели осколки, мы отряхнулись от засыпавшей нас земли, снова подняли его и перенесли в укрытие».

Раненого перенесли в дом. Доктор ужаснулся: осколочное ранение в левую часть затылка, и вырвана большая часть левого плеча.

- Положение безнадежно, - сказал он.

Генерал Марков тяжело дышал, но не издал ни стона.

- Как мост? - спросил он, едва придя в сознание.

Командир Кубанского стрелкового полка поднес к лицу генерала его икону, которую всегда возил его ординарец. Сергей Леонидович поцеловал икону и произнёс отрывисто:

- Умираю за вас… как вы за меня… Благословляю вас…

Через несколько минут генерала Маркова не стало…

Это был тяжелейший удар по Белой армии. Один из Добровольцев вспоминал:

«Сердце упало… Уныния не было, не было и отчаяния: была какая-то пустота. Отомстить, отомстить! Ко многим счетам прибавился еще один - огромный. Не такой смерти заслуживал генерал Марков…»

«Нам продлена еще жизнь для того, чтобы мы продолжали выполнять свой Долг перед Родиной и выполнять его так, как показал нам генерал Марков и те, кто погиб в бою…»

На следующий день гроб с телом генерала Маркова был перенесен на станцию Шаблиевка, погружен в вагон и отправлен на станцию Торговая, накануне взятую армией. В последний раз отдавали ему честь стрелки, «батарейцы» и «инженеры»… Дрожали винтовки в их руках, слезы лились из глаз. Почетный караул от Инженерной роты сопровождал гроб.

Некий кубанец писал в газете «Свободный казак»: «К 19 часам 13 (26) июня на улице, ведущей от станции Торговой в центр села Воронцовского, выстроились войска. Уже в сумерках с вокзала двинулась печальная процессия. Над гробом генерала Маркова плавно колыхался его черный с крестом флаг.

В церкви села отпевали и прощались с дорогим для всех генералом Марковым.

Главный священник армии в своем последнем слове призывал нас дать клятву выполнить долг до конца. И клятва эта была мысленно дана.

В этот момент каждый из нас ярче, чем когда-либо, чувствовал правоту творимого армией дела и уходил от гроба генерала Маркова с полной уверенностью, что дело армии будет завершено…»

Ночью гроб с телом генерала Маркова был отправлен для погребения в город Новочеркасск.

Стоявший там Офицерский полк был потрясён случившимся несчастьем. Его командир, полковник Тимановский, зачитал приказ генерала Деникина:

- Русская армия понесла тяжелую утрату: 12 (25) июня при взятии станции Шаблиевки пал смертельно раненый генерал С.Л. Марков.

Рыцарь, герой, патриот с горячим сердцем и мятежной душой, он не жил, а горел любовью к Родине и бранным подвигам.

Железные стрелки чтут подвиги его под Творильней, Журавиным, Борыньей, Перемышлем, Луцком, Чарторийском… Добровольческая армия никогда не забудет любимого генерала, водившего в бой ее части в Ледяном походе, под Екатеринодаром, у Медведовской…

В непрерывных боях в двух кампаниях вражеская пуля щадила его. Слепой судьбе угодно было, чтобы великий русский патриот пал от братоубийственной русской руки.

Вечная память со славою павшему!

Для увековечения памяти первого Командира 1-го Офицерскoro полка части этой впредь именоваться - 1-й ОФИЦЕРСКИЙ ГЕНЕРАЛА МАРКОВА ПОЛК.

Офицеры были подавлены. Окончив чтение приказа, Тимановский добавил:

- Отныне каждый чин полка носит имя первого его командира; не будет с нами генерала Маркова, но он будет жить в сердцах всех нас и незримо вести нас, руководить нами; мы увековечим его память своей жертвенной любовью к Родине, непоколебимым духом, своими делами, пример которых он показал нам; мы в рядах полка его имени будем выполнять свой долг с полной верой, что Россия снова будет Великой, Единой и Неделимой.

Чтобы укрепить духовную связь с Шефом, было решено установить день полкового праздника в день его Ангела - 25 сентября (8 октября), день, посвященный Святому Сергию Радонежскому.

Утром 14 (27) июня гроб с телом генерала Маркова и несколько других гробов с убитыми были привезены в Новочеркасск и поставлены в Войсковом Соборе, а затем он был перенесен в домовую церковь при Епархиальном училище.

Все в городе узнали об этом и пошли поклониться телу убитого всем известного генерала. Полковник Биркин вспоминал:

«Я немедленно, чуть не бегом отправился в собор. Подхожу к клиросу и вижу несколько гробов, стоящих на левом крыле. Вхожу на клирос и сразу остановился у первого гроба, так как через стекло, вделанное в крышке, увидел лицо своего удивительного командира полка.

Не помню уже, как долго я стоял над гробом.

Мыслей не было, а я не мог оторвать свой взор от лица того, кого больше всех других уважал и более всех других боялся.

И положив земной поклон великому воину и еще раз взглянув на того, который ничего не боялся, я поплелся домой.

Если бы все генералы были такие, как он, - думал я…

После смерти двух великих людей - генерала Корнилова и генерала Маркова - остался в живых только один, третий - генерал Деникин, заместитель последних и равный им. Что ожидает его?»

В церкви Епархиального училища у гроба генерала Маркова стали почетные часовые его полка. Целый день к церкви тянулся народ, несли венки. Приходили Марковцы. Церковь всегда была полна. Пришел и генерал Алексеев. Он стал у гроба, молился, всматривался в лицо погибшего, и из глаз его текли слезы. И невольные слезы текли у всех. Отвесив земной поклон, Михаил Васильевич вышел из церкви.

На другой день состоялось последнее отпевание и похороны. Когда гроб был опущен в могилу, генерал Алексеев тяжело повернулся лицом к присутствующим и не сразу начал говорить свое последнее надгробное слово. Хриплым, сдавленным, прерывающимся голосом он говорил о Христолюбивом Воине Сергии, положившим «жизнь свою за други своя»; говорил о верном сыне Отечества, для которого жизнь была не дорога, «жила бы только Россия во славе и благоденствии»; говорил он о примере для всех, который дал воин Сергий… Взглянув на семью покойного и повысив с усилием свой голос, Михаил Васильевич обратился к присутствующим:

- Поклонимся же мы земно матушке убиенного, вскормившей и вспоившей верного сына Родины, - и, упав на колени, отвесил ей земной поклон, а за ним - все присутствующие.

- Поклонимся мы и его жене, разделявшей с ним жизнь и благословившей его на служение Родине, - и снова земной поклон.

- Поклонимся мы и его детям, потерявшим любимого отца. - И, повернувшись к могиле, генерал Алексеев бросил первую лопату земли на гроб. Застучала земля по гробу и закрыла его. Новая могила со скромным деревянным крестом, как и на всех других могилах, появилась на Новочеркасском кладбище. На кресте не было надписи, но висел лишь терновый венец.

На черных марковских погонах отныне уже появился вензель генерала Маркова: «М», и вензель - «Г.М.» для 1-й роты полка - «роты генерала Маркова». Меньше чем через две недели после его героической гибели, 25 июня (8 июля) 1918 года у станицы Кагальницкой Марковцы наголову разбили многократно превосходящие силы красных отважной «психической атакой».

Весной 1920 года во время новороссийской эвакуации в штаб военного губернатора Черноморской области генерала Лукомского, чтобы записаться на эвакуацию, пришла скромно одетая женщина с маленьким сыном. Очевидец вспоминал. Ожидающих приема было много, но генерал Лукомский принимал прибывшего в это время в штаб генерала Шиллинга, и ожидающим было объявлено, что прием их откладывается на следующий день. Тогда женщина обратилась с просьбой к адъютанту, поручику Котягину:

- Не могу ли я просить генерала принять меня после Шиллинга? Я готова ждать, - после чего спросила, какого он полка.

- Марковского, - был ответ.

- Я - вдова вашего Шефа, генерала Маркова, - сказала женщина и, указывая на своего мальчика, спросила, - не узнаете?

«Я не понял вопроса, несколько смутился и растерялся, - вспоминал офицер. - Она, взяв мальчика за плечо и, указывая на его пальтишко, объяснила:

- Разве не узнаете на сыне Сергея Леонидовича его знаменитой куртки? Я не имела возможности купить материал на пальто сыну и пришлось перешить ему куртку мужа.

Говорила она что-то о папахе, но у меня как-то в памяти не удержалось. Какая судьба постигла «Белую папаху», не помню.

Для каждого Марковца, и первопоходника в особенности, этот эпизод с «серой курткой» и «белой папахой» - целая глава о незабвенном Шефе.

Просьба вдовы генерала Маркова была, конечно, удовлетворена, и семья эвакуировалась за границу…»

После окончания 2-й мировой войны родные Сергея Леонидовича проживали в Брюсселе, в Бельгии. Его вдова, Марианна Павловна, вторично вышла замуж за бельгийца, но брак этот не был счастливым и они вскоре разошлись. В 50-х годах дети Сергея Леонидовича – Леонид Сергеевич и Марианна Сергеевна переехали на постоянное место жительства в Америку.

После гибели Маркова Антон Иванович Деникин не раз сетовал: «Сколько раз, когда нужен был дельный совет, мы вспоминали - нет Маркова!» Героизм Сергея Леонидовича, способность находить выход из тупиковых ситуаций стали легендой. Его называли «Белым витязем», «шпагой генерала Корнилова», «Ангелом-хранителем»… Весь славный путь генерала Маркова можно определить надписью на тенте траурного венка, возложенного на его могилу генералами Деникиным и Романовским: «И жизнь, и смерть за счастье Родины».