От Редакции:

В 1918-1938 гг. в Советском Союзе преследованиям было подвергнуто все российское население, начиная с тех, против кого была направлена революция: чиновники царского правительства, дворяне и помещики, офицеры Русской Императорской армии и флота, промышленники, купцы, домовладельцы, духовенство и миряне разных конфессий; и заканчивая теми, кто ее готовил: члены разных партий, интеллигенция; и теми, ради кого она совершалась: рабочие и крестьяне. При царившем беззаконии и произволе, отвергнутые властью, как полноправные граждане, с клеймом контрреволюционеров, позднее — «врагов народа», они были репрессированы: расстреляны, отправлены в лагеря, высланы, как правило, в отдаленные районы, лишены всех прав и имущества, изгнаны с родной земли вместе с семьей. Вырванные из привычной жизни и выброшенные в малопригодный для нормального существования мир, они стали изгоями в собственной стране, в полной зависимости от местных властей, не имея возможности заработать на жизнь, свою и семьи, обреченные на нищенское существование или смерть. В рубрике «Голоса АрхипеЛАГа» впервые публикуются подлинные письма и заявления самих арестованных или осужденных, их родственников, друзей, знакомых, хранящиеся в фондах ГАРФ: «Московский Политический Красный Крест» (1918 – 1922); «Е. П. Пешкова. Помощь политическим заключенным» (1922-1938). Журнал «Голос Эпохи» выражает глубокую признательность И.И. Осиповой за предоставленные материалы.

БЕЙТНЕР Н. Л. - ПЕШКОВОЙ Е. П.

БЕЙТНЕР Гельма Густавовна, родилась в 1905. Получила среднее образование. Эсер-максималист. Проживала в Новгороде, работала машинисткой. 1 марта 1924 - арестована как «участница контрреволюционной организации». 20 мая приговорена к 3 годам ссылки и в июле отправлена в Тамбов.

БЕЙТНЕР Наталия Латсовна. Вдова. Проживала в Новгороде, занималась домашним хозяйством и воспитанием двоих детей.

В ноябре 1924 - после ареста старшей дочери обратилась за помощью к Е. П. Пешковой.

<18 ноября 1924>

«Многоуважаемая Екатерина Павловна.

Простите, что я обращаюсь к Вам. Я - бедная вдова с малолетним сыном на руках, безработная. Дочь мою 19-летнюю 1 марта арестовали, причислив к партии с<оциалистов>-р<еволюционеров>. Просидев в Новгороде и в Петрограде 4 месяца, выслали в Тамбов. Раньше до ареста она служила машинисткой в исполкоме, получая 22 р<убля>, на что мы все трое и жили. Хотя очень стесненно, но все же в тепле, и сыты были наполовину. Теперь же мы все голодаем: она - в Тамбове, а мы - в Новгороде. Я с ребенком сидим на одной картошке, которая варится у соседей добрых, куда ходим и греться. То же самое и она, бедная, сидит на одном голом хлебе - 1½ фун<та> на день и кипяток. У меня чахотка хроническая, и у детей наследственный туберкулез. Ее перевезли в Питер, кровь пошла горлом, как только стала плакать и убиваться, почувствовала, что увезли и оторвали от ее матери, почувствовала весь ужас всего положения, рвала волосы на себе, билась головой об стену, начала перерезать вену, хотела повеситься, но это было замечено и установили усиленный надзор за ней. Надо ходить каждую неделю регистрироваться в ГПУ, а теперь начнутся дожди, ноги промокнут. Лежит 3-4 дня с повышенной температурой, т<ак> к<ак> галош нет, туфель нет и в летнем жакете. Нет ничего теплого, как у ней, так и у меня с малюткой, ни на себя нечего одеть, и на ногах рваные сапоги, не говоря уже о дровах и еде. Эти годы голодные пришлось все проесть и прожить, но теперь так уже организм промерз, что, как выходишь на улицу, коченеешь вся, и ноги замерзают. Д<окто>р говорит, что, если буду жить при таких условиях, как сейчас, то едва ли вытяну зиму. Последние вещи пришлось прожить за эти 8 месяцев. Страшно становится, когда подумаешь, что зима наступает, нет ни дров, ни одежды, ни обуви, ни валек. Убедительно прошу организацию, во главе которой состоите и Вы, помочь чем, сколько возможно, мне и дочери моей. И будьте добры, укажите, куда и как хлопотать мне о помиловании полном. Может, тогда она скорее смогла бы получить службу, т<ак> к<ак> служила уже 4 года машинисткой, и ею были очень довольны, а во-вторых, смогла бы приехать в Новгород, где бывшее ее начальство скорее, может, смогло бы ее устроить службой, да и не надо ходить на регистрацию, которое много портит нервы и здоровье. Может, примут во внимание в ЦИК ее юность и неопытность в жизни, она призналась сразу же в своей работе, хотя к партии не принадлежала и работала не сознательно, а лишь по просьбе своего жениха-студента. Очень извиняюсь, благодарю и жду ответа.

Новгород, 12 ноября. Н. Л. Бейтнер.

Мой адрес: Славная 35/41, кв. Мустонен. Наталия Латсовна Бейтнер.

Сейчас получила письмо от дочери из Тамбова, где и пишут, что ссыльная больна, простудилась, регистрируясь, и слегла, температура 39 и выше, умоляет меня приехать, но как ехать, когда одна дорога 15 р<ублей> стоит, и в летнем во всем, хотя бы была овчинковая одежда и вальки. Убедительнейше прошу, не откажите помочь. Больная в бреду только твердит: «Мамочка иди ко мне, мама, мама, где ты, милая». Просыпается, плачет: «И где же мама, я ее видела. Куда она ушла от меня». Это описывает ее соседка.

Положение мое безвыходное, и я решила, что придется усыпить сына и себя, и то же самое сделает моя дочь, которая живет только для нас, а если нас не будет, то и она не будет жить одна, так она разочаровалась в жизни, и ничто ее не манит в жизни, хотя очень интересная наружность, да и по службе ее все очень любили. Чуткая девочка. Будьте добры и не откажите в моей убедительной просьбе. От души извиняюсь и благодарю Вас.

Н. Бейтнер»[1].

На письме - пометы секретаря ПКК и М. Л. Винавера:

«с.р.». «Нап<исать> заявление. Выслать 15 руб<лей> и 10 руб<лей> М. Л. В<инавер>«. «Исп<олнено>. 12/II».

В январе 1925 - в ПКК обратилась за помощью сама Гельма Густавовна Бейтнер

<16 января 1925>

«В Политический Крест им. Пешковой

Адм<инистративно> ссыльной

по делу Лев<ых> С.Р.(м) в г<ороде>

Тамбове Гельмы Бейтнер. Адр<ес>:

Набережная, № 58, кв. 1.

ЗАЯВЛЕНИЕ.

В 1924 г<оду> 29/VII прибыла в г<ород> Тамбов на три года из Ленинграда по постановл<ению> ОГПУ от 20 мая 1924 г<ода>. До настоящего времени не могу устроиться на службу, т<а>к к<а>к исключена из союза, как ссыльная, т<а>к к<а>к место ссылки является вольно избранным. Материальное полож<ение> родных не лучше моего, а потому прошу оказать мне посильную помощь.

Г. Бейтнер.

Подтверждаем, что ссыльная Г. Г. Бейтнер крайне нуждается в помощи, и просим удовлетворить ее просьбу.

Политссыльные по делу ЦСП (подписи)

Политссыльные за принадлежность к РСДСРМ (подписи)»[2].

На письме - помета секретаря ПКК:

«Переслать 10 руб<лей>«.

Летом 1926 - Гельма Бейтнер по-прежнему находилась в ссылке в Тамбове, ее материальное положение было очень тяжелым. В июне 1926 - с просьбой оказать ей материальную помощь к Е. П. Пешковой обратилась П. Ф. Доброхотова, ее постоянная корреспондентка, отбывавшая в то время ссылку в Тамбове.

<22 июня 1926>

«22/VI-26 г<ода>. Лермонтовская 61.

Опять я надоедаю вам письмами, дорогая Екатерина Павловна, но теперь не о себе, а о других. Знаю я здесь высланную в г<ород> Тамбов в 1924 г<оду> (на 3 г<ода>) максималистку Гельму-Галину Густавовну Бейтнер (она шведка, по профессии ремингтонистка, 21 лет). Она безработная, и работы не находится, местное ГПУ почему-то отказало ей в выдаче пособия, и она находится теперь в ужасно тяжелых материальных условиях. Выслана она из Новгорода, там проживает ее мать, но она не может помочь дочери, т<ак> к<а>к сама нуждается. Пробовали друзья Галины Бейтнер оказывать ей помощь, но она, по щепетильности своей, отказывается от нее и, положительно, голодает. По ее просьбе ваша организация как-то оказывала ей помощь, но опять обращаться к Вам за этим она не решается, а потому, зная безвыходность ее положения, я решила просить Вас, если возможно это, выдать ее какое-либо пособие и выслать по адресу: г<ород> Тамбов. Набережная, № 58, кв. 1.

Люблю вас и помню всегда. П. Доброхотова»[3].

На письме - пометы Е. П. Пешковой и секретаря ПКК:  

«Запросить о выдаче пособия Бейтнер».

«Послать десять рублей. ЕП. 2/VII-26».

«Исп<олнено> 5/VII».

ОЛСУФЬЕВ Ю. А. - ПЕШКОВОЙ Е. П.

ОЛСУФЬЕВ Юрий Александрович, родился 28 октября 1869 в Санкт-Петербурге. Граф. Окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета и два года преподавал там. Изучал историю искусства, с 1900 по 1909 - находился за границей, посетил музеи многих стран. С 1902 - жил в своей усадьбе Буйцы Тульской губернии, был членом Московского Археологического института, председателем Тульского Общества охраны памятников искусства и старины, действительным членом Тульской архивной комиссии, а также других ученых обществ России. В 1912-1914 - осуществил шеститомное издание «Памятников искусства и старины Тульской губернии». Наблюдал за реставрацией храма Василия Блаженного. В Буйцах организовал детский приют (для сорока девочек-сирот). В 1917 - поселился с женой, Глебовой Софье Владимировной, в Сергиеве Посаде, занимался вопросами реставрации Троицкого собора, исследовал миниатюры в книгах лаврской библиотеки, вместе с П. А. Флоренским составил научное описание икон Троице-Сергиевой лавры, вел приемку икон. В сентябре 1919 - назначен председателем Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры, в марте 1920 - подал прошение об отставке. С августа стал внештатным экспертом по древнерусской живописи и миниатюре Государственного Сергиевского Историко-художественного Музея, готовил издание «Сокровища Троице-Сергиевой Лавры». Членом Комиссии по изъятию ценностей лавры для передачи их государству, что позволило спасти многие художественные и исторические ценности. С 1925 - заведующий отделом «Эмали, скань, чернь, финифть, резьба по дереву, металлу и кости», с 1927 - член Правления Музея. Весной 1928 - в прессе началась травля Музея после издания книги Ю. А. Олсуфьева и П. А. Флоренского «Амвросий, троицкий резчик XV века».

В июне 1928 - обратился за помощью к Е. П. Пешковой.

<16 июня 1928>

«В № 3 журнала «Безбожник» и в № 85 «Комсомольской правды» были помещены обо мне следующие компрометирующие меня, как советского служащего, сведения: что будто я «пристроился» в Сергиевском музее, что я «церковный деятель», что я член Иоанниковского подворья и бывший член Церковного Собора. После этого появилось несколько статей, приблизительно повторяющих те же сведения, причем, в дополнение к ним в одной из газетных статей утверждалось, что и я в числе других лиц принадлежу к черносотенству.

Мною немедленно были посланы опровержения в соответствующие органы печати, но ни одно из них не было помещено.

Утверждалось мною, что я никогда не «пристраивался», а в 1918 году был привлечен Центром к музейной работе как специалист, что я никогда церковным деятелем не был; никогда членом Церковного Совета не состоял; никогда членом церковных советов не был, в частности, Иоанниковского, о котором никогда не слыхал.

Окончив Петерб<ургский> университет по юридическому факультету, я 2½ года продолжал заниматься в университете на филологическом факультете.

По окончании занятий в университете, я всецело отдался искусствоведению, изучая искусство периодически и путем посещения не только всех важнейших Российских музеев, но и большинство Европейских.

Примыкая к кругам искусствоведов, группировавшихся вокруг журналов «Мир искусства», «Старые Годы», «Аполлон», я вошел в Общество сохранения памятников искусства в России и состоял председателем Тульского отделения этого общества. В качестве такового выпустил 6 выпусков «Памятников Искусства Тульской губернии» (года 1912, 1913, 1914). Тем же обществом мне было предложено взять на себя наблюдение за реставрацией Василия Блаженного.

В Сергиеве я поселился до Революции с намерением предпринять серьезное научное издание Сокровищ Тр<оице>-С<ергиевой> Лавры, до тех пор почти не изученных и художественно не изданных.

Мне это удалось сделать уже после Революции, в качестве сотрудника Госуд<арственного> Сергиевского музея, которому мною посвящено 10 лет работы, увлекательной и интереснейшей.

За эти годы мною выпущены следующие книги[4] <…> Все это мне приходится выставлять, дабы показать, что мне не нужно было, как специалисту «пристраивать». В заключении скажу, что до революции я ни на государственной, ни на общественно-государственной службах не состоял, никаких званий и чинов не имел, т<ак> к<ак> все мои интересы были направлены в иную сторону, в сторону любимого искусства.

Никогда черносотенцем не был, питая отвращение к таковому направлению; вообще я был всегда далек от политики.

Юрий Александрович Олсуфьев.

Москва.

16 июня 1928.

Характеризовать мою десятилетнюю музейную работу, я полагаю, не откажется музейный отдел и Главнаука»[5].

В 1928 - после предупреждения о предстоящем аресте скрылся, позднее по суду был оправдан. С 1928 - проживал в поселке Ухтомское под Москвой, работал в Центральных государственных реставрационных мастерских, спас от гибели сотни икон, с 1934 - заведующий секцией древнерусской живописи в реставрационной мастерской Третьяковской галереи. В 1935-1936 - в журнале «Советский музей» была опубликована его фундаментальная работа «Вопросы форм древнерусской живописи». В июле 1932 - в районное отделение ГПУ пришло сообщение: «Имеем сведения, что граф в Загорске имел и имеет связь с чуждой публикой». В ночь с 23 на 24 января 1938 - арестован «за контрреволюционную агитацию и распространение антисоветских слухов» и заключен в Бутырскую тюрьму. Виновным себя не признал. 7 марта 1938 - приговорен к ВМН и 14 марта расстрелян на Бутовском полигоне[6].

О ПИСКАНОВСКОМ Н. А. - ПЕШКОВОЙ Е. П.

ПИСКАНОВСКИЙ Николай Акимович, родился в 1887 в селе Степановка Кобринского уезда Гродненской губ., в семье священнослужителя. Окончил духовную семинарию, рукоположен во иерея. До 1914 - служил в церквях Гродненской губ., с августа 1914 - в церкви села Ивановка Херсонской губ. Посвящен в сан протоиерея, с 1922 - настоятель Успенского собора в Александрии. В 1923 - арестован, приговорен к 3 годам ссылки и отправлен в Полтаву. В 1927 - арестован, приговорен к 2 годам ссылки и отправлен в Курск, в 1928 - переведен в Воронеж. 10 мая 1928 - арестован как «сторонник епископа Алексея Буя и активный участник антисоветской агитации». 31 августа приговорен к 3 годам ИТЛ и отправлен в Соловецкий лагерь особого назначения. 12 октября 1931 - освобожден из лагеря и выслан на 3 года в деревню Кехты Холмогорского района Архангельской области.

ПИСКАНОВСКАЯ Клавдия Петровна, родилась в 1888 в Брест-Литовске Гродненской губ. Получила среднее образование, учительствовала в Брест-Литовске. Вышла замуж за священника Николая Акимовича Пискановского, занималась домашним хозяйством и воспитанием детей. 11 февраля 1930 - арестована как «участница контрреволюционной церковно-монархической организации». 28 июля приговорена к 5 годам концлагеря, отправлена в Соловецкий лагерь особого назначения.

В апреле 1932 - к Е. П. Пешковой обратилась за помощью дочь Николая Акимовича, Ксения Николаевна Пискановская.

<21 апреля 1932>

«Многоуважаемая Екатерина Павловна!

Покорнейше прошу Вас походатайствовать о моем отце. Отец мой священник Пискановский Николай Акимович, арестован еще в 1928 г<ода> 10-го мая в г<ороде> Воронеже, где он служил в то время. Постановлением Московского ОГПУ по статье 58-10 он сослан в концлагерь сроком на три года. Срок его кончился 10-го мая 1931-го года. В 1930 году, 11-го февраля, не знаю, за что, арестовали нашу мать, Пискановскую Клавдию Петровну, которая своим трудом кормила нас. Мать тоже по статье 58 сослали в Соловки, сроком на 5 лет, где она находится и сейчас. После отца и матери остались я, еще несовершеннолетняя, мой брат 10-и лет и старуха-калека бабушка 80-и лет. После окончания срока отец пять месяцев оставался на месте ссылки в концлагере на принудительных работах и только в декабре 1931-го года его, опять этапом отправили в лес недалеко от Архангельска, возле дер<евни> Кехты Холмогорского района. Долго работать в лесу отец не мог по состоянию здоровья и его перевели в дер<евню> Кехту, где отец находится и сейчас. Отец мой с детства страдает пороком сердца, а в ссылке здоровье его все время ухудшалось. В настоящее время отец очень сильно болен уже несколько месяцев, здоровье его все время ухудшается. Сейчас к болезни сердца прибавилось и психическое расстройство, отец уже много времени не спит по ночам и днем не находит себе места. Если он дальше будет в такой обстановке, то он окончательно сойдет с ума, и сердце его долго не выдержит. По состоянию здоровья он не может работать на принуд<ительных> работах даже на самой легкой, даже сторожем, да и срок ссылки в концлагерь кончился. А на вольное жительство отца почему-то не отпускают, После матери мы остались без всяких средств, так что мне трудно оказать отцу даже материальную помощь.

От всего сердца прошу Вас походатайствовать за отца, чтобы его отпустили на вольное жительство в населенное место, где есть врачебная помощь; где и я могла жить с отцом. Хоть в г<ороде> Архангельске или даже в крайнем случае в Холмогорах.

Прошу Вас подайте прилагаемое мною заявление в Московское ОГПУ и походатайствуйте, чтобы мою просьбу исполнили, как можно скорее, т<ак> к<ак> всякое промедление можно стоить жизни отцу. Когда известен будет результат, прошу Вас, сообщите мне.

Мой адрес:

г<ород> Одесса, Черноморская ул<ица>, д<ом> № 24, кв. 6,

Ксении Николаевне Пискановской.

21/IV-32 г<ода>.

К. Пискановская»[7].

По ходатайству Е. П. Пешковой священник Николай Акимович Пискановский был переведен в Архангельск, где 10 апреля 1935 - скончался.