От Редакции:

В 1918-1938 гг. в Советском Союзе преследованиям было подвергнуто все российское население, начиная с тех, против кого была направлена революция: чиновники царского правительства, дворяне и помещики, офицеры Русской Императорской армии и флота, промышленники, купцы, домовладельцы, духовенство и миряне разных конфессий; и заканчивая теми, кто ее готовил: члены разных партий, интеллигенция; и теми, ради кого она совершалась: рабочие и крестьяне. При царившем беззаконии и произволе, отвергнутые властью, как полноправные граждане, с клеймом контрреволюционеров, позднее — «врагов народа», они были репрессированы: расстреляны, отправлены в лагеря, высланы, как правило, в отдаленные районы, лишены всех прав и имущества, изгнаны с родной земли вместе с семьей. Вырванные из привычной жизни и выброшенные в малопригодный для нормального существования мир, они стали изгоями в собственной стране, в полной зависимости от местных властей, не имея возможности заработать на жизнь, свою и семьи, обреченные на нищенское существование или смерть. В рубрике «Голоса АрхипеЛАГа» впервые публикуются подлинные письма и заявления самих арестованных или осужденных, их родственников, друзей, знакомых, хранящиеся в фондах ГАРФ: «Московский Политический Красный Крест» (1918 – 1922); «Е. П. Пешкова. Помощь политическим заключенным» (1922-1938). Журнал «Голос Эпохи» выражает глубокую признательность И.И. Осиповой за предоставленные материалы.

МИХАЙЛОВ П. И. — в МПКК

МИХАЙЛОВ Петр Иванович, родился в 1872. До революции работал народным судьей Шлиссельбургского уезда, к 1917 — в чине статского советника[1]. 1 ноября 1918 — при поверке документов арестован в Красноборске Северо-Двинской губернии, 15 ноября переведен из местной тюрьмы в тюрьму Великого Устюга, 15 января 1919 — отправлен в Вологодскую тюрьму, в феврале — в Москву и заключен в Бутырскую тюрьму.

В феврале 1919 — по просьбе юридического отдела МПКК заполнил "Карточку арестованного".

<25 февраля 1919>

1. Фамилия, имя, отчество                            Михайлов Петр Иванович.

2. Возраст и семейное положение            46 лет, вдовец, 2 сына 9-ти и 10-ти лет.     

3. Общественное положение                      Б<ывший> Народный Судья

                                                                              Шлиссельб<ургского> у<езда>

                                                                              Петроградск<ой> губ<ернии>.

4. Когда, где и при каких                             19-го ноября 1918 г<ода> у себя на

обстоятельствах и с кем арестован           квартире в гор<оде> Красноборске

                                                                              Северо-Двинской губернии при поверке

                                                                              документов, как не имевший разрешение

                                                                              на въезд в эту губернию, но имевший лишь

                                                                              в соседнюю Вятскую губернию.

5. Где содержится                            В Бутырской тюрьме <…>.

7. Поводы для ареста                      Неимение разрешения на въезд в

                                                                              Сев<еро>-Двинскую губ<ернию> <…>

Сущность дела

Будучи арестован 1 ноября 1918 года в гор<оде> Красноборске Уездной Чрезвыч<айной> Комиссией за неимение документов на право въезда в Сев<еро>-Двинскую губ<ернию>, через две недели по окончании следствия, я был препровожден вместе с детьми в гор<од> Великий Устюг в Губернскую Чрезвыч<айную> Комиссию, которая продержала меня ровно 2 месяца в гор<одской> тюрьме без допросов, после чего отправила в Вологду, в Военно-Революционный Трибунал, который в свою очередь направил меня в Москву, в Особый Отдел Всерос<сийской> Чрезвыч<айной> Комиссии, кот<орый> направил дело в Верховный Революц<ионный> Трибунал. При недавнем допросе следователем Отдела я узнал, что меня так долго держат под арестом за некоторые мысли, записанные мною в дневник моего старшего сына. Но за мысли во все времена у всех народов никогда не преследовали, пока они не претворятся в слово, в дело, в агитацию, в пропаганду. А за эти неосторожные мысли, в которых я искренне и глубоко раскаиваюсь, я перенес при своем слабом здоровье (у меня порок сердца, артериосклероз и сильнейшее нервное, доходящее временами до психического расстройства) столь тяжелые нравственные и физические мучения за время своего более чем трехмесячного ареста, что одной ногой уже стою в могиле (у меня уже отек ног и сердечные припадки), что я умоляю проявить к умирающему великодушие и освободить меня, чтобы хоть перед смертью успеть повидать своих безумно любимых детей. Никогда политикой не интересовался и ни в каких партиях не состоял.

Петр Ив<анович> Михайлов»[2].

Весной 1919 — Петр Иванович Михайлов, благодаря ходатайству МПКК, был освобожден и вернулся к семье. В 1930-х — арестован во Ржеве, приговорен к заключению в концлагерь и отправлен в Сиблаг (Новокузнецкий лагпункт). Летом 1932 — в ПКК обратилась его жена, Михайлова Екатерина Германовна, умоляя ходатайствовать о пересмотре дела мужа[3].

КАЙЗБЕРГ К. Н. — ПЕШКОВОЙ Е. П.

КАЙЗБЕРГ Клара Николаевна, родилась в 1905 в Санкт-Петербурге. Окончила Смольный институт. С 1918 по 1920 — в психиатрической больнице (после расстрела родных). В 1920-х — вышла замуж, родила ребенка. В 1930-х — студентка Медицинского института. После ареста мужа выехала с ребенком в Тифлис. Работала врачом-ассистентом в частной клинике. В начале 1929 — арестована, через шесть месяцев приговорена к 3 годам концлагеря и отправлена в Соловецкий лагерь особого назначения. В начале 1930 — освобождена досрочно, выехала в Полтаву. Вновь арестована, приговорена к 3 годам ссылки и отправлена в деревню Афанасьевка Тулунского района Иркутской области.

В июне 1930 — обратилась за помощью к Е. П. Пешковой.

<23 июня 1930>

«Тов<арищ> Пешкова!

Я очень долгое время колебалась, прежде чем написать Вам, но в силу сложившегося целого ряда обстоятельств я вынуждена сделать это. С Вашего позволения, я познакомлю Вас со своей автобиографией. Сама я дворянка, родилась я в гор<оде> Ленинграде, мой отец был адмиралом Кронштадтского флота, с 1905 г<ода> был в отставке. До революции в течение 6-ти лет я училась в Смольном Институте, на Николаевской половине. В 1918 г<оду> отец и мать, а также четыре брата были расстреляны. Я попала в психиатрическую больницу, где пробыла два года, т<о> е<сть> до 1920 г<ода>. Когда я вышла оттуда, мне было всего 15 лет, никакой специальности я не имела, к физическому труду была не способна, а поступить куда-нибудь в контору я не могла как дворянка и чуждый элемент. И вот в 15 лет я вышла замуж, в 16 лет я стала матерью в связи с тем, что, будучи почти совсем не сформировавшейся девочкой, я вышла слишком рано замуж, а мужу было 35 лет. Физически мы не были парой друг для друга, у меня на этой почве создалось худосочие, позвоночный <нрзб.> высох, и я на всю жизнь осталась такой маленькой, какой была в 15 лет. Прожила я с мужем 10 лет, его расстреляли по 58 ст<атье> пункт 8б, по специальности он был летчиком. В это время я училась в мед<ицинском> фак<ультет>е, после его расстрела я была вынуждена уйти, оставшись с ребенком на руках, не имея абсолютно никаких средств к существованию; я продала все, что осталось после мужа, все, что было заработано плодами рук наших. Я поехала в Тифлис (Грузия) к тете, которая жила там. По приезде туда оказалось, что моя тетя уехала нелегальным путем за границу. И вот, очутившись в чужом городе, не зная языка (правда, позже я выучилась ему и сейчас в совершенстве владею таковым), я обречена была на голодную смерть вместе с ребенком, в приют ее не принимали, работу найти за незнанием разговорного языка не удавалось. Я написала заявление Председателю Груз<инского> ЦИКа тов<арищу> Махарадзе, не скрыв от него ни своего происхождения, ни расстрела мужа, а равно объяснив мое настоящее положение; на моем заявлении он наложил резолюцию о выдаче мне пособия в сумме 30-ти руб<лей>. Из этих денег я отдала за квартиру, и у меня снова остались гроши. Через некоторое время с большим трудом мне удалось устроиться в частной лечебнице, где я работала в качестве врача-ассистента по венерическим болезням. Через две недели приходят на мою квартиру из ГПУ, производят обыск, арестовывают меня, сажают в одиночку, где я просидела 6-ть месяцев без допроса. После объявления голодовки и семи дней голодания мне объявили, что было покушение на Председателя Груз<инского> ЦИК, и что меня обвиняют в сообщничестве. Прошло еще два месяца, моя непричастность к этому делу была установлена. Но это не помешало вынести приговор Коллегией ГПУ, которая постановила сослать меня в концлагерь в Соловки, и на третий день я была назначена в этап. Уже из Соловков я писала в Москву, через год пришли бумаги, я была освобождена со свободным проживанием по СССР. Мною был взят литер до Иркутска, но, заехав в Полтаву, я узнаю, что мои знакомые из Иркутска выехали, в общем, меня снова арестовали, стали допрашивать, почему я прямо не поехала в Иркутск. Я им объяснила причину, сказала, что я имею право свободного проживания по СССР, но меня этапным порядком направили в Иркутск, дали мне ссылки три года в Илимск, по болезни я была назначена в дер<евню> Афанасьевку, 12-ти верст от гор<ода> Тулуна.

Тов<арищ> Пешкова, прошу Вас обратить внимание и оказать какую-либо помощь. Хлеба нам здесь не дают совершенно, получить работу нет никакой возможности. Вот уже три дня, как я абсолютно ничего не ела, все время горлом идет кровь, за квартиру платить нечем, выдаваемое пособие в размере 5 руб<лей> не хватает за уплату квартиры. Выхода из положения нет. Я так много слышала о Вас, что ни на минуту не сомневаюсь в том, что Вы приложите все усилия для улучшения быта. У меня всего одна сорочка и одно платье, рассчитывать на помощь мне неоткуда, красть я не умею, а продавать себя не хватает решимости. Прошу Вас не задержать с ответом, с каждым днем угасают силы, с квартиры гонят как собачонку, с каждым днем положение ухудшается, а посему прошу не замедлить с Вашим ответом.

Просительница К. Кайзберг.

Ответ на адрес: гор<од> Тулун, Иркутский округ, до востребования,

Кларе Николаевне Кайзберг.

P. S. Пишу без марки, т<ак> к<ак> денег на таковую не имею. Кайзберг»[4].

На письме — помета:

1) Послать 8 р<ублей>.

2) От нее заявл<ение> о пересм<отре дела>

3) Справ в Уч<етном отделе> о приг<ороре>. 16/VII».

Очевидно, ходатайство Е. П. Пешковой не помогло, Клара Николаевна Кайзберг не была освобождена и продолжала просить помощи Помполита в 1935 и 1937 годах[5].

ОБ АРТЕМЬЕВОЙ Т. П. — ПЕШКОВОЙ Е. П.

АРТЕМЬЕВА Татьяна Павловна. Во время коллективизации была выслана с тремя детьми на Урал, имущество было конфисковано и передано в колхоз.

В июле 1936 — по совету родных обратилась за помощью к Е. П. Пешковой[6].

<9 июля 1936>

«Милостивая и дорогой товарищ Екатерина Павловна, извиняюсь за беспокойство. Хотя я Вас и не знаю, но по совету родственников, которые, наверно, слышали о Вашей милости, писали мне и велели написать Вам и просить Вашей милости и содействия в моем освобождении, где мучаемся, голодуем и скучаем по родным и родине, и вины за собой не находим. И сам комендант велит хлопотать, да мы не умеем, к этому времени по заявлениям много семей освободили и отправили на родину, и мне родная сестра послала в письме заявление и через коменданта велела передать в Свердловск, и он не отказался. А она берет меня на свое полное содержание и хлопочет, сельсовет соглашается прописать нас, а дома все разорено и в колхозе, а я здесь второй год мучаюсь на дальнем Урале, город Свердловск, посел<ок> Старица. Выселена с тремя малолетними детьми, мальчик 15 лет, окончивший семилетку, которому надо пробивать дорогу для дальнейшего образования, а не пропадать в здешней лесовалке, девочка 9-ти лет и девочка 4-х лет, больная рахитом, который получила от недоедания пищи еще на родине, когда была отобрана последняя коровушка, и сама 44 лет нетрудоспособна и очень опасно в жизни болею эпилепсией, — ни одного трудоспособного. И так мучаемся здесь, продуктов очень мало, и все дорого, а за работу платят мало и то все задерживают, живем здесь в дырявых хатах, кругом дует, а сверху дождь мочит. Находимся на полном отцовском содержании, который находится в Ленинграде и имеет при себе еще троих детей и пишет, что очень трудно содержать две семьи при небольшом окладе жалованья. И я сразу решила написать и попросить Вас, Екатерина Павловна, походатайствуйте нашему горю и освобождению, прошу Вас душевно, просто и неграмотно. Напишите в Свердловск, может, что и поможет нашему освобождению, будьте добры и не откажите нашей просьбе и скуки, иначе обратиться некуда. Будем надеяться и ждать конца. Извините, что не заверено, но все это сущая правда. Поселок Старица.

Татьяна Артемьева»[7].

На письме — две пометы секретаря ПКК: «8670. 19/VII-36». «От нее заявл<ение>».

Еще ранее к Е. П. Пешковой не раз обращался за помощью в возвращении на родину жены Татьяны Павловны Артемьевой с детьми муж ее, И. Артемьев.

<26 июня 1936>

«Дорогая Екатерина Павловна!

Прошло уже пять с половиной м<еся>цев после того Вашего письма на мое имя от 13/XII – 35 г<ода>, где вы любезно известили меня о том, что на "В<аши> последующие запросы о пересмотре дела и осво-бождении В<ашей> жены Артемьемой Тат<ьяны> Павл<овны> ответим лично по получении определенного ответа о результате ходатайства, кот<орое> можно ожидать не ранее, чем мес<яца> через два", и ответа нет.

В это время у меня опасно заболели дети гриппом с осложнениями: старший Александр 22 л<ет> — туберкулезом костей позвоночника и младший Павел 12 л<ет> — воспалением брюшины и кишок. Уже три месяца лежат в больнице и ждут, не дождутся мамы, чтобы она своим присутствием облегчила их страдания или закрыла им глаза навеки.

Дорогая Екатерина Павловна!

Внемлите воплю бедных, страдающих и умирающих детей и ускорьте освобождение бедной женщины и возвращение на родину — Вашим ходатайством, которое Вы трижды оказали в этом деле по В<ашим> извещениям 3-м мне:

1-е от 5/XI-35 г<ода> за № 8670,

2-е — <от> 14/XI-35 г<ода> за № 105,

3-е — <от> 13/XII за № 8670.

Ув<ажающий> и Признательный Вам И. Артемьев.

Ленинград, Советский 46, кв. 3.

26/VI-36»[8].