Недавние гастроли одного московского театра вызвали болезненную реакцию карельских журналистов¹: «Мы не из тундры… низкопробное искусство не прокатит у нашего требовательного зрителя… Петрозаводск – так он вообще от Москвы и Санкт-Петербурга расположен в шаговой доступности! Столичные артисты уверены в том, что мы – тёмные и ни в чём не разбирающиеся простаки? Да мы… да мы живём на границе с Западной Европой!».

Дальнозоркой онежской столице «обидно до слёз». А под носом у неё, на реальной границе с Европой и куда ближе к Питеру, всё проще. Тут и рады принять гостей не то что столичных, а хотя бы из своего лахденпохского райцентра – да никто не жалует. В бесперспективном посёлке за погранзаставой хорошо знают современную русскую пословицу: село живёт, покуда школа стоит. В Тоунане она ещё есть, и даже ставит спектакли для односельчан. Попасть на представление нам удалось не сразу: Аид заболел, а дублёров нет – и без того задействованы все 32 школьника.

Из петрозаводского окна площадь Красная видна, с тоунанского окошка – Евросоюз видать немножко…  По дороге несколько раз приходят SМS от оператора: «приветствуем Вас в Финляндии» и, попеременно, «добро пожаловать домой. Спасибо, что Вы были в роуминге». В радиоэфир тоже то и дело врывается финская речь. Потому шофёр слушает музыку в записи: «Понты, галимые понты, / На них ведутся тёлки, лохи и менты». В последнем случае множественное число звучит неуместно. Вся полиция Хийтольского сельского поселения (волость из девяти посёлков) – одинокий участковый. Так и говорят: «Чё буянишь? Щас Зезюлина вызову!».

Зато многочисленны бдительные пограничники. Они проверят документы у пассажиров автобусов и местного дизеля. Впрочем, где угодно, но только не в Тоунане: общественного транспорта здесь нет. В лесной тупик бесперебойно ходят, разбивая дорогу, только лесовозы.

Наконец, путь преграждает шлагбаум с будкой. Пограничник рассказывает, что на пост повадилась лисичка. Смеётся: «Покупное печенье ест, а пайковые хлебцы – нет». Если подъезжать к посёлку в темноте, невооружённым глазом видны огни Европейского Союза. Там границы открыты до самой Португалии. Ну а эту стерегут от своих же. По посёлку расклеены объявления с выцветшими телефонами ФСБ: «при появлении в посёлке незнакомых лиц, интересующихся направлением на границу, наличием дорог в сторону границы…». Только старожилы, переселенцы на зачищенную от финнов территорию, могут вспомнить послевоенные байки про мстителей с той стороны – тех, кто, пробравшись тайными тропами, не стал бы расспрашивать о дороге к родному дому.

На фотоаппарат смотрят с подозрением: достопримечательностей в посёлке, вроде бы, нет. Но женщина, заставшая нас за рассматриванием самого большого кирпичного дома, живо комментирует: «У финнов тюрьма была, а теперь мы тут – живём». Табличка на облезлой стене, полузакрытая водосточной трубой – «1928» – отсылает ко временам независимой Финляндии, вырвавшейся из «тюрьмы народов», но ещё не испытавшей натиска со стороны «архипелага ГУЛАГа». Нынче в Скандинавии другие стандарты жизни: в современные их тюрьмы с удовольствием переселились бы не только тоунанцы, но и многие петрозаводчане. Не зря столько зависти в Рунете вызвали фото трёхкомнатной камеры Брейвика.

Ветхий жилфонд, по словам местного и. о. главы Михаила Борисовича Кодяева, является главной проблемой сельского поселения:

– Со времён нашего зверосовхоза ничего в Тоунане не делалось. Надеюсь, республика, наконец-то, повернётся к нам лицом. Сейчас как раз формируется программа ремонта ветхого аварийного жилья. Мы уже подали все данные, до конца марта надо было успеть. Там достаточно жёсткие критерии: 20-30% износа.

– А у вас?

– Восемьдесят.

– В Тоунане?

– Нет, везде, по всему поселению…

После разухабистого дорожного репертуара интервью с главой крутится в памяти на манер частушек:

«– Отродясь тут не был газ –

Это раз!

Лесовоз увёз дрова –

Это два!

Зато есть водопровод!

Вот!»

Водопровод прорвало через пару дней после спектакля, привлеча в посёлок даже телевидение. Что петрозаводские СМИ, что республиканские власти привыкли реагировать только на катастрофы. «Не было бы счастья, да несчастье помогло, – рассказывал нам М. Кодяев. – В прошлом году из-за наводнения затопило водонасосную станцию, и сразу выделили деньги: 150 тысяч из республиканского бюджета, 50 тысяч – из районного, и 20 тысяч наших».

Действительно, прошлым летом стихия в районе бушевала. Река Аурайоки затопила дороги и повредила мост в районном центре – городе Лахденпохья, река Кокколанйоки снесла мост в центре сельского поселения – Хийтоле, зацепило и Тоунан. Пока в райцентре сетуют на дожди, среди селян, связанных речной системой с соседним государством, кое-кто перекладывает вину на финнов. Будто бы те сбросили воду с плотины.

С финнами вообще одна неразбериха. Взять хотя бы их названия. Об одни сломаешь язык, с другими до сих пор не решили, как же их писать. Объявление в учительской: «уважаемые коллеги! При оформлении больничных листов учитывайте, пожалуйста, что школа называется Таунанской, а посёлок – Тоунан».

Школьный сайт (а грозный Минобраз обязывает иметь его даже те школы, где сам Интернет страдает необязательностью) радует упоминанием о важном событии: «2005 г. – переезд в новое здание». «Новым зданием» стал второй этаж бывшего детского сада. Старое было деревянным, ещё финским. После переезда школы его растащили прямо на глазах.

Несколько лет назад отзвенел последний звонок для старших классов. Тех, кто хочет получить полное среднее образование, теперь возят школьным автобусом за 15 километров, в Хийтолу. К ним присоединяются и некоторые ученики помладше. Остальные пока верны Таунанской школе: то ли из чувства поселкового патриотизма, то ли из-за боязни стать новеньким в большой школе. Там полторы сотни учащихся. В глазах маленьких тоунанцев это непривычное многолюдье, а для соседней школьной администрации – грань, определяющая объёмы финансирования: сельская норма в 14 детей, помноженная на количество классов (для одиннадцатилетки без параллелей это 154 человека). С каждым новым выпуском существует опасность эту грань не преодолеть, что и ожидается уже в следующем году. Таким школам, болтающимся между нормой и дотируемой малочисленностью, тяжелее всего.

Тоунана эта проблема не касается. Как нам сказала директор Районного управления образования А. А. Дитина, малокомплектные школы «живут сейчас у нас очень неплохо». За каждого школьника государство платит как за четверых: учатся 32, а денег дают на 128. Так между школами провоцируется нездоровая конкуренция за учеников, отсутствующая в городах. Школе покрупнее объективно выгодно «съесть» маленькую, ведь «деньги, сэкономленные от закрытия малокомплектных школ, поступают на улучшение материально-технического состояния базовых школ и на организацию подвоза учеников»².

Государство вообще заботится о том, чтобы процесс делёжки средств оставлял у бюджетников хроническое чувство несправедливости. Организовать это можно по-разному. Сейчас борются за учеников соседние школы, а раньше коэффициент раздора вносился Минобразом непосредственно в учительскую. Ещё недавно зарплата учителя зависела не от средней наполняемости классов по школе, а от количества учеников, доставшихся лично ему. Некоторые счастливчики получали двойной оклад, а кто-то рыдал над неурожайными наборами детей. В любом случае – что тогда, что теперь – власти словно предлагают педагогам улучшать демографическую ситуацию на селе своими силами. Почему бы и нет? Русская учительница справится с этим и в пенсионном возрасте. Приёмные дети в учительских семьях спасли от закрытия уже не одну школу в Средней России³.

Покуда не атакован заявками Лахденпохский детдом, не останется ли школа в Хийтоле единственной на все девять посёлков сельского поселения? И в сельской администрации, и в РУО утверждают, что вопрос о закрытии последней её конкурентки, Таунанской школы, сейчас не стоит. Оптимизма на сей счёт прибавляет и отказ от планов преобразовать эту школу в филиал хийтольской. Идея не нова. В вопросе закрытия сельских школ закон оставляет последнее слово за сельским сходом. Однако «чиновники научились закрывать сельскую школу очень простым способом. Сначала малокомплектные школы превращаются в филиалы большой путём реорганизации, а потом они закрываются, поскольку реорганизацию можно проводить самим, не обращая внимания на сельский сход»⁴. Итак, опасность миновала, но учителя по-прежнему не верят обещаниям, которые традиционно совпадают с очередными выборами (на сей раз – в органы местного самоуправления).

Впрочем, и само неверие сельской интеллигенции традиционное, кухонного типа. Самый свежий пример: всплеска гражданской активности не вызвало даже издевательское предложение получать зарплату безналично. Директрисса сказала: «Мы последние в районе остались, кто на карточки не перешёл». Завуч разводит руками: «Видимо, это неизбежно. Не будем отставать». Учителя единодушно отказались от наличных денег. Ведь банкомата нет во всём сельском поселении. «И не будет», – удивляются в Сбербанке, которому невыгодно ставить его даже в Хийтоле.

Обычно и школьные мероприятия происходят по разнарядке. То память жертв Беслана, то неделя борьбы за здоровый образ жизни, то организуйте немедленно музеи и уголки боевой славы. Но таунанские спектакли – настоящая инициатива, ради которой не жалко сил. Актового зала у школы нет. Его устраивают в аппендиксе коридора. Затеняют окна, вешают занавес, рисуют декорации. В постановке участвуют и школьники, и учителя. Показывают спектакль несколько раз, чтобы посмотреть смогли все. При нас ставили «Орфея и Эвридику», по собственному сценарию. Даже песни написаны одной из выпускниц школы. На пошив костюмов и репетиции ушло несколько месяцев.

Спектакли стали ежегодным культурным мероприятием для всего посёлка. И, по большому счёту, единственным. «Здесь вообще делать нечего. Здесь скучно, здесь ничего нет», – считает тринадцатилетний тоунанец. «Это медвежья яма, здесь живут одни старики», – вторит ему мальчик помладше. Дети не хотят жертвовать собой, спасая село и Россию. В магазине под отклеивающейся гирляндой «С новым годом!» круглый год полки ломятся от спиртного, а вот хлеб привозят трижды в неделю. Вопрос школьникам:

– Есть ли у тебя мечта, исполнение которой сделает тебя счастливым?

Ответы:

– Чтобы у меня был большой дом, джакузи, бассейн, много машин.

– Триллион долларов, джип «Брабус» и дом на берегу моря. Тогда в моей жизни был бы смысл.

– Жить богато в городе, стать президентом. Люди будут счастливы. Я им дам денег, и они полюбят меня. 

Семиклассник, недавно… переехавший в Тоунан из самого Санкт-Петербурга:

– У всех людей разные мечты, но сейчас в такое время мы живём, что практически все хотят хорошего материального положения.

– Как ты думаешь, почему?

– Потому что для людей на земле характерны алчность и коварство.

Денег пока не раздают. Наоборот, вывозится последнее богатство – лес. «Лесом мы не распоряжаемся, – пояснил нам М. Кодяев, – никаких согласований с нами не делают. Это всё Петрозаводск, Москва. Нам с этого вообще, можно сказать, ничего нет. Только разбивают дороги, которые мы ремонтируем». Кто постарше, помнит золотой век посёлка, при пушном зверосовхозе. Детям вспоминать нечего. Единственное, что от него осталось – заброшенное здание бывшей конторы, ещё финской постройки, да руины. Вот и спектакль, как нам показалось, был о том, что судьбу не пересилить, ничего не спасти. Михаила Борисовича мы спрашиваем не о мечтах, а о реальных перспективах – тем более, что никакого плана развития посёлка до сих пор не существует. «Для того, чтобы что-то развивалось, надо оформить бумаги, – недавно занявшим своё кресло М. Кодяевым раскрывается тайна многолетних трудов сельской администрации. – Это до сих пор не сделано. Прошлый глава занимался паспортизацией дорог местного значения – у него на это ушло полтора года. Теперь вот будут делать подъезды к многоквартирным домам, выделены республиканские средства. Ну а бизнес, когда он придёт, спросит: “Что вы можете предложить?”. А ничего пока не оформлено. Тогда и говорить не о чем».

Фото авторов.

http://www.stolica.onego.ru/articles/201645.html