Об Авторе: Мельников Виктор Семёнович - родился в 1948 г. в казахском селе Казанка. Жил и трудился в Сибири, Башкирии, Таджикистане, Узбекистане, Латвии... Работал плотником, слесарем КИП, шахтёром, геологом, осмотрщиком вагонов, корреспондентом... Около двадцати лет прожил в Риге. Работал в газетах. Занимался в рижском литературном объединении под руководством поэта Леонида Черевичника. Участвовал в работе семинара молодых прозаиков Латвии /1974/. Снисходительно-комплиментарное напутствие посчастливилось получить от маститого мастера прозы - Николая Задорнова. В 1991 г. вернулся в Россию. Автор 9 книг прозы. Печатался во многих российских журналах. Член Союза писателей России с 1997 года. Основатель и главный редактор литературно-художественного издания "Коломенский альманах". Председатель творческого объединения профессиональных писателей Коломны.

Подарок

За неделю до новогоднего праздника дирекция завода нежданно-негаданно закатила вечер в клубе. По нынешним безденежным временам это было приятное событие, уже как бы давно забытое. Тем более что на заводе еще не улеглись страсти после очередного сокращения. Железнов под эту напасть не попал, слава Богу, но все ж удивился, когда ему, цеховому рабочему, тоже вручили приглашение. Домой после работы он решил не заходить, а сразу отправился в клуб. Думал — загляну коротенько, так, только из любопытства.

За городом садилось красное солнце, опускаясь в синие снеговые тучи. Декабрьский ветерок обжигал щеки. Руки мерзли даже в перчатках. Железнов снял их и, как в детстве, на ходу растер снегом ладони. До жара. Вокруг в знакомых домах уже кое-где разноцветно светились зажженные елки. Железнов тоже успел дома соорудить своим мальчишкам елочку, небольшую, недорогую, однако пушистую. Укрепил в ведре с песком, полил водой. Так что должна простоять с месяц как минимум. А уж украшать — это была забота жены и ребят. Ах, как любил он своих мальчишек-погодков! У него поздний, хотя и счастливый брак, поздние дети... Вот уже за сорок перевалило. Не за горами и пятьдесят. Но старость все же тревожила, подступала, обнимала неслышно. А надо бы успеть ребят выучить, поставить на ноги... Под подошвами его толстых ботинок поскрипывал снег. Мимо спешили редкие прохожие. Многие здоровались: почти все в городке были знакомы. Он тут родился, прожил всю жизнь, вот недавно схоронил своих стариков. Железнов почему-то подумал: как быстро мелькают годы, а он нигде еще не был, ничего не видал. Правда, когда-то был на Истре, в Крыму любил отдыхать. Но последние десять лет не то что там какие-то Майами или Канары — в Москву-то не выбирался, хотя столица была в паре часов езды. Теперь он каждый отпуск с женой на участке, с лопатами. А как же! Картошка — она, брат, матушка. Во все времена Россию спасала... И Железнов, грустный от этих непраздничных мыслей, поспешил к клубу, белые колонны которого уже светились во тьме разноцветной гирляндой огней.

В фойе было шумно и даже весело. Неспешно расхаживали принаряженные заводские женщины, сияла огнями елка под потолок — как было и десять, и двадцать лет назад. Мужики из разных цехов, итээровцы, управленцы попивали в буфете пиво и громко и бесполезно спорили. После торжественной части ожидалась даже «музыка с бутербродами». И Железнов пожалел, что не позвал жену, которая и так нигде не бывает, а сейчас сидит с ребятами дома и, наверное, гадает, куда он пропал.

Всех стали приглашать в зал. Железнов сел поближе, в ряд со своей бригадой. На сцене, как испокон веков, стоял длинный красный стол, бутылка с водой, сидело начальство и еще какие-то очередные гости, может быть, новые спонсоры. Когда на трибуну вышел директор, шум в зале стих. Он сердечно поздравил всех с наступающим Новым годом и стал привычно зачитывать длинный список передовиков. Железнов слушал вполуха. Но вот среди прочих услышал и свою фамилию. Для него это было тоже привычно, он всегда работал старательно. Просто не умел по-другому, поскольку работу свою хорошо знал и даже любил, после училища практически отдал ей всю жизнь. А ведь месяц назад, когда сокращали, вполне мог оказаться и за воротами. После директора выступали еще какие-то господа-товарищи, а потом настала пора вручения новогодних подарков. Тут он хотел уже было уйти, но вдруг опять услыхал свою фамилию. И сосед толкнул его в бок: иди, мол, быстрей, тебя ж вызывают.

На сцене, на виду у всех, Железнов почувствовал себя совсем глупо и неловко. Почуял всю свою неуклюжесть, потертый, не праздничный вид.  Но тут кадровик с хрустом пожал ему руку, а другой господин поднес огромные полированные напольные часы, наполовину обернутые бумагой. С золочеными стрелками и маятником. Зал зааплодировал, а Железнов, обхватив часы, как ребенка, неуклюже, под общий смех, понес их за кулисы. В зал он возвращаться не стал, а скорей заспешил домой, чтобы обрадовать жену и детей.

На улице было морозно и совсем темно. В небе светили звезды, весело поскрипывал снег под ногами. Шел в обнимку с часами и думал, что в общем-то все у него не так уж плохо: семья, квартирка в центре, прямо на площади, неплохая работа, людское уважение. А что еще человеку надо? Если честно, конечно, — еще нужны были деньги. Хоть регулярная бы зарплата, без перебоев. А так — их хронически не хватало. А впрочем, когда их хватало? Зато вон ведь подарок какой отвалили! Он представил, как обрадуется жена, запрыгают дети и как в Новый год эти часы — вполне заслуженный подарок за долгие годы работы — будут торжественно бить, отмеряя последние секунды уходящего года. И от этих мыслей ему стало весело и даже по-молодому озорно. Хоть останавливайся прямо тут, на тротуаре, под морозными звездами, заводи и слушай их незнакомый бой. И еще он подумал, что в январе у ребят каникулы и неплохо было бы свозить их в Москву, сводить в детский театр и вообще показать столицу. Вот было бы радости! Да и сам он с удовольствием поглядел бы обновленную Первопрестольную. А то все только по телевизору.

Дома вся семья была в сборе. Стол накрыт к ужину. В ожидании хозяина все трое сидели рядком на диване перед экраном телевизора. Железнов вошел в прихожую и сразу, не раздеваясь, протопал на середину комнаты. Торжественно поставил там свою необычную ношу. Часы звякнули, словно желая понравиться. Они были готовы даже вылезти из обертки и, призывно красуясь, сверкали лаком, инкрустацией и фигурными стрелками на золоченом циферблате. Им так хотелось здесь поселиться и быть любимыми.

— Вот. Новогодние! — только и сказал Железнов.

Все онемели. Лишь телевизор что-то вещал в тишине. И хозяин, как никогда, ощутил победное, законное чувство гордости.

Но жена вдруг пораженно всплеснула руками:

— Ты что это выдумал?! — Она вскочила, стала нервно переставлять на столе посуду. — Ребятам ходить не в чем, зимние куртки нужны!.. А он удумал — часы!.. Куда их ставить-то?.. И вообще — нужны они нам, как корове седло.

Железнов слушал ее, не сердясь. Даже лукаво подмигнул сыновьям:  мол, ничего, а? Красивую вещь отец приволок?..

Но жена все нервничала, не унималась:

— Денег нет, а он смеется! Добытчик!.. Нам и будильника-то не нужно. Слава Богу, вот они, башенные-то часы. Смотри в окно сколько влезет...

И тут Железнов понял, что пора открыться. И хотя настроение было подпорчено, раздеваясь в прихожей, он не без гордости, громко ей объяснил:

— Понимаешь, это бесплатно. Премия это. Новогодняя... В клубе лучшим вручали.

Ребята тем временем, шурша бумагой, разворачивали невиданные часы, оглаживали ладошками звонкий лакированный корпус. И дверцу пытались открыть.

— Мам, а тут что-то написано, — и вслух по складам прочли надпись на желтой табличке: — «Же-лез-но-ву В. П. в честь двадцатипятилетия работы на родном заводе».

— Надо же, четверть века! И сам забыл, — приятно удивился он, садясь к столу. — А там, видишь, еще не забыли, сколько лет Железнов оттрубил у станка. Значит, нужен еще, курилка.

Жена нежно и виновато склонилась к нему, обхватила сзади за плечи:

— Ну вот... Оказывается, ты совсем у нас старенький, Железнов В. П. А я тут зря расходилась.

— Это уж точно, зря.

Он поцеловал ее в теплую щеку, но, застеснявшись детей, сказал шутливо:

— Ладно, корми юбиляра, а то брюхо уж слиплось. До Нового года не дотяну.

Ужинали весело. Впрочем, в основном ел хозяин, а остальные слушали его сбивчивый и неспешный рассказ о том, как директор хвалил его с трибуны, как потом вызывали на сцену, как поздравляли и как он, наконец, принародно принимал необыкновенный подарок. Мальчишки уже клевали носами, и им казалось, что весь заводской вечер был посвящен их замечательному отцу. Уже в темноте, перед сном, в постели Железнов признался жене:

— Знаешь, о чем я подумал, когда ты ругалась? А сдам-ка я эти часы в комиссионку. Ведь куранты наши и правда в окошко глядят. А деньги сейчас куда как нужней. И на куртки хватит, и в Москву на каникулах можно съездить... Верно я говорю?

Жена молчала, потом приподнялась на локте:

— Ты головушкой-то не болен? Где это видано, чтобы подарки продавать, да еще такие? Это ведь не часы — это судьба, это вся жизнь твоя. И детям память останется. — Она легла, сказала, понизив голос: — Уж лучше я свой меховой жакет продам. Пальто у меня еще вполне приличное...

Железнов почти вскочил:

— Ты понимаешь, что говоришь-то?! Да никогда! И из ума это выбрось! А то я себя уважать перестану! — Свет уличного фонаря за окном тревожно качался по ночной комнате. — Ничего, что-нибудь придумаем. Может, займу где, а может, картошки продадим.

— Уже занимали, — прошептала она. — До первого числа отдать бы надо. Нельзя в Новый год — с долгами. Примета плохая. А картошки до весны еле хватит. В обрез.

Он улегся, погладил ее красивые волосы, рассыпавшиеся по подушке:

— Ничего, придумаем что-нибудь. Где наша не пропадала. А праздник детям обязательно надо устроить. Понимаешь, душе человека обязательно нужен праздник. Хоть маленький, хоть иногда... Причем чем трудней времена, тем он нужнее.

Они засыпали. А за окном, за тюлевой занавеской, на той стороне площади светились старинные башенные часы городка. Старательно отмеряли последние дни уходящего года...

На другое утро Железнов, пока никого не было дома (дети в школе, жена в конторе на службе, а ему — во вторую смену), решительно завернул свои замечательные часы в одеяло, аккуратно снял табличку (не дай Бог, кто узнает!) и отнес их в комиссионку. Надо сказать, что покупатель нашелся быстро. Правда, Железнов этому не удивился. Еще бы, такую красоту — да в дом, да под Новый год!.. И на третий день, законно получив немалые деньги, он на радостях выпросил у начальства отгул и, взяв детей, укатил с ними, сияющими, в Москву. Сидя на лавке у заиндевелого окна электрички, он исподволь разглядывал укутанных, румяных, счастливых мальчишек. Свое потомство. И, как никогда, сознавал, что вот эти глазастики и есть главный смысл его жизни. Его продолжение.

Москва их буквально ошеломила. Домами, витринами, предпраздничным многолюдьем, шумом и красками. Особо впечатлили Манеж и Красная площадь. И конечно же, елка под небеса. Говорят, ее везли специально с Севера. И вообще здесь было все так нарядно и ново, что Железнову почудилось даже, что он попал в какой-то другой, «заграничный» город. Но вот, опомнившись наконец и здраво все обсудив, они поехали в Лужники за обновками. Потом, увидев там яркую афишу «Театр кошек», с пакетами с визгом помчались туда. После спектакля ездили на метро, любуясь станциями. И наконец, разморившись в подземном тепле, вышли на воздух на Садовом кольце. Здесь дул пронзительный ветер, гнал колючий, неуютный снежок. Железнов поежился, укутал ребят шарфами до самых глаз, и они пошли по широкой улице вдоль нарядных витрин к Самотеке.

Мальчишкам и правда холод был нипочем. Они даже попросили отца купить мороженое и, облизывая сладкие тюбики языками, наперебой как заведенные спорили, отгадывали марки машин, мчащихся мимо в шесть рядов. Глядя на них, Железнов вдруг вспомнил байку про эфиопского короля, который, побывав зимой в Москве, сказал, что русский народ непобедим, так как увидел на морозе людей, с удовольствием евших мороженое. Вот и они с покупками шагали по Москве и ели мороженое. А мимо спешили прохожие, порой с елкой под мышкой или же на плече. И тогда их приятно обдавало запахом хвои.

Наконец Железнов, потерев от мороза щеки, решил повернуть назад, уже пора было думать о возвращении.

Но вдруг он увидел толпу у какого-то светлого здания. Вдоль тротуара стояло много красочных иномарок, пара туристических автобусов. А в толпе все кого-то ждали и, подняв головы, глядели на фасад. Железнов с ребятами тоже остановились. Несмотря на порывистый ветер, с неба пробилось бледное солнце и осветило на фасаде здания ни на что не похожие поразительные часы. Как раз на них все и смотрели. На кованые фигурки забавных зверей по циферблату, на оконца с резными ставнями, на ажурные стрелки, покрытые инеем и нарядно искрящиеся на бледном солнце.

— Пап, что это за дом? — спросили мальчики.

Железнов сам не знал, но выручила какая-то дама в шубе:

— Это, детка, театр Образцова. Кукольный.

Ребята запрыгали:

— Пап, пойдем, а?.. Пойдем!

Но ответить он не успел, потому что в воздухе разлился мелодичный малиновый звон, словно стала осыпаться хрустальная люстра.

Стрелки на циферблате дрогнули и соединились. А затем пошло воистину театральное действо, которого все как раз и ждали. Золоченый петух на шесте, захлопав крыльями и выгнув тонкую шею, трижды прокукарекал. И сразу же зазвучал равномерный красивый бой. С каждым ударом на часах распахивалось очередное оконце, и ликующей толпе представали забавные мордашки зверей-музыкантов. Вот выглянул осел с балалайкой, вот баран с гармошкой, вот медведь начал бить в тарелки.

Железнов сам засмотрелся, а уж мальчишки тем более. Они то и дело вскрикивали и хлопали в ладоши. Вот выглянул заяц-ушастик, потом лисица, волк. Затем примеряла очки мартышка. И наконец, роскошный железный Кот в сапогах, картинно сняв шляпу, долго раскланивался, словно поздравлял всех с наступающим Новым годом... Но вот бой прекратился, закрылись окошки, а люди все еще не расходились, и в морозном воздухе в центре Москвы словно все еще жил, дрожал малиновый перезвон.

На обратном пути в электричке сморенные усталостью мальчики счастливо спали под стук колес, положив головы отцу на колени. Да и сам Железнов дремал, приятно ощущая под ладонями их теплые худые плечики. Он дремал, не чувствуя, что улыбка непроизвольно застыла на его жестких губах...

А через несколько дней всей семьей Железновы встречали Новый год. В комнате празднично пахло хвоей, салатами, яблочным пирогом. Железнов стоял, держа в руках бутылку шампанского, и выжидал. Он уже открутил на пробке проволочку и теперь дожидался двенадцати. Последние секунды старого года отщелкивались и на голубых телевизионных часах, и на городских башенных, что за окном. Его крепкие пальцы от напряжения побелели. Но он их не разжимал — момент был особо торжественный. Жена и ребята тоже замерли над столом с поднятыми бокалами. Вдруг Железнов заметил, что все трое как-то заговорщически переглянулись. Но он не успел ничего подумать, потому что в этот момент стрелки на всех циферблатах соединились — и он разжал пальцы. Пробка с хлопком вылетела, и под общее «Ура!» он стал разливать шампанское, ребятам, конечно, чисто символически. Бом... Бом... — зазвучало с экрана. И за спиной Железнова вдруг зашипело что-то, и следом, вторя курантам, словно эхо, повторился бой. За распахнутой дверцей в уютном полумраке кладовки волшебно поблескивали лакированные часы.

И Железнов узнал их! Это были его часы!.. Их мягкий, но уверенный бой все наполнял и наполнял комнату. Железнов растерянно взглянул на жену и ребят, увидел их лукавые, счастливые лица, глаза. И вдруг, все поняв, опустил повлажневший взгляд, стал скорее разливать шампанское. Потом тихо сказал:

— Что ж, с Новым годом, родные!

Бом!.. Бом!.. — отвечали часы, уже отмеряя новое время.

— А меховой жакет у тебя еще будет. (Все подняли бокалы.) Обязательно будет.

Бом!.. Бом!.. — словно бы соглашались часы. И бой этот, как биение сердца, совпадал с боем всех часов на земле.