В стародавние времена, когда мед черпали плошками, а о желанных гостях горожане и сельчане узнавали по веселому звону бубенцов, среди холмистых полей и тенистых дубрав стоял город, обнесенный изразцовой стеной с резными башнями. Но гостей в его кованые ворота въезжало мало, потому что ходили слухи, будто советчиком у князя этого города был чернокнижник и колдун, который за самовольство был заточен в подземелье. Но коварный чародей все равно проникал в княжие покои и нашептывал Князю нехорошие советы. Ростислав слушался колдуна, стараясь поступать честно по совести. Тяготился        Князь таким товарищем, даже музыканты и гости не могли спокойно предаваться веселью; чародей то нужную грамоту в тонкие полосы посечет; то у гостя нарядные сапоги на лапти, или опорки сменит, а измягкой кожи устроит себе гамак или накидку от дождя. Ростислав не знал, как изгнать хитрого чародея.

И однажды Ростислава разбудила красивая песня и дивный голос. И захотелось ему проведать, кто столь благозвучно поет. И облачившись в атласный кафтан, оседлал он рыжего коня и помчался на голос, доносящийся из-за городских стен.

За косогором Ростислав увидел светлокудрого странника с сумой за плечом. Князь окликнул его и спросил; далече ли он путь держит? Тот с поклоном ему отвечал:

- Ни крова, ни родных у меня на всем свете нет. Родимая земля мне дом родной. Распеваю песни и на дудочке играю, а честной люд хлебом и кашей платит. Лучшей доли не найти. А наречен я Зосимом - и достал из-за пояса жалейку. - Жалейка моя чудесная; сама выводит мелодии. Мне ее ветер с острова Буяна принес. С ней и тешу честных людей

Стоило только Зосиму поднести жалейку к губам, и она сама заиграла. И запел молодец про родную сторонку, да про заливные луга, в которых девицы плетут венки и поют песни, и князь заслушался.

Долго князь слушал Зосима, так долго, что не заметил, как уже солнце высоко - высоко взошло; Ростиславу пора было возвращаться в город и за порядком следить, и суд праведный чинить. И пригласил он Зосима к себе, и облачил его в скоморошечье, пестрое одеяние в мягкие башмаки. И венчал молодого скомороха бесформенным шутовским колпаком с крошечным золотым колокольчиком на конце. И усаживал Князь Зосима за свой стол, и делил с ним и хлеб и мед. И дозволял при дорогих гостях балагурить. И неустанно просил его петь. А бояре с советниками, писцы с воеводами, да купцы с казначеями только дивились голосу его и песням. И просили Ростислава устраивать праздники с песнями и плясками.

И стала с вечера и до утра в богатых княжьих палатах плескаться музыка. Зосима в шутовском, пестром наряде пел, поигрывая на дудочке. Гости заслушивались его красивым голосом. Он был то светлым, то темным, то густым, то прозрачным, то спокойным, то озорным, так что все затаенно слушали скомороха, оставив иные забавы. И все девицы - дочери бояр и воевод - любовались им, ибо был столь пригож, что в сторону Князя они даже не глядели. И это распалило в Ростиславе такую лютую ненависть, что решил он прекрасного скомороха превратить в уродца.

И как-то ночью, когда Зосимка спал и стражники дремали у дверей опочивальни, Ростислав прокрался тайным ходом в подземелье.

- Давно не жаловал ко мне, - встретил его кудлатый чародей в черной мантилье, подкладка которой казалась огненной. – Без меня никому не обойтись; твой дед возвел на моем колдовском растворе этот кремль; издали стены мерцают, будто самоцветы, и купцы отдают свой товар нам. У твоего батюшки я был первым советником, и не было никаких разбоев; разбойников и ротозеев я превращал в птах, и в лесу они погибали от голода. А ты меня заточил в каменном подземелье. Но без меня не совладать тебе с балагуром, - истово смеялся Чародей.

Сероглазый князь испросил у колдуна прощенье и велел обезобразить Зосима, превратить в неказистого, горбатого уродца. От этого колдун воспрянул духом и упредил князя, что он сам выберет для него невесту.

- Та, которая на пиру подарит скомороху цветущую веточку кашицы,

обсыпанную белыми цветом, та и будет твоей невестой, - предрек хитрый колдун, и с этим Князь вернулся в свою опочивальню, где у погасшей печи спал скоморох с погремушкой.

А на следующий день обернулся князь неоднократно: и молочником, и продавцом, и трубочистом - и разнес по городу слух, что князь дает пир для всех девиц, чтобы приглядеть себе невесту.

Об этом прослышала и дочка ближнего боярина князя – Евпатия и Анфисе стала молить родителя взять ее на праздник. Отец ведал, что синеглазой Анфисе очень хочется побывать у князя на пиру, чтобы послушать волшебные песни скомороха. Евпатий укоризненно посмотрел на кроткую, белолицую дочку и пригорюнился; ведь ее сердце, как горлица, откликнется на нежные песни скомороха; да пора горницу отворять и дочку на люди выводить. Остерегался он представлять Князю дочь – она была единственным его утешением. Но отказать дочке в веселье он не мог и потому сокрушенным сердцем согласился свезти ее на княжеский пир.

Когда последние лучи заката рассеивались в дрожащих огоньках свечей расписных палат, княжие люди вводили первых гостей.

-»Зря покрыл меня личиной, это будет той причиной для горючих княжих слез» - напевал низкорослый, косолапый скоморох с большим горбатым носом.

Таким некрасивым, горбатым стал Зосима под чарами колдуна, который проник ночью в опочивальню Князя и осыпал спящего скомороха шипящим, колдовским порошком.

Через цветущие сады вел боярин Евпатий свою дочь к терему Ростислава. И вдруг в сумерках Анфиса приметила белоснежный куст кашицы. Ее нежные белые цветочки серебрились при лунном свете. И девице захотелось подарить их скомороху. Только она сорвала хрупкую веточку кашицы, как вдруг по всему ее сарафану рассыпался белый цвет. И она с отцом поспешила на пир к князю. А куст кашицы превратился в кудлатого колдуна. Он взмахнул подолом плаща и изошел в землю огненными языками.

Между тем в тереме Князя Ростислава гости глумились над скоморохом- уродцем: ставили ему подножки, норовили обмазать мёдом, обсыпать объедками. А скоморох ускользал от них, гомоня:

- Скоро превратят певца в большеротого шута!

И тогда сам чародей будет потешать гостей!

А князь Ростислав в своей опочивальне все прихорашивался, как вдруг из сундука изошли огненные пологи. Из них появился колдун:

- Не позволяй скомороху молчать: у уродца от раздумий и созерцания чело светлеет, - упредил он и вновь жарким пламенем сошел в пол.

И князь опрометью бросился в парадную залу, где звенели серебряные чарки с янтарным медом и велись беседы о будущей невесте Князя. Меж тем красавиц забавлял скоморох-уродец. Все смеялись, лишь одна

 девица в темно-синем сарафане, обсыпанном белыми цветочками, кротко улыбалась. То была Анфиса.

Князь подбежал и увидел, как она дарит цветущую веточку кашицы уродцу-скомороху. Она поклонилась ему в землю и назвалась. Но тут шустрый скоморох вырвал из рук белоснежную веточку и спрятался за девицу;

- Тебе невестушка - краса, мне теснилище ларца, - проскрипел он, выглядывая из-за спины Анфисы.

Но Ростислав не прогневался, потому что девица простодушно рассмеялась. И князь предложил Анфисе сесть подле себя и послушать скомороха.

И тот весело заиграл на своей жалейке. И вдруг он отстранил жалейку от губ и запел. Жалейка сама играла, летая под сводами громадной палаты.

Синеглазая Анфиса затаенно слушала красивую раздольную песню, и вдруг в своем сердце ощутила нежность к уродливому скомороху. Она угостила того квасом, что не понравилось Князю, а когда водили хороводы, завлекала в них и скомороха. Ростислав заставлял того без устали петь, а Анфиса просила княжьего дозволения другим гуслярам потешить гостей. А чтобы Князь не серчал, сама выплывала лебедушкой в круг. Князь не мог на нее налюбоваться, а синеглазая Анфиса исподволь поглядывала на горбатого скомороха, и в его горбоносом лице она заметила доброту и грусть.

Праздник кончился далеко за полночь, гости разошлись по домам, и Евпатий повел свою дочь домой. Анфиса обернулась на дворец князя. И вдруг увидела на крыше княжих палат кособокого юношу. Он играл на дудочке и пел;

Ночью синею и звездною

Затуши лучину яркую,

И не мни перину мягкую

Одари беднягу словом ласковым,

Взором пламенным своим.

Анфиса, как вернулась домой, сказалась уставшей и затворилась в своей горнице, ибо догадалась, что Зосима придет. И задремала у окошка в ожидании.

И вдруг из полуночного сада донеслась жалобная мелодия дудочки. Анфиса подняла голову с рук и окликнула скомороха.

Он вышел из-за кустов и с кривой улыбкой поклонился. Потом Зосима поправил неказистый колпак и вновь отступил в тень шиповника, чтобы не страшить девицу своим уродством.

Анфиса заверила его, что не чурается его убогости, а князь ей скучен.

На что Зосим и молвил;

- Одиноко ему, Анфисушка. Потолковать не с кем. Каждый таит в душе крамолу или лукавый умысел, чтобы его устами осквернить да осрамить сотоварища. Поэтому Ростислав и не может отыскать ни товарища верного, ни подруги задушевной. Любит он слушать мои рассказы о дальних городах, через которые прошел; о красивых теремах, которые видел, и о ярмарках, на которых торгуют всем, что душа ни пожелает. Но душа его чахнет, ибо нет возле любящего, отзывчивого сердца, которое оросило бы его слезами сострадания, - и скоморох заиграл на своей чудесной жалейке.

На звуки красивой музыки к ним слетались светлячки и стрекозам Они танцевали и светились всеми цветами радуги, создавая в темноте причудливые картинки.

И незаметно поднималась зоренька, и скоморох торопился в палаты, чтобы песнями да прибаутками развеивать тоску-кручину своего повелителя.

А Князь с того вечера потерял и покой; всё ему мерещится синеглазая Анфиса; то промелькнет ее образ в сарафане между колоннами, то тень от свечи падет на стену ее образом, а то улыбнется ему зазнобушка в зазеркалье.

Много раз Князь просился в гости к Евпатию, передавал Анфисе платки расписные, башмачки сафьяновые, душегрейки расшитые. Но все отвергала девица, не внемля родительскому наставлению;

- Усмири гордыню, доченька. Откликнись на доброту Ростислава. Прими родительское благословение.

Но строптивая Анфиса возвращала подарки обратно. И отец сокрушался за дочь.

И с поклоном возвращал дары Князю. А тот в страшном гневе бросал все в огонь, а боярина Евпатия срамил на людях.

Однажды исчерпалось терпение у князя. И вновь спустился он в подземелье к Чародею, и спросил, как обрести любовь Анфисы, ибо сердце изнывает любовью по ней. А лукавый колдун велел Князю надеть ночной колпак, когда заслышит в ночи скрип оконце.

И пала ночь. Спальники облачили князя в шелковую рубашку. Уложили в мягкие перины, да на взбитые подушки. А Ростислав прогнал всю челядь и велел скомороху забавлять себя песнями и притворился спящим.

Тогда Зосим зажал в руке шутовской колпак, дабы золотой колокольчик не встревожил княжий сон, отворил окошко…, и через раскидистые сады, да накатанные, глухие улицы побежал к заветному саду, где его уже ждала ненаглядная Анфисушка. И за ним вослед выпорхнула большая черная птица.

В эту ночь одолевала Евпатия кручина о дочке. Вдруг заслышал он веселые голоса из сада. И к окошку. А в саду его Анфиса забавляется с Петрушкой - уродцем. Цветы ночные обирают. Венки плетут и ими венчаются, да изливают душу друг другу. Скоморох поет задушевные песни. Едва смолкает песня шута, Анфиса поднимет счастливые синие очи и молвит:

- Люб ты мне, Зосимушка. Душа так бы объяла всю землю при звуке твоего чудного голоса. С тобою бы бежала из отчего дома. Не устрашилась бы ни отцовского гнева, ни наветов людских.

А скоморох в ответ;

- Испили бы дюжину ведер горя и унижения, ежели оставила б ты дом без отцовского благословения. Да и как защитил бы я тебя от разбойников и диких зверей. А Князь будет любить сильнее; оберегать вернее скомороха, - сказал он и грустно добавил: - Ты одна пришлась ему по сердцу. В тебе одной Ростислав отыскал доброту сердечную, участие непритворное. Не дразни, не томи его. Он верным спутником тебе будет.

- Не по сердцу он мне, - молвит на это Анфиса. - Твоя убогость милее его ладного стана и жгучих очей. Как бы не услышала тебя, пленилась бы князям.

И тут с мрачных густых ветвей слетел огромный ворон, что подслушивал на дереве. Горбатым клювом сорвал девицы венок, а у скомороха когтями вырвав дудочку, исчез во мраке.

С испугом метнулась Анфиса к скомороху. А он обнял ее и... говорит;

- Птица грозная унесла мою дудочку полнозвучную; непростая она была; чужой человек поднесет ее к губам, и польется мелодия, и мой голос зазвучит в тишине. А последняя песня о тебе, Анфисушка.

И девица горько заплакала; догадалась она, что ждет погибель Зосима, коль Князь найдет его дудочку. А скоморох промолвил;

- Непростая та птица была. Чародей коварный. Одолеть его Князь не может, да и остаться без него не может. Вот и запер его в подземелье. Там-то злодей и поджидает, когда Князь очерствеет сердцем и попросит его помощи. Тогда всё княжество превратится в злобную псарню. А Ростислав превратится в грозного богатыря- воеводу и будет ловить добрых, кротких людей. И будет рядить их в скоморошечьи одежды. И бедняги будут тешить Князя с зори и до зори. Тебе одной по силам уберечь Ростислава от верной гибели и вернуть доброе имя своему батюшке − став Княгиней.

Услышав это Анфиса подалась к Зосиме и промолвила, что страшно ей, и кручина на сердце, будто перед разлукой.

- Голубка моя, сердечная, не кручинься за меня; я всегда буду с тобой. Пока не позабудешь ты моей хромоты, щербатого, глупого лица и песен, что слагались для тебя, до того часа я буду незримо жить на земле, дарить усладу твоему доброму сердцу, − и скоморох запел прекрасную, прощальную песню.

На ее звуки вышел и отец, который всё слышал, и с радушием принял скомороха. Отец с Анфисой проводили Зосима и стали дожидаться посыльных от Князя.

А взъерошенный ворон влетел в свою опочивальню. Ударился о расписную стену и пал на кровать в человеческом обличии – Князям Ростиславом. Достал он из-за пазухи рубахи уже чахлый венок, что украшал девичью голову, и дудочку скомороха. И решил Князь обличить и наказать смутьяна. И яростно ударил палкой об пол, призывая чародея.

И изошел из пола огненный смерч. И распахнулись пламенные языки подолами плаща чародея. И он с коварной усмешкой спрашивал, что князю надобно?

- Уродец возомнил из себя молодца – удальца и красуется перед моей сердечной; голубушкой. И песнями ее тешит, - сурово буркнул Ростислав и неумело дунул в берестяную дудочку. И из нее, словно по волшебству полилась дивная мелодия и полнозвучный голос скомороха;

Долго, долго я скитался по родной земле,

И всё ныло и томилось сердце о тебе

И твой образ различался в утренней росе,

И плескался, и резвился в ключевой воде,

И Анфисою назвался образ твой во сне.

Но не ведал, что я встречу горлицу свою;

На пиру в толпе приметил красоту твою.                                              

 Бденья тихие ночные стали мне отрадой

 И твои слова простые стали мне наградой.            

 И во княжеских чертогах день-деньской мечтаю.

 О тебе, моя голубка, песенку слагаю.

Когда всё смолкло, Князь изломал дудочку в щепки, повелел чародею:

- Преврати лиходея Зосима в чурбан, чтоб и звука не мог проронить!

И тут вернулся скоморох, взобравшись в раскрытое оконце. И налетел на него чародей. И распахнул над ним свой огненный плащ. И метались они по княжьей опочивальне подобно огненному сушняку, устрашая Ростислава.

Вдруг из огненного сушняка вырвалась яркая искра, Князь зажмурился. Когда же он снова открыл свои карие очи, опочивальню озаряло ласковое солнышко, а на расписных стенах не осталось и следа от копоти…

Растерянный Ростислав кликнул колдуна-чернокнижника. Ответа не последовало. Князь еще раз позвал колдуна и в непомерном ужасе отпрянул к стенке; кресло вдруг закачалось из стороны в сторону; заскользило по комнате чудными зигзагами.

- Здесь я, Князь. Из-под кресла выбираюсь, - саднящим голосом проговорило кресло и вскинулось на дыбы.

Из-под кресла вынырнул кудлатый шут – коротышка.

- Все колдовские чары на негодника потратил! - и поднес Ростиславу блестящую игрушку.

То был большеголовый «Петрушка». Растопыренные руки и кривые ноги были меньше горбатого тела. А на конце его шутовского колпака звенел крошечный, золотой колокольчик.

- Певун наказан, - продолжал бывший колдун - чернокнижник.

Князь грустно посмотрел на пестрого болванчика и тяжко вздохнул; ведь больше Зосима не развеет его грусть шутками, не утешит его раздольной песней, да и тоску не прогонит сказкой. Горько стало Князю, потому что расколдовать его, оживить веселого и любимого скомороха колдун не мог.

- Но ты, Князь, не печалься: приноровлюсь я и на сопелке дудеть, и частушки слагать, и гостей забавлять, - покорно пообещал карлик и вновь протянул большеголовую игрушку: - А эта вещица - желанный подарок для твоей невесты. Во всем свете не сыщешь этакой безделушки.

Принял Ростислав в руки большеголового «Петрушку» испустился в погреб с несметными своими богатствами. Выбрал ларец, весь осыпанный самоцветами. Созвал самых степенных бояр. И поручил им ехать сватами к Евпатию просить прощения и сосватать дочь его Анфису.

Резные повозки Князя промчались через весь город к дому боярыня Евпатия. Только ретивые кони встали у его дома, вышел отец с Анфисой. И кланялись гостям до земли. Потчевали гостей кренделями да медом янтарным. И вынесла Анфиса подарок свадебный – кушак, золотом вышитый, да рушник со сказочными птицами.

А они ей - убор венчальный, да ларец из самоцветов.

Приняла Анфиса дары, и пошла в светлую горницу расплетать косу девичью, примерять наряд подвенечный, да с подруженьками прощаться. Горевала и плакала она, потому не хотела разлучаться с родителям, и оттого, что не гулять с подругами в роще березовой, не петь веселых песен за рукоделием, и подружки не могли ее утешить. А раскрыть ларец невеста забыла.

И поздней ночью, когда все в доме заснули, из ларца послышалась знакомая Анфисе мелодия. Девица взглянула на ларец – а его самоцветы мерцали в ночи.

Открыла она ларец и увидала большеголового Петрушку в пестром наряде. От испуга и горя Анфиса вздрогнула; в не красивой, смеющийся игрушке узнала друга сердечного и заплакала. Поняла она, что из-за строптивости погубила друга невинного. Осторожно взяла она блестящую игрушку в руки, бережно прижала его к груди, и Петрушка запел. Он пел ей до рассвета. Красивые, раздольные песни развеяли скорбь и обиду на Князя. Анфиса поняла, что во всем виновата одна она. И заныло сердце о Князе, потому что некому было его утешить, кроме нее. И уже с неизбывной грустью легла почивать.

А следующим днем играли свадьбу, где мед лился рекой. И пошла, раскатилась по всей земле молва о гостеприимном Князе и великодушной Княгине. И облупились стены города, и слезла с них колдовская шелуха. И они ослепительно забелели на солнце. И приезжали гости и купцы из других городов, и устраивали шумные ярмарки. А по вечерам Князь с Княжной давали пиры, где потешал дорогих гостей новый скоморох – карлик

Только Княгине Анфисе долгие годы услаждал слух игрушечный «Петрушка». Его любили и дети, но не трогали, потому что боялись разбить. Чтобы не томить детишек, Княгиня попросила резчиков и рисовальщиков смастерить такую игрушку, но только из дерева.

И скоро на радость всем ребятишкам на ярмарках стали продавать игрушку - большеголового скомороха. Вслед за ними стеклоделы стали выдувать ёлочного «Петрушку» для Рождественских ёлок...

Он и нынче прежний; большеголовый с озорной улыбкой, и с маленькими, растопыренными рученьками. И на конце шутовского его колпаке висит крошечный колокольчик. Он до сих пор тихонько наигрывают песню Зосима. Но ее слышат только люди с добрыми, бескорыстными сердцами.

                          2004 год