Вступление

Классические нормы бытия

Мы нарушаем раз в году – весною:

Единство времени проходит стороною,

Минутной пылью годы серебря;

Единство места – едкая печаль,

Для вечных душ – кургузый предрассудок,

Ломает оживающий рассудок

Земных границ акцизную печать.

Я никогда не знаю, как начать:

В рассветной мгле теряется начало,

Когда толпа Въезжавшего встречала,

О воскресенье Лазаря крича…

Лишь на Страстной седмице в книге лет

Столетия листаются обратно,

Былое повторяется, и внятно

Звучат слова:

«Се Божий Сын идет».

И каждый год, как только во дворе

Капель сыграет мартовскую гамму,

Свершается мистическая драма:

Мы

За торговлю выгнаны из храма,

Мы

Рубим крест на сгорбленной горе.

Великий Понедельник

Стоял народ, на странника глазея,

Бежали дети с пальмовой хвалой,

«Осанна в вышних!» –

Правило молвой,

И тихо рассуждали фарисеи:

«Вот новый идол черни пустозвонной,

Поденщиков блестящей мишуры;

Они – диктуют правила игры,

Но мы – диктуем веру и законы!».

В котле бурлило варево базара,

Очертенел чумной аукцион.

У входа в храм остановился Он –

Венец и Крест, Спасение и Кара.

Когда слова под сводами поплыли,

Прозрачный голос взвился и окреп:

«Мой храм вы переделали в вертеп,

Слепого стада пастыри слепые.

Вы – нищие – протягивая руку,

Не прячьте подаяние в суму:

Явившееся одному

Должно пойти по вечностному кругу.

И Я пришел. Но поле не готово.

Не думайте, что здесь вершится суд –

Спасающихся спасут

Мгновения, в которых дышит Слово!».

Монеты разлетелись от удара,

Елозят по земле меновщики:

В движеньях осеняющей руки –

Венец и Крест,

Спасение и Кара.

Великий Вторник

О, Боже мой! Как все мы маловерны,

Ярмо решений тянет нас к земле,

И кажется, что в гордой голове -

Премудрости круглящиеся перлы.

Лишь на Страстной седмице лунный свет

Выказывает лица и предметы

И на волне быстробегущей Леты –

Игрушечные лодки наших лет.

Я вижу цепь, конец ее – на небе,

Последнее звено – в моей груди,

И светлая дорога впереди,

И нет забот о злате и о хлебе:

Иди вперед, иди в Ерусалим,

Там Он стоит с толпою иудеев,

И ни единый волос не седеет,

Хотя столетья кружатся над Ним.

Великая Среда

«Мимоидут земля и небо,

Но слова Мои не прейдут.

Вам захочется мяса и хлеба:

В обольщении стылых минут

Будут пагубы, трусы и глады,

И на брата подымется брат,

Счастье близкое, солнечный град

Будут вам обещать как награду…

Но потом все пройдет понемногу,

Кровь накроют ковром суеты,

И до боли захочется Бога…

И появятся лжехристы:

Как монеты рассыпят знаменья,

Скормят множество рыб и хлебов –

Так тяжелые камни гробов

Прикрывают проказу гниенья.

Но кружатся орлы над гробами,

Охраняя смердящий обед…

Претерпите!

Утешьтесь!

Я – с вами!

Не считайте потерянных лет:

Ради избранных прежние сроки

Сдвинет Сын Человеческий,

Но

Не прельститесь, когда лжепророки

Вам предложат гнилое вино!»

Тайная Вечеря

Бог держит чашу красного вина:

«Се – Кровь Моя –

Кровь Нового Завета!»

И ждет ответа. Долго ждет ответа.

Но Божья чаша не пригублена.

Тепло и тесно: верные друзья,

В причастной тайне собранные братья…

Но за спиной - вечернее заклятье:

Все отойдут – один останусь я.

Не чувствуя свинцового надсмотра,

Кипит вино, и пенятся стихи…

Но кто из нас не обмакнул руки

В вино из дружеской аорты?

Кричит петух – глухой пролет – и снова.

Росою поперхнувшись, замолчит…

Рыдает Симон.

Сказанное Слово

Звучит в ночи.

Бог держит чашу красного вина -

И мы готовы к жертвам и сожженьям,

Оснуя жизнь на заячьем круженье…

Но чаша лишь чуть-чуть пригублена.

Гефсиманский сад

Был нисан: трепетала весна,

Воздух плыл ароматами сада,

Затухавшими шумами града

И голгофскими страхами сна.

Уж не так далеко до зари,

Тяжки веки – апостолам снится

Золоченая колесница,

Сын Давидов державно парит,

И ничто не мешает мечте

Нежить груди усталого люда…

Ярко вспыхнули в темноте

Иисус и апостол Иуда.

Лишь две точки - кровавым огнем,

Но они наползают на город,

От жары разрываются поры,

И ночные, трусливые воры

Прибегают с дубьем и кольем.

Целованья смертельное жало,

Как узреть его в патоке уст?

Так шипы свои розовый куст

Прикрывает одеждою алой.

Нет, не роза – осину в лесу

Запалило, как тонкую свечку,

Продает свою землю горшечник,

И удавленника несут…

Петр застыл в ожиданье суровом,

Жидкой солью мгновенье течет –

Соблазнительно кончить мечом

То, что начато дышащим Словом:

«Я пришел не губить, но спасти

От жестокого волчьего глада,

Никого из несчастного стада

Не отказываюсь пасти!»

Страстная Пятница

С плеча на плечи прыгает флягрум

По воле записного палача,

Заплечная работа горяча,

Тверда рука и хладен трезвый ум.

«Распни Его!» –

Орет разъятый зев,

И римский циник морщится от страха.

Но что есть истина? – парадная рубаха,

Ее швыряют в угол, раз надев.

«Распни Его!» -

Но мир уже разбит,

Солдатской плетью надвое расколот:

На имена и грубые глаголы,

На тех, кто бьет и тех, кто говорит.

Белая Суббота

Субботний день – вершина немоты.

Представьте, что движения не стало -

Вся наша жизнь пожухла и опала,

Как осенью кленовые листы;

Доверившись субботней белизне,

Смежило веки суетное время,

И каждый вдруг почувствовал, что бремя –

Не на чужой, а на его спине;

Вся наша жизнь соскальзывала вниз

По теплым каплям пенящейся крови…

И даже Иоанн Евангелист

Не мог в субботу говорить о Слове.

Светлое Воскресение

Отвален камень от скалы,

И плащаница опустела,

Как будто птица отлетела

На расстояние стрелы...

Мария! Он покинул гроб!

Ликуй и радуйся, Мария!..

Упали капли дождевые

На светлый след Христовых ног…

Ищи Его среди живых,

Открой удержанные вежды!..

Лишь юный Ангел белоснежный –

На черных глыбах гробовых…

Не плачь, Мария! Кровь Моя

Омыла душу вам и снова

Сошлись молчание и Слово

В последнем действе бытия.