В Великий Пост нехорошо было посещать театры, а посещение балетов считалось недопустимым. В разгар великого Поста приехал из Питерского, Александринского театра приехал Иван Васильев. В балетном мире он один из лучших артистов балета. Я смогла в этом убедиться в один из дней Страстной недели. Меня пригласила очень близкая приятельница. Признаюсь честно, если бы не ее желание делиться мною тем, что ей доставляет радость, посещение Большого было бы редкостью. Она сообщила необычайную весть: в Москву приехал Иван Васильев танцевал с труппой Большого театра «Спартака». У меня сердце екнуло, ибо я этот балет знала с детства. Спартак для меня был свободолюбивый, умный воин, который решился восстать ради свободы униженных своих товарищей… но мне было интересно, каков Спартак у Ивана Васильева.

В театре, в нижнем фойе к нам подошел служащий, который проводил нас в гардероб, а оттуда к залу. Он еще был закрыт, а оттуда доносились обрывки музыки к балету. Это звучала пронзительная тема Спартака и Фригии, и вдруг пахнуло чем-то домашним, стройным и очень родным. И на какие-то секунды сладостно сжалось сердце, разбуженное нежными воспоминаниями.

Только в Большом и еще в двух театрах, в пустом зале у меня наступает успокоение. Когда ты находишься в зале одна, то он бережно тебя обнимает и заводит с тобой неспешную беседу... О чем она? О вечном…Зал постепенно оживал, заполняясь публикой. Мне было приятно смотреть на людей в красивой и праздничной одежде. Да, большинство людей скромно живут и не в состоянии купить длинные платья, элегантные костюмы, но в них снова пробудилось почтение к Его Величеству Театру.

Волшебные мгновения, предвкушение волшебства, когда зал окутывает сумрак и угасают всякий шум и звук. Через секунду пронзил сумрак зала бледно-желтый луч софита, озарив оркестровую яму. В этот вечер управлял оркестром Павел Клиничев. Когда зазвучала увертюра Арама Хачатуряна, мне вновь невольно вспомнилась постановка, которую я видела и в детстве, и в отрочестве по телевизору. Мне казались нелепыми и чудными коричнево-серые стены, громадные валуны в глубине стены, условно обозначавшие то бараки рабов-гладиаторов, то лачуги пленных рабов, то палаты полководца Красса. При смене картин меняется лишь свет.

В этом спектакле от меня ускользало отношение римского полководца Красса и рабыни Фригии, возлюбленной Спартака.

Образ Красса хорошо, по-моему, в этот вечер воплотил Владислав Лантратов.

В этом балете-спектакле его персонаж сложный. Для Красса жизнь – военные походы, своевольное правление и пиры. Его Красс бездушный, бессердечный. Конечно, для него было унижением, что какой-то раб-гладиатор - ничтожество - оказался искусней его, да еще благородней: даровал ему жизнь и оставил на свободе. Это для него было тяжкое унижение. И, может быть, по этой причине он заигрывал с Фригией. Она даже не привлекала Красса; ведь он не оказал Фригии ни единого знака внимания. Во всяком случае, я не припомню такого. В то же самое время я была поражена рисунком танца: всё в облике, в движениях, в том, как Владислав держал кубок, как обращался с плащом, как повелевал, в каких позах он останавливался во время встречи, боя со Спартаком, напоминали картины-фрески древнего Рима. Это был полководец во плоти Древнеримской Империи.

 Эгина в этой постановке, как мне показалось, значительней куртизанки. Она - скрытая сторона Красса. Бессовестная, льстивая и разгульная куртизанка. Мне непонятно, как Марии Александровой удалось не только станцевать, но и воплотить эту личность. Мне было интересно наблюдать за ее героиней, потому что в каждой сцене она другая. Она в сольных танцах – вариациях - была совершенной разной. Личность Эгины была для меня интересней других.

В каждой ее вариации сквозь легкомысленность и развязность проступали отчаянье, верность и любовь к Крассу. Эгина Марии Александровой одна видела и ценила в Крассе то человеческое, что спрятано у него под кольчугой. И поэтому Фригия ей не соперница.

 Фригию в этой постановке исполняла Марии Виноградова. Ее Фригия – чистая и запуганная девушка, возлюбленная в Спартака. Она льнет к этому гладиатору просто потому, что он один проявил к ней внимание. Мария танцевала очень хорошо и чисто. Но у ее Фригии, по моим ощущениям, не было любви - понимания. Не было терпеливого достоинства, которое проявлялось в героинях Бессмертновой и Максимовой. Но я уверена, что со временем она обретет этот опыт.

 Должна признаться, что это единственный сложный балет, на который я не стремилась попасть. Причина проста: балет на военно-революционную тему мне скучен. В этот раз я согласилась посмотреть «Спартака» ради Ивана Васильева. О мастерстве и чистоте его танца даже не нужно говорить. Достаточно произнести его имя - Иван Васильев. Я хочу поделиться своими впечатлениями об образе, воплощенным им в этот вечер в спектакле. Его Спартак меня не тронул. По моему разумению, он одержим стремлением к воле, а не к свободе. Смысл его жизни - постоянная борьба против чего-то. Несчастная, запуганная Фригия для Спартака Ивана Васильева, по-моему, была всего лишь прислужницей и утехой. Меня в этом Спартаке смущала жесткость и резкость движений в минуты, когда он общался с Фригией. И я не могла понять отношение Спартака к ней. Движение, жесты его Спартака были столь резки и нетерпеливы, что было ясно: он одержим яростью и жаждой мщения. Во время последнего адажио я испытала сокрушение и жалость к Спартаку: он носил это нежное и чуткое создание не среди звезд и не как светоч своей неизреченной любви, а как военачальник, который гордится своим недавно приобретенным трофеем. Восторг испытала от первой картины второго акта: празднество во дворце Красса, буйная роскошь античного Рима - громоздкие дворцы, мощные колонны с позолоченным Капитолием, бело-золотые одеяния и чуть замедленные танцы. В каждом движении, в каждой фигуре танца ощущалась эпоха. И для меня необъяснимая тайна, как хореограф-постановщик Юрий Григорович создал картину повседневной жизни и празднества воина – правителя античной, Древнеримской Империи… И только ночью, размышляя над этим спектаклем, я неожиданно поняла, что это не балет. Это высокая трагедия, изложенная языком искусства классического танца… та ожившая фреска беспощадной вражды и ненависти властелина и раба. А может, борьбы двух Властелинов.