Бегал я тогда в четвертый класс. Учила нас Ирина Васильевна Хоботова, старая уже, строгая женщина, у которой в свое время сидели за партами еще наши родители.

Все четыре класса начальной школы, разделенные интервалами парт, располагались в просторной комнате полупустого дома, окруженного большим старым садом, пугавшим нас своей сказочной зеленой дремучестью.

Обязательно раз в месяц Ирина Васильевна устраивала встречи с ветеранами второй мировой, на которые ежеразно являлся ее муж – Алеша Дама-первая, прозванный так за стамой – негнущийся - указательный палец правой руки (в картах к тому времени мы уже соображали не хуже взрослых).

Однажды, во время вот такой очередной встречи с ветераном, в класс неожиданно вошла молодая девушка в сопровождении Хоботовой.

Ирина Васильевна сдержанным кивком поблагодарила мужа, и тот неторопливо отправился во двор заниматься своими хозяйскими делами.

Девушка была красива, и это понимали даже мы, четвероклашки, с молчаливым любопытством уставившиеся на нее, слегка покрасневшую от столь пристального внимания.

- Познакомьтесь, ребята, - представила девушку Ирина Васильевна. – Ваша новая учительница Наталья Анатольевна. Она будет вести литературу и историю.

На уроках Натальи Анатольевны было интересно, и все ее рассказы казались нам настолько правдивыми, точно она сама являлась каким-то чудодейственным образом очевидцем тех легендарных событий.

Помню, как-то после урока истории подскочил ко мне дружок Колька Блинохватов и, угрожая воображаемым копьем, воинственно надрывался:

- Я – Пересвет, ты – Челубей! Защищайся! Я – Пересвет, ты – Челубей!

Для проживания Наталье Анатольевне выделили комнатку возле класса, но на выходные она уходила к тетке в Нефедьево, а дорога туда вела через нашу деревню.

В одну из суббот мы с Колькой, отстав от ребят и размахивая полевыми сумками, брели из школы, довольные, что впереди нас ожидало целое свободное воскресенье.

Заслышав чьи-то шаги, мы дружно обернулись и увидели Наталью Анатольевну.

- Ребята, - весело проговорила она, догнав нас на дороге у Дымарки, возле мостика через лесной ручей. – Кажется, нам по пути? Не против, если я пойду с вами?

Она еще спрашивала об этом!..

Мы были, конечно, рады, но не показывали этого ни капельки. Только первое время не знали, как держать себя с учительницей, и лишь пыжились да молчали.

Но Наталья Анатольевна легко и непринужденно разрушила эту преграду, о чем-то рассказывая, и вскоре все стало на свои места. И мы уже со спокойной душой выбалтывали ей наши мальчишеские секреты, чего никогда бы в другом разе не допустили под самыми, что ни на есть лютыми пытками.

Колька, например, рассказал, что еще только вчера Ленька Хапов на спор съел лапку от живой лягушки и даже не поморщился.

Наталья Анатольевна удивленно хлопала глазами, а под нашими ногами с удовольствием шелестела ломкая разноцветная листва, упругим густым слоем усеявшая тропинку.

Вскоре мы подошли к деревне. Наталья Анатольевна поинтересовалась, любим ли мы читать.

- Я давно просил книжку про войну, - пожаловался Колька, - да все, говорят, нету.

- А знаете что, ребята, - вдруг предложила учительница, - я могу достать книг, каких хотите, только надо идти в Нефедьево. У меня ведь тетя завбиблиотекой. Но вот только как посмотрят на это ваши родители?

- Разреша-ат, - твердо заверил Колька.

Но его как раз и не отпустили: Колька мой сосед, живет через дорогу, поэтому я слышал, как напрасно хныкал, выпрашиваясь у своего малоразговорчивого и постоянно занятого работой отца.

Моих, к счастью, дома не оказалось, и, похватав в карманы пожевать, я пулей вылетел на улицу, радостно сообщив Наталье Анатольевне, что мне разрешено.

Сколько потом было хожено-перехожено, но никогда не позабудется отчего-то и посейчас видимая зеленой та, до обидного короткая дорога к тетке и обратно! До сих пор музыкой звучит повествование о жестоких корсарах морей и о благородных храбрых людях, вступивших в смертельную схватку с пиратами. А как мне хотелось быть на месте того юнги!..

Но неожиданно рассказ обрывается, а в расширенных глазах Натальи Анатольевны застывает такая беззащитная ранимость, что меня прямо толкает к ней, как к матери...

- Ой, - переводит дыхание Наталья Анатольевна, прижимая руки в просвечивающих перчатках к щекам, - понимаешь, вспомнила рисунок: тот Сильвер своим железным костылем убивает одного матроса, который отказался быть в его шайке. До сих пор жалко того моряка!..

От Нефедьева я бежал на всех парусах, подпрыгивал и громко пел, держа обеими руками книгу с изображением старинного корабля и тисненой витиеватой надписью: «Р. Стивенсон. Остров сокровищ».

...С этого дня все переменилось: я жил постоянными думами о Наталье Анатольевне, она мне даже снилась, и я внезапно открывал глаза среди ночи, с замиранием вслушиваясь в стук собственного сердца. А мир все так же, как и в тот день, был полон глубокой сладкой тоски...

Но однажды Наталья Анатольевна не пришла в школу. Бобылиха Анюта, деревенская всезнайка, рассказала женщинам у колодца, что за новой учительницей приехал красивый жених на своей машине и увез ее в город.

Я сразу до белого каления возненавидел бобылиху и каждодневно не находил себе места, дожидаясь Наталью Анатольевну. Но она так уже больше и не пришла к нам в школу. Тогда я набрался смелости и обратился к Ирине Васильевне.

- Она... уехала, - помедлив, ответила Хоботова и, внимательно посмотрев на мое кислое лицо, добавила, как взрослому: - Не унывай: ты еще только начинаешь жить. Надо быть готовым ко всему, дружок.

Еле сдерживаясь, я убежал за школу и там, в стороне от людских глаз, вволю наплакался, а надо мной негрейким пятном ехидно торчало комолое солнце...

Немало времени прошло с тех пор. Многое забылось памятью из моего детства, но я всегда помнил, и буду хранить в сердце своем то далекое-далекое, мальчишеское, потому что видится оно светло и ясно.