Душа России

Виктору Аксючицу

Шаги и годы,

Хмарь и снег,

Разгульно пляшут бесенята.

Но нет,

Душа не виновата:

В ней фантастического нет.

Ей много лет.

Она жила,

Когда Господь затеплил звезды,

Но этот лик и этот воздух

Она недавно обрела.

Ее прозрачное крыло

Задело липовые кроны,

Но птичьей стаи перезвоны

Колючей крошкой замело.

Когда и звук уже угас,

Глаза померкли, стихнул разум,

Слепых без разума и глаза

Она выкармливала нас.

На перекрестке –

Тот же снег,

И так же пляшут бесенята.

Но нет,

Душа не виновата:

В ней фантастического нет.

***

Я стану думать о России

И буду сетовать, как все,

Что эта дева не красива

В своей несбыточной красе.

Не мудрено: чернеют пади,

То бурелом, то волчий лог.

Но вечно теплится в лампаде

Слезу впитавший фитилек.

***

Страшен гул междуцарствий,

Но страшнее, когда

Не хватает лекарства

От греха и стыда.

И предать невозможно,

И уйти не дано:

Паутинною ложью

Затянуло окно.

Но ты знаешь на ощупь

Свой единственный путь

В предрассветную кущу,

Что стоит где-нибудь,

Там готовы ответы,

Просветленны скиты –

Словом новозаветным

Откликаешься ты.

Екатерининский дворец

Классическая лепка мирозданья:

Колонны мощно подпирают своды,

Не требуя поверхностной свободы

И легкой правды –

В суд и в оправданье.

Дворец вселенной –

Как бы недвижим,

Замками окон сковано пространство.

Когда здесь поселяется тиранство,

Смертелен и мизинцевый нажим:

Лепные кони рвут свою узду,

Лепные львы оскаливают зубы,

И крылья, как магические кубы,

Скрывают восходящую звезду.

***

Стихи – не чин словесного служенья,

Не философской науми прибой,

Но вечностный порыв к самосожженью

У тех, кто может жертвовать собой.

Мы всё прошли, мы добрели до точки,

Где нету Бога, жизни и воды,

Лишь пара слов ломающейся строчки –

К последнему источнику следы.

Когда рассветный клекот колокольный

Сберет людей без счета и числа,

Вглядись в того, кто гордый и спокойный,

Все бьет,

И бьет,

И бьет в колокола.

***

Вертопрашья природа поэта –

Сулемою налитый флакон,

Воробьиная толика света

Через пыльные створки окон.

Мы в рожденье – не помним начала,

Мы в кончине – не видим конца,

Нас в дорожной кибитке качает

Соловьиная трель бубенца;

Пахнет желчным настоем калгана

На обочине сочный бурьян,

И дрожит над парными полями

Розоватый росистый туман.

Это сон. Баловство и неправда.

Ты проснулся – тоской удивлен:

Рассветает кошачья мансарда

Через пыльные створки окон

Пешеход

Жене Полякову

Когда устанет пешеход,

И день закатится за море,

Покажется, что чаша горя

Струею вечной льется в рот.

Неугомонный пешеход,

Смени дорожную привычку,

И кто-нибудь свечу зажжет,

Ломая тоненькие спички.

И долго будет в темноте

Звучать полуденное скерцо:

Светильник разума,

Тебе

Я принесла светильник сердца!

ДУША

1.

Несет игольчатой порошею,

Во всей вселенной строгий хлад,

Метафизическое крошево,

Обрывки старых серенад,

Летают галки оголтелые,

Мелькают, серые, вразброд…

И замороженному телу

Душа огниво подает.

2.

Когда является душа

В своем торжественном наряде,

Едва бежит по водной глади

Тревожный ропот камыша.

Как необычно хороша

Пчела в объятьях розы белой!

И возвращается душа,

Входя в истерзанное тело.

3.

Когда не хочешь прекословить,

Но только ищешь понимать,

То ничего не надо кроме

Союза сердца и ума.

Уединенья теплый воздух,

Воспоминанья маков цвет

И прозаические слезы

В пылу лирических побед.

***

Все эти явленья и судьбы,

Идущие рядом со мной,

Причастны пылающей сути

Нетронутой тайны земной.

Издерганы мелочным миром,

Разбиты на звук и на шаг,

То молятся тощим кумирам,

То эти кумиры крушат.

Когда не останется пищи

И губы зальет немота,

Приидет юродивый нищий

С ореховой дудкой у рта.

Играй моя дудка!

И судьбы,

Идущие рядом со мной,

Предстанут пылающей сутью

Открывшейся тайны земной.

Цветок

Из терпких раздумий родился цветок

И выцвел багровым отливом,

Корнями он чует отмерянный срок -

Хрустящую кромку обрыва.

Как лупа, как око его лепестки,

И нерасторжимы и строги,

Они не такие, как наши зверки,

Ручные домашние боги.

В промокших потемках горят, как огни

На голом крыле самолета,

Бутоны набухшие,

Шепчут они,

Что наша работа – немота,

Что надо отбросить ее навсегда,

Лишь пальцы расплющит работой,

Да сдавленный крик перережет года

Глубокою рабскою нотой.

Умерьте старанья, оставьте труды,

Уже и награда готова:

Цветенье багровое сменят плоды

Неопалимого слова.