Цусима

Как за лесом, за рекой, за крутыми горами

Есть любимая до слез снежная страна...

Далеко от милых мест крейсера с линкорами.

О форштевень бьет волна, зла и солона.

Уж такая нам судьба, видно, уготована -

Плыть за тридевять земель, тридевять морей.

Наши чудо-корабли все в броню закованы...

Отчего ж так тяжело на душе моей?

Не спешил никто из нас жизнь изведать райскую:

Все - братишки хоть куда! Каждый смел, как черт!

Не учуял самурай хитрость адмиральскую,

Под калибр наш головной подставляя борт!

Ты не гневайся на нас, «ваш высокобродие!»

Бог свидетель - супостат чудом уцелел!

И снаряды наши в цель попадали... вроде бы.

Да видно порох в погребах малость отсырел...

Шли мы чистою водой, шли местами гиблыми.

Избегали - и не раз! - козней сатаны...

Стали чудо-корабли... братскими могилами.

Только нету, видит Бог, нашей в том вины.

1984

Памяти П.А. Столыпина

Нас взрывают, стреляют, режут

Видно жребий у нас таков.

Всюду слышен зубовный скрежет

Самых лютых твоих врагов!

На задворки твои босые

Опустилась как сажа ночь!

Вижу гибель твою Россия

И не в силах тебе помочь!

Под твоим бирюзовым небом,

За десяток спокойных лет,

Можно вырастить столько хлеба,

Что насытить весь белый свет!

Только б был на земле хозяин,

А не подлый ленивый раб!

Но кинжал свой заносит Каин,

Убедившись, что брат ослаб!

Зрю Россию на смертном ложе,

В изголовье образа.

Но куда же ты смотришь боже?

От чего ты отвел глаза?

Растерзает толпа ничтожеств,

И отечество и царя!

Ты прости неразумных, боже!

Бо не ведают, что творят.

Ты прости неразумных, боже!

Бо не ведают, что творят.

Крепость Осовец

(«Атака мертвецов» - с такими заголовками вышли

почти все европейские газеты того времени.)

В то утро, сырое и мглистое,

Средь польских болот и лесов

Нам было приказано выстоять

Всего сорок восемь часов.

Пред нами – германец с плацдарма

На наши позиции прёт.

За нами – Российская армия

Пытается выровнять фронт.

Мы верим, как пращуры верили,

Молитву вложив нам в уста,

В корону Российской империи

И крест православный Христа.

В годину лишений обильную

Нам выпал счастливый билет –

Своею породой двужильною

Опять удивить Белый Свет.

Мы перетерпели, мы сдюжили –

Никто не покинул рядов! –

Когда нас германцы утюжили

Снарядами в сорок пудов!

Но вдруг, без пароля и отклика,

На саван предутренних рос

Зелёное хлорное облако

Нам западный ветер принёс.

Увы! Удушение газами –

Для нас - как на голову снег.

Спасибо немецкому кайзеру!

Добрейшей души человек!

Когда-то тевтонские рыцари

Honor* поднимали на щит.

Теперь их султаны повыцвели,

А в ножнах – фосген и иприт.

Зловещее хлорное облако

Прошло, как Всемирный Потоп,

Лишив человечьего облика

Того, кто забился в окоп.

Растерянность, ужас, безволие!..

Из тысячи русских стрелков

Едва уцелело не более

Какой-нибудь сотни штыков.

Плодами германского «гения»

Живое стирая с Земли,

Семь тысяч ландскнехтов Вильгельмовых

Брать «мёртвую» крепость пошли.

Шутили, смеялись и топали…

Как вдруг – холодок по спине:

В смертельном дыму над окопами

Возникла шеренга теней.

В своём окровавленном рубище,

В зелёной от хлора пыли

Они – между прошлым и будущим –

Восстали, как из-под земли.

Они приближались с винтовками,

Приклады прижав у бедра,

И, харкая кровью и лёгкими,

Хрипели сквозь зубы «ура!»

От этого хрипа утробного,

От блеска в незрячих глазах

Германское воинство дрогнуло...

И вдруг повернуло назад!

Как будто спасаясь от бедствия,

С отчаяньем дикой орды

Бежали хвалёные бестии,

Сминая свои же ряды!

Пусть помнит в веках человечество

Ту жертвенность наших отцов,

Что в тяжкие годы Отечества

В атаку вела «мертвецов».

Полгода рукой мускулистою

Мы били зарвавшихся псов!..

А нам было велено выстоять

Всего сорок восемь часов.

 17.12.12

*Honor - честь.

Я ведаю

Я ведаю, чем это кончится -

Антихрист сорвётся с цепи.

Крылатая русская конница

Растает в бескрайней степи.

Мы мечемся в поисках истины.

А истина рядом, мой друг.

И пусть эта жертва бессмысленна,

Но я отправляюсь на Юг.

Туда, где с колами и вилами

Грядёт восемнадцатый год.

Где Белая Стая Корнилова

Уходит в Ледовый поход.

Прервать сатанинские оргии,

Бок о бок, навстречу беде,

Идут кавалеры «Георгия»

И девочка Софья Бодэ.

Туда, где в тропической зелени

Закаты под цвет кумача.

Где выход в моря средиземные

Готовил мечтатель Колчак.

А ныне в тельняшке заштопанной,

Не веря в счастливый исход,

В укрытии бухт Севастополя

Стоит всеми преданный Флот.

Так есть в поднебесной обители.

Так будет и впредь. Се ля ви.

Признаться, мне жаль победителей –

Они захлебнутся в крови.

Они не учили истории,

«Блистая» своей простотой.

И будут дымит крематории

Рабоче-крестьянской мечтой.

Мы словно из Времени выпали.

Нам видится странный мираж:

Кресты на утёсах Галлиполи,

Безерты унылый пейзаж,

Немыслимый век одиночества,

В клинок перекованный плуг…

Я ведаю, чем это кончится.

Но я отправляюсь на Юг.

03.09.2011

Голубчик

Отчего вы, голубчик, в печали?

В чем тоски вашей тайная суть?

«Станислав» и «Владимир» с мечами

Неспроста украшают вам грудь.

Вам ли, сударь, не видеть развязки?

Так довольно хандрить, милый мой!

Нынче армия в Новочеркасске.

Здесь начало дороги домой.

И не важно, что полк меньше роты.

Но у четверти - грудь в орденах!

Эскадрон ваш, блистательный ротмистр,

Сплошь почти в офицерских чинах.

Каждый ведает цену ошибки

И победы пленительный вкус,

Демонстрируя в яростной сшибке

Восхитительный сабельный шлюсс!

Ах, голубчик, и мне не до смеху.

И досада срывает слезу.

Нашу Родину предали сверху

И бездарно пропили - внизу.

Оттого против дьявольской силы

Повелел нам семнадцатый год

Поднимать цвет и гордость России,

Как надежды последний оплот.

Кто-то сыщет бессмертную славу,

Кто-то сгинет, поверженный в прах,

Когда лава проходит сквозь лаву

На карьером идущих конях.

Только всплеск угасающей мысли,

Да бездонная ночь, как смола,

Если кто-то - безжалостно быстрый -

Рассекает тебя до седла.

Мы - невольники истинной веры.

Это явь, как она ни горька.

Нашу честь, господа офицеры,

Не увяжешь, как тюк, в торока.

И когда над Россиею тучи

Расползаются, вроде чумы,

Кто-то ж должен вступиться, голубчик!

Ах, голубчик! Ну кто, как не мы?

1997

Шестая заповедь Христа

(Заповедь «Не убий»)

Опять вначале было Слово,

Когда, возглавив эскадрон,

Чубатый ротмистр гаркнул: «Повод!..»

И чуть помедлив: «Шашки вон!»

И ожила, и забурлила

Степи продрогшей нагота.

И никого не усмирила

Шестая заповедь Христа.

А сердце билось, замирая.

Позвякивали стремена.

Ведь полыхала не вторая,

А третья, в сущности, война.

И виделось одно спасенье -

(Не ради славы, видит Бог!)-

Ввязаться в бой и каруселью

Каленый горячить клинок!

Копыта горным камнепадом

Вздымали снежную крупу.

Он мчался, упираясь взглядом

В осатаневшую толпу.

И только злость! И нет испуга!

Хоть трудно выдумать страшней

Лавины друг навстречу другу

Карьером пущенных коней.

Вставало солнце из распадка,

Хоть вечер обещал пургу.

Они сошлись в короткой схватке,

Теряя мертвых на снегу.

И силу поглотила сила.

И обвалилась пустота.

И никого не усмирила

Шестая заповедь Христа.

 1994

Белая Валькирия

(Баронессе Софии де Боде)

Еще пять минут – и окончится пьеса.

И в небе высоком погаснет звезда.

Не слишком ли быстрый аллюр, баронесса?

Уйти в мир иной мы успеем всегда.

В атаке ваш голос, насмешливо резкий,

Звенит, не стыдясь крепких слов в языке.

Блестят газыри на отменной черкеске,

И легкая шашка зажата в руке.

Мы, Богом забытые, степью унылой

Без хлеба и крова прошли «на ура».

Вчера нас навеки покинул Корнилов.

А нынче и нам собираться пора.

Последний резерв православного войска – Две сотни казачьих да наш эскадрон –

Бездарно поляжет в атаке геройской,

Пытаясь прорвать комиссарский кордон.

Обидно, что жизнь оборвется на взлете.

Но смерть за Отчизну приемли легко.

Мы пошло увязли в весеннем болоте

И стали добычей для этих стрелков.

Они в две шеренги – с колена и стоя –

Встречают атаку кинжальным огнем.

Что делать, мадам, – мы в России – изгои,

И с этой дороги уже не свернем.

В 17-м – зарево переворота!

У храма Спасителя – площадь в штыках.

И вдруг – одинокая дробь пулемета,

И легкий румянец на женских щеках.

В упор по толпе разномастного сброда -

За девичью честь, за поруганный кров,

За будущий мрак «ледяного» похода,

За небо в застывших глазах юнкеров.

Когда белый свет оккупируют бесы,

Когда повсеместно бесчинствует зло –

Безропотно бальный наряд баронессы

Меняется на сапоги и седло.

Отбросив условностей тяжкие гири,

Летят ваши кони в прогорклом дыму.

И танец неистовых Белых Валькирий

Пощады, увы, не сулит никому.

Бойцы эскадрона приказ не нарушат,

И с боем разжав окруженья тиски,

Они воздадут за погибшие души

И вражьи шеренги изрубят в куски.

Но вас не вернуть – вы умчались навечно,

Поймав своим сердцем кусочек свинца,

В заоблачный край, где назначена встреча

Бессмертной души с Правосудьем Творца.

23.3813.08.08

Адмирал

Надеяться поздно, и каяться поздно.

Пора подводить неизбежный итог.

В таёжных просторах дымит бронепоезд,

Последний резерв увозя на восток.

Плывёт за окошком под стук монотонный

Свинцовое небо, лишенное звезд.

А вам всё мерещатся пенные волны,

Седой океан да свирепый норд-ост.

Последнее слово, увы, не за вами.

Державы судьба замерла на весах.

Как давят на плечи погоны с орлами!

От тяжести этой темнеет в глазах.

В кровавых сраженьях вконец обессилев,

Ваш фронт оттеснен на задворки страны.

Великие беды падут на Россию…

Но этому вы помешать не вольны.

Союзники – жадная, хищная свора –

Стремятся урвать пожирнее кусок.

Отечество – на волоске от позора…

Как тонок невидимый тот волосок!

Но что б эти волки у вас ни просили –

Ответ непременно всегда был таков:

- Нет, я, господа, не торгую Россией,

В отличие, скажем, от большевиков.

Последняя верная тысяча сабель

Уже не отменит фатальный исход.

Спешит на подмогу ваш доблестный Каппель…

И сам он погибнет, и вас не спасет.

А вы ведь могли, не рискуя собою,

Покинуть игру, не оставив следа…

Но ваши глаза переполнены болью:

-Позвольте, а Честь! Как же Честь, господа?

Изводит предательства подлая рана

Погибелен путь по колено в крови.

А рядом – лишь ангел по имени Анна

С глазами-озерами слез и любви.

Вершат свое дело болезнь и усталость.

Старуха с косой сторожит свою дань.

Терпите, голубчик, недолго осталось.

Уж кто-то во льду прорубил иордань.

 17.03.09

Мой ангел Анна

Из спектакля «Мой ангел Анна» о любви адмирала Колчака и Анны Тимирёвой

В России боль, в России страх

Лавиной снежной...

Дрожит молитва на устах

Лучом надежды.

Но жалким ломаным грошом

Уходит вера...

Всё, что осталось за душой -

Честь офицера.

Лишь в голове пронзительно и странно

Звучит мольбой сквозь сумасшедший век:

«Мой ангел Анна, мой спаситель Анна...

Мой сладкий грех, мой тайный оберег».

А были странствия во льдах

С крутой волною.

Плыла Полярная звезда

Над головою.

Но исчезали корабли

В пучине пенной,

Поскольку не было любви

Во всей вселенной.

И вдруг в ночи, безлунной и туманной,

Одна звезда замедлила свой бег...

Мой ангел Анна, мой хранитель Анна,

Моя судьба, мой тайный оберег.

Охранник грубо подтолкнул

Прикладом в спину.

Я молча к проруби шагну...

Шагну и сгину.

Но перед смертью, может быть,

Еще успею,

Как причащенья, попросить

Свиданья с нею.

Когда от тяжести брони

И тел убитых

Земля под гогот солдатни

Сойдёт с орбиты -

Раздавит кованый сапог,

Что было ценно...

И лишь Любовь - бессмертный Бог

Во всей Вселенной.

Среди планет проляжет следом санным

Мой млечный путь, как серебристый снег.

Мой ангел Анна, мой хранитель Анна,

Моя звезда, мой тайный оберег.

ноябрь, 2003 г.

Барону П. Н. Врангелю

(Перед тем, как покинуть Крым, Врангель обратился к жителям с предостерегающей речью с балкона Крымского русского театра.)

Он заранее это предвидел,

Устремляя в грядущее взор:

На бескрайние степи Тавриды

Опускается «красный» террор.

Надвигаются конников лавы,

Нанося за уроном урон...

Где не склеилось, Перт Николаич?

В чем ошибка, милейший барон?

Наша Родина глухонемая

Безобразно оскалила рот.

Оттого, вашей речи внимая,

Равнодушно безмолвен народ.

Всё тщета - ордена, аксельбанты,

На погонах красивый узор...

И дымят пароходы Антанты,

Унося наш не смытый позор.

И не вспомнить без горького стона

Откровений - у всех на виду -

Тех, что вы обронили с балкона

В окаянном двадцатом году.

1997

Гнедой

«Уходили мы из Крыма

Среди дыма и огня.

Я с кормы, всё время мимо,

В своего стрелял коня...»

 Николай Туроверов

Вот опять запорошенный инеем бор.

Дробный топот копыт. Скрип седла.

Нынче нас тишина расстреляла в упор

У не взятого нами села.

Мой Гнедой подустал от смертельных атак.

Он храпит и грызет удила.

И понять он не может, не хочет никак,

Что сегодня не наша взяла.

Не гляди так, Гнедой. Я и сам жив едва.

Только как же всё это тебе объяснить?

Для тебя ведь Россия - степная трава,

Для меня - путеводная нить.

Вот поручик, коня осадив на скаку,

Вороного поднял на дыбы.

И рука с револьвером взметнулась к виску,

Обрывая все нити судьбы.

Неужели и мне в окровавленной мгле

Молча падать под ноги коня?

Неужели я больше не нужен земле,

Без которой не будет меня?

Нет прекрасней могилы, чем в этих снегах.

Как, приятель, мы осиротели с тобой!

Для тебя это лишь заливные луга,

Для меня - это вечная боль.

Нам указан порог. Мы уже не нужны.

Вот и всё. Это даже не месть!

Кто вычеркнул нас на скрижалях страны.

А какая без Родины честь!

Те, кто выиграл дикую эту войну,

Не щадили ни душу, ни плоть.

Боже, только бы не погубили страну!

Остальное прости им, Господь.

Мы уходим, Гнедой. В спину нам - суховей.

А в душе пустота. И ни зги - впереди.

Для тебя ведь Россия - роса на траве.

Для меня - это крест на груди.

1989