Юрий Юрченко. Три месяца войны: записки военкора. Часть 2.

http://rusmonitor.com/wp-content/uploads/2014/08/3536148-poet-iz-francii-popal-ne-v-khrestomatii.jpg

Об Авторе: Юрченко Юрий Васильевич - поэт, актер, драматург, военкор. Родился в 1955 году, в Одессе, в пересыльной тюрьме. Детство прошло на Колыме, в таежном поселке, в 420 км от Магадана. В 14 лет ушел из школы. Работал в старательской артели, рабочим в геологической экспедиции, токарем на заводе в Магадане, докером на о-ве Шикотан, художником-оформителем во Владивостоке, артистом Грузинского государственного театра пантомимы. В 20 лет сдал экстерном экзамены за среднюю школу. Учился в Школе-студии при МХАТ. Окончил: Грузинский государственный институт театра и кино им. Шота Руставели (Тбилиси, 1982); Литературный институт им. Горького (Москва, 1987); Аспирантуру в Сорбонне (Париж, 1997). Работал актером в театрах Владивостока, Хабаровска, Тбилиси, Москвы. В 1989 году выехал в Германию, с 1992 года по настоящее время живет во Франции. Пьесы ставились в музыкальных и драматических театрах Германии, Франции, Украины, России (в Москве - в театре Маяковского, в театре на Малой Бронной, в Театре Наций и в др., в антрепризе). Автор десяти книг (стихи, пьесы в стихах, эссеистика). Книгу '«Фауст»: Пастернак против Сталина. Зашифрованная поэма' (Азбука-классика, 2010) критика назвала 'сенсационным литературоведческим детективом'. Член Союза российских писателей, Союзов писателей Москвы и России, Союза театральных деятелей России. На Международном поэтическом турнире им. А. С. Пушкина в Лондоне (2004 г.) назван публикой «Королем поэтов» русского зарубежья. Президент театральной ассоциации 'Les Saisons Russes' ('Русские Сезоны'), Франция. В начале июня 2014 г. приехал на Донбасс, вступил в Народное ополчение ДНР. С 13-го июня 2014 - до выхода «стрелковцев» из города (5 июля) - находился в осажденном Славянске. Стал первым ополченцем ДНР, получившим официальное удостоверение 'военного корреспондента'; репортажи из осажденного Славянска, сопровожденные фото- и видеоматериалами, стихи - переводились на многие языки. Советник министра МВД Украины Антон Геращенко назвал Юрия Юрченко 'поэтом дээнэровского терроризма'. 19 августа, в бою под Иловайском, попал в плен к батальону нацгвардии 'Донбасс', где подвергался пыткам и избиениям. Через три недели плена, изувеченный (перебитые ребра, сломанная нога), был обменян на троих офицеров батальона 'Донбасс'. В Москве, в госпитале, раненого военкора навестил бывший Министр Обороны ДНР Игорь Стрелков и вручил медаль 'За оборону Славянска' номер 0001.

 

Три месяца войны: записки военкора. Часть 2.

 

17 июля 2014

«ЩАС «СЧАСТЬЕ» БУДЕМ ПРОЕЗЖАТЬ. БУДЬ ОСТОРОЖНЕЕ...»

(Разная война)

В узком коридоре стандартной «хрущевской» пятиэтажки выстрелы гремели, как в железной бочке. Пули высекали из металлической двери искры, вперемешку с осколками металла, однако дверь оставалась неприступной. Как потом выяснилось, дверь, а точнее, две двери, представляли собой три толстых слоя листов металла – очевидно, хозяевам этого «убежища» было что скрывать. Я вдруг почувствовал резкую боль в животе, но тут же понял, что я не убит: это была не отрекошетившая пуля, а, всего лишь, маленький кусочек металла от двери. Пока я «возвращался к жизни», следующий осколок влетел в фотоаппарат. Я сообразил, что есть смысл «оттянуться» глубже, под лестницу. Фотоаппарат сначала вообще отказался работать, но, чуть позже, когда «обида» немного прошла, стал проявлять признаки жизни, но полностью, он так и не пришел в себя, что видно по качеству снимков. Пока ополченцы «работали» с дверью, один, из находившихся внутри, попытался уйти через окно. Он спрыгнул с третьего этажа, к счастью для него – удачно, ничего себе не поломав, но, с другой стороны - мог бы и удачнее, потому что упал он прямо в руки тут же скрутивших его бойцов. Оказалось, что это один из хозяев квартиры. Он пообещал, в обмен на лояльное к нему отношение, уговорить брата и маму (!), находившихся в квартире, открыть дверь «по-хорошему». После 10 минут переговоров, люди в квартире согласились открыть дверь, однако, «расстрелянный замок» не открывался. В конце концов, второй мужчина повторил путь своего брата, и тоже выбрался через окно, так же, оказавшись в гостеприимных руках бойцов ополчения ДНР. Когда же, все-таки, дверь взломали и бойцам удалось проникнуть внутрь, там обнаружились еще двое мужчин и две женщины - молодая и другая, в возрасте, мать уже задержанных двух братьев. Руки обоих братьев были все в «дорогах» - в следах многочисленных уколов. Пока ополченцы «воевали» с дверью, у обитателей квартиры было, естественно, время уничтожить все улики, однако, они не успели «слить» все. Повсюду – на кухне, в комнате, - во всех углах, валялись шприцы, пузырьки из-под «кофекса», различные таблетки, маленькие граненые стаканчики с остатками белого порошка и т.д. На некоторых шприцах видна была запекшаяся кровь. Из-под дивана, из шкафа, из столов – отовсюду – бойцы извлекали мобильные телефоны, «планшеты», ноутбуки… «Ворованные», - сказал мне, кивая на всею эту «роскошь», один из бойцов. Впечатление от всего увиденного, было гнетущее. Обшарпанные стены с жирными пятнами на старых обоях, грязь, смрад, царящие в квартире, худые, высохшие фигуры братьев, желтая кожа на руках в татуировках и в следах от уколов… Неожиданно взгляд упал на ордена и медали Отечественной войны... «Чьи?..» «Это – деда, ее отца. - кивнул на мать один из братьев. – Он недавно умер.» «Что ж вы, суки…» - выдохнул один из бойцов. Находившаяся в квартире молодая женщина оказалась беременной. Следов уколов на ней не было, ее, чуть позже, отпустили, порекомендовав озаботиться здоровьем будущего ребенка и не шляться по ночным наркопритонам. Оставались еще двое мужчин. Один, которому, во время осады и вскрытия двери, придавило чем-то тяжелым ногу, сидел, постанывая, в углу и ждал своей участи. Он сразу признался, что «колется», что приходит сюда за «дозой» и пообещал «завязать, если его отпустят». При этом он добавил, показывая на свою раненую ногу, что «претензий ни к кому из группы, производившей задержание, не имеет», чем развеселил всех бойцов. Последний из находившихся в квартире мужчин, сказал, что зашел сюда с целью навестить старого приятеля, про наркотики ничего не знал. Он сказал это просто и убедительно, следов уколов на его обнаружено не было и его, в рез-те, его, так же, как и беременную девушку, отпустили. Отпустили и «не имеющего претензий», раскаявшегося наркомана… Братьев же, аккуратно упаковав обоих в багажник, увезли куда-то, где роют окопы…

В это же самое время, через два дома от «нашего», другая часть бойцов ополчения вскрывала такую же дверь в другой квартире. Эта квартира была во многом похожа на «нашу», такой же смрад, такая же грязь, такая же тоска на стенах, на потолке, во всем. На кухне, в углу, стоял изможденный, худой явно очень больной человек. Он показывал на шприцы и склянки, объясняя перед объективом, назначение тех или иных предметов. Командир этой группы ополченцев, долго в него вглядывался, потом, вдруг, спросил его: «Ты – спортсмен?..» Тот не отвечал. «Ты же – мастер спорта?..» Тот молча смотрел в пол. «Я же знаю тебя!. И ты меня должен помнить! Посмотри на меня! Помнишь?.» «Спортсмен» кивнул головой. «А этого (командир назвал фамилию) помнишь?..» «Спортсмен» опять кивнул. «Ты же у моего тренера занимался!.. Ты же – боксер!.. Да он же, - обращаясь к своим бойцам, взволнованно сказал командир – «мастером» был! Ты понимаешь, что такое – тогда! – получить это звание – «мастер спорта»?.. Как же ты мог?.. – снова обратился командир к нему, - что же ты со своей жизнью сделал?.. Ты же всех нас… Ты же у такого тренера был!..» «Спортсмен» молча смотрел в пол. Вдруг, он, все так же, не поднимая глаз, негромко, начал произносить чьи-то имена и фамилии. Очевидно, это были фамилии спортсменов, тех, кого они оба - командир и «спортсмен» - хорошо знали. «Помнишь... - сказал командир. - Значит, мозги еще сохранил... Сколько ты лет этим, - он кивнул на шприцы и медикаменты. – занимаешься?» «Двадцать лет.» - тихо ответил «спортсмен». «Ссука!.. Что же ты наделал?. Да как ты!.. Нет, я не могу на него смотреть!.. Заберите его!» Командир вышел из квартиры. Мы вышли, «спортсмен», со связанными руками, тоже. Мы пошли по почти невидимой в темноте тропинке. Один из бойцов о чем-то негромко переговаривался со «спортсменом». Я подошел ближе. «Что врач говорит?.. Сколько?..» «Полгода дает». Мы прошли несколько шагов молча. Боец, разговаривавший со «спортсменом», взял его руки, развязал их. «Иди.» Мы пошли к машинам, где нас ждали, лежащие еще на земле, в ожидании загрузки в багажник, связанные братья. «Спортсмен» остался стоять один на ночной улице…

Мы мчались по ночной ухабистой дороге к Донецку. В салоне нас, с водителем, было шестеро. За моей спиной, в багажнике, переплетясь татуировками, лежали связанные братья. «Щас «Счастье» будем проезжать, - предупредил боец водителя, - ты осторожнее, могут накрыть…» «Так в «Счастье» же – наши!» - удивился водитель. «Знаю! Потому-то и надо быть внимательней!.. «Наши»…»

 

20 июля 2014

МЫ ВЕРНЕМСЯ.

(«Новороссия», № 6, 18 июля 2014)

Мы оставляли Славянск ночью. Настроение у всех – у солдат, у командиров, было - паршивей некуда. Мы так привыкли к мысли о том, что Славянск – это второй Сталинград, мы так готовы были биться за каждый дом, за каждый камень, что сама мысль о том, что можно, вдруг, так – ночью, без боя, без шума - оставить город с его, верившими нам и в нас жителями, с моей, ставшей уже мне родной, 84-летней Л. Н., которая завтра не услышит моего условного стука в дверь (я обещал принести ей воду), с красивыми девочками Настей и Лерой, с которыми мы условились встретиться в одном из кафе в центре города «…на Петра и Павла, 12 июля, чтобы отпраздновать Победу»… - сама мысль об у х о д е казалась недопустимой, святотатственной… Мы превратили город в крепость - весь город был «обернут» несколькими слоями баррикад, выложенных из бетонных блоков, мешков с песком и автомобильных покрышек… Еще сегодня утром, на «Целинке» - на одном из окраинных блокпостов - я видел, как бойцы основательно, «с душой», укрепляли позиции, «зарывались» в землю, наращивали стены заграждений – и люди, оставшиеся в городе, тоже видели все это, и эта уверенность ополченцев в том, что город они не сдадут, их готовность остаться здесь, чтобы победить или умереть – передалась и жителям, придавая им сил и веры в то, что все их лишения, страдания, все их нынешнее сюрреалистическое существование - жизнь под постоянным обстрелом, гибель соседей, родственников, детей; ночи в тесных темных - «выросших» вдруг до статуса «бомбоубежищ» - подвалах, дни в очередях за гуманитарной помощью, за водой, информационный голод… - все это не напрасно, и это негласное единение мирных жителей и защитников города, когда, все прекрасно осознают, что для т е х - для «освободителей» - здесь, в Славянске, нет «мирных» жителей, здесь все – «террористы» и их пособники, и полное отсутствие паники, напротив – собранность и слаженность (насколько она возможна в таких обстоятельствах), когда каждый - сам себе – находит свое место; мать – 24 часа в сутки не выходит из кухни в солдатской столовой, готовя - часто, без света и электричества, при свечах – еду и тревожно прислушиваясь к канонаде, пытаясь определить – куда именно сейчас ложатся снаряды «укров» - в какой район города: неужели опять удар принимает на себя многострадальная Семеновка, где, на позициях, находится ее сын, ополченец… - это все, тоже, не зря; мы были уверены, в том, что мы все выдержим, что мы выстоим…

…Колонна - «камазы», «мерседесы», грузовые «газели» и прочая разношерстная техника - ощерившаяся пулеметными и автоматными стволами, начала выезжать, с выключенными фарами, из ворот САТУ, и двинулась по ночному городу. Я боялся поднять глаза на темные глазницы окон, утешая себя мыслью о том, что, город спит, и, вместе с тем, понимая, что эта железная возня, этот тревожный гул моторов (и оттого, что этот рокот был, по возможности, приглушен, атмосфера тревоги и надвигающейся беды еще больше окутывала ночной город) разбудил уже всех, кого только можно, в близлежащих домах, и люди смотрели, не веря своим глазам, из-за штор и занавесок, как ополченцы скрытно покидают город.

Я думал о своей недавней статье с непростительно, как мне теперь казалось многообещающим заголовком: «СЛАВЯНСК ГОТОВИТСЯ К ПЛОТНОЙ ОСАДЕ». И с совсем уже – в эту ночь – нелепо выглядящим финалом статьи:

«…Да, Славянск находится в оперативном окружении. Стратегические каналы доставки оружия и продовольствия потеряны. Да, проблем много. Но Славянск готов к обороне.»

Ну, - спрашивал я себя, со злостью и с ненавистью к себе, - и где же ты, со своей обещанной «обороной»? Как теперь ты будешь жить, как будешь этим людям в глаза – потом – смотреть? И будет ли у них это «потом»? Я думал о завтрашнем, просыпающемся утром, Славянске, с пустыми казармами и с пустыми бойницами разбросанных по городу баррикад, и ничего не мог понять. Точнее, не хотел понимать. Я понимал, что «Первый» прав. Головой понимал. Но сердце.... Сердце не могло вместить в себя всю стратегическую мудрость этого плана. Лица женшин, детей и стариков Славянска, их глаза, полные недоумения и молчаливого упрека, стоящие передо мной, мешали мне увидеть всю безошибочность этого замысла, перекрывали всю виртуозность этого маневра.

О том, что стрелковская армия была готова умереть в битве за Славянск, знали все. При сложившемся, на тот момент, соотношении сил, они, эти полторы тысячи спартанцев, были обречены на героическую гибель. И такой исход устраивал, если не всех, то – очень многих. И не только в Киеве… Но такой финал не устраивал командующего этой армией, который не имел права погубить здесь, в этом небольшом русском городке (уже обозначенном на картах киевских военачальников как большой пустырь), вверивших ему свои жизни ополченцев, и этим, практически, решить судьбу битвы за Новороссию.

И я, вдруг, впервые в жизни, понял – прочувствовал, что могли ощущать люди, солдаты, оставляя, в соответствии с решением, принятым Кутузовым, Москву. С какой тяжестью на сердце они уходили из города, заставляя себя подчиниться приказу, поверить своему Главнокомандующему. Может быть, сравнение не очень тактичное, не совсем – исторически - справедливое, но для меня, в ту ночь – да и до сих пор, – Славянск был и есть ничуть не менее значим, чем Москва. Кто знает, не называйся этот маленький городок именно так – «Славянск», - может быть, я бы и не оказался здесь. Очень много всего - и исторически, и этимологически – сошлось, переплелось в этом названии.

«Славянск!» - как много в этом звуке

Для сердца русского сплелось!».

Для моего – уж, точно.

…Мы вышли, практически, без потерь. «Практически» - это такая, не очень хитрая, уловка, означающая «почти». То есть потери были. За выход «стрелковской армии» из Славянска без ощутимого урона, заплатили своими жизнями два экипажа из бронегруппы славянского гарнизона. Они могли проследовать спокойно за всей колонной , не устраивая себе «проблем», но, в этом случае, украинский блокпост, контролировавший этот участок дороги, конечно же, не смог бы не заметить растянувшуяся на выходе из Славянска колонну (в которой, кроме самих ополченцев, было и много членов их семей) и открыл бы по ней огонь. Бойцы приняли решение самостоятельно и - атаковали блокпост. Завязался бой, внимание противника сосредоточилось на бронегруппе; шум и грохот этого боя перекрыл, неизбежный при таком количестве транспорта и военной техники, шум движущейся колонны и, в результате, основная колонна вышла без потерь. Бóльшая часть вызвавшей удар на себя бронегруппы погибла. Вместе с бойцами героически погибла и единственная среди них девушка, Ксения Чернова, оператор-наводчик БМД-2.

…Каждый день из Славянска в Донецк приходят люди, беженцы. До сих пор, оттуда, каждый день, выходят, с боями, наши товарищи, ополченцы. Они рассказывают о том, что творится в оставленном нами городе, о зверствах «освободителей»… И это тоже – наши потери, которыми оплачен (и продолжает оплачиваться) выход армии из окружения.

Всех, кто приходит оттуда, я расспрашиваю о женщинах из нашей солдатской столовой в Славянске. Уже неделя прошла с того дня, как я услышал о том, что их расстреляли. Эту информацию, о расстреле, с подробностями, мне подтверждают все, каждый день выходящие оттуда, люди. Но я не верю. Я не хочу им верить. Я вижу лица этих девочек, молодых и не очень. И я вижу глаза и слышу голос усталой немолодой женщины, одной из них («Иллюзия», называлось кафе, в помещении которого была столовая), когда она, на мой вопрос: «Устали?» - ответила: «Нет. Нормально…», и, посмотрев на меня, добавила: «Вам – тяжелее». И я вижу девочку с раздачи, с которой у нас, как-то, сразу, с первого дня, сложились теплые отношения, и которая, в последний вечер в Славянске (света не было, горели свечи столовая уже закрывалась), спросила: «Что же будет?..» Я не мог, не имел права, ей сказать, что мы этой ночью уходим. Я был убежден, что им это скажут (в нужный момент) те, кому они подчинялись. Я молча, не отвечая, смотрел на на нее… И она вдруг прильнула ко мне, обняла. Мы постояли и, так ничего больше и не сказав, я ушел. Почему они, эти девочки из «Иллюзии», решили остаться («дом, семья?..») – я не знаю. Только я вижу их всех, и снова, и снова расспрашиваю выходящих оттуда людей, надеясь на то, что эта информация однажды не подтвердится……..

В ночь отхода, и весь следующий день, я, сквозь слезы, повторял про себя строчки Константина Симонова, написанные им в 41-м:

«…Ну, что им сказать, чем утешить могли мы их?

Но, горе поняв своим бабьим чутьем,

Ты помнишь, старуха сказала: «Родимые,

Покуда идите, мы вас подождем…»

. . . . . . .

 

Мы вернемся.

 

21 июля 2014

Ничего не понятно. С утра – и весь день - город бомбят. Какая-то группа «укров» пробивается из района аэропорта, а другая, с танками и БМП, попыталась выйти к ж/д вокзалу… Сначала им удалось просочиться в пригород (в р-не п. Октябрьский), но потом их выжали оттуда.

Эвакуацией людей с вокзала занимались ополченцы, одновременно отбивая вялые атаки карателей.

Артобстрелу подверглись отдельные корпуса завода «Точмаш» и прилегающие к нему жилые кварталы.

В результате артобстрела погибло 5 жителей города. Есть жертвы и среди ополченцев. Данные уточняются.

 

22 июля 2014

Вчера, во время боев на окраинах Донецка, было подбито два танка украинской армии. Оба экипажа погибли. Вот документы (военные билеты) одного из погибших экипажей. Они пришли в Донецк не с цветами, и, тем не менее - нет ощущения ни радости, ни торжества, при виде этих фотографий... Нормальные, наши - русско-украинские - фамилии, обыкновенные славянские лица... Молодой парень 92-го года рождения... Срочник, судя по всему. Почему полтавская мама отпустила его кататься в танке по Донецку? Почему она ему не объяснила, что это не нормально, не по-человечески - расстреливать из танка дома мирных жителей?.. Другой погибший. Офицер, с красивой русской фамилией - Вохрамеев. 73-го года, скорее всего, призывался еще в Советскую армию... Кто разделил нас на «москалей» и «хохлов»?.. Кто заставил нас стрелять друг в друга?.. Опомнитесь, ребята! Это я - к еще живым... Попробуйте прислушаться к тем, кто думает не так, как вы, ведь обо всем, всегда, можно договориться, было бы желание... Собрать бы всю эту банду, заварившую и профинансировавшую эту кашу на Майдане, всех этих порошенок-яценюков-аваковых, сформировать из них и из их детей несколько танковых экипажей, и - пусть себе воюют, пусть горят они в этих танках, а не юные полтавские призывники...

 

25 июля 2014

РАССТРЕЛ ЗА МАРОДЕРСТВО И РАЗБОЙ

(«Боевой листок Новороссии», №1, от 25 июля 2014)

5 июля 2014 года в Донецк вошли силы Народного ополчения Донбасса Славянского гарнизона. На тот момент в городе наблюдалось ухудшение криминальной обстановки. В частности, участились случаи так называемого «отжима» неизвестными вооруженными людьми автомобилей и другого имущества граждан, мародерства, бытового хулиганства. В городе появилось большое количество нетрезвых праздношатающихся лиц. Очевидно, такая ситуация была связана с отсутствием единоначалия среди находящихся на тот момент вооруженных ополченческих групп, низкой дисциплиной и слабым контролем со стороны руководства, а также полным политическим параличем силовых структур, контролирующих преступность. Донецкий криминалитет всегда сосуществовал с властью. В период украинской оккупации милицейское начальство про- давалось и покупалось, крышевало наркобаронов и рекетиров, взымало мзду с каждой мало-мальски доходной торговой точки, разлагало причастностью к коррупции рядовой состав. Теперь, с приходом Славянского гарнизона, все вооруженные отряды в городе стоят перед выбором: либо они присягают на верность народу и вливаются в ряды формируемой Армии ДНР, либо разоружаются и уходят из города. Хаос и мах- новщина в городе недопустимы. Тем не менее, некоторые не приняли всерьез объявленное в городе военное положение и пытаются продолжать преступную деятельность. Заявляем – с преступностью будет разговор крат- кий и жесткий. В результате рейдов военных патрулей НОД были ликвидированы наркопритоны, пресечены попытки грабежа. От украинской милиции можно было откупиться, от милиции ДНР, от патрулей НОД и военной полиции этого сделать не удастся. Мы рекомендуем всем, участвовав- шим в преступных действиях против граждан, в мародерстве городского имущества, частных фирм и организаций – добровольно вернуть отнятое и украденное. Ни один случай грабежа, воровства и насилия не останется без ответа. Идет война, в городе будет наведена железная дисциплина. Если раньше нарушение общественного порядка влекло за собой наложение штрафа, то сейчас нарушителей в лучшем случае отправляют на строительство укреплений и рытье окопов. При- чем, наказание ждет всех, независимо от того, является человек – граждан- ским или военным. И мы отмечаем – с военных, с вооруженных людей спрос будет гораздо выше. За тяжкие же преступления, такие как вооруженное ограбление, производство и сбыт наркотиков, по законам военного времени применяется высшая мера наказания – расстрел.

И в подтверждение, представляем для примера три приказа трибунала.

Выдержка из приказа:

- «Настоящим объявляю, что постановлением военно-полевого трибунала ополчения ДНР от 16.07.2014 года, за употребление спиртного, разложение дисциплины в военное время, а так же за дискредитацию звания народного ополченца Донбасса, направить на исправительные работы бессрочно:

- Галущака Виктора Владимировича, стрелок ополчения ДНР;

- Парован Евгения Анатольевича, стрелок ополчения ДНР».

Выдержка из приказа:

- «Настоящим объявляю, что постановлением военно-полевого трибунала ополчения ДНР от 16.07.2014 года, за изготовление и сбыт наркотических веществ и сырья для их изготовления, а именно наркотическое вещество «ВИНТ» на территории г. Донецка, приговорить к исключительной мере наказания – смертной казни через расстрел,

- Сергеева Андрея Львовича 1967 г.р., уроженец г. Донецка, прописан и проживает по адресу г. Донецк ул. Промышленная, д.2. Ранее неоднократно судим за хранение и сбыт наркотиков ст. 307 и 309 УК Украины».

Выдержка из приказа:

- «Настоящим объявляю, что постановлением военно-полевого трибунала ополчения ДНР от от 17.07.2014 года, за тяжкое военное преступление. А именно: разбойное нападение, сопряженное с угрозой оружия, приговорить

- Трефилова Дениса Викторовича 10.12.1985г.р., бойца народного ополчения, к исключительной мере наказания – смертной казни через расстрел.

 

25 июля 2014

Звонок.

«Юрий Васильевич?.. С Вами говорит Владимир Юрьевич, ваш бывший участковый. Помните, три года назад вы писали объяснение по поводу заявления гражданки И. Г-й?..»

С трудом соображаю, в чем дело. Действительно, была какая-то очередная (всего их было несколько десятков) жалоба от этой И.Г-й - она была моей соседкой по коммуналке, в которой я был прописан и – когда был в Москве – проживал… Уже три года, как тот старый дом на 4-й Тверской Ямской расселен и, кажется, разрушен…

«Помню. И что, Владимир Юрьевич, от меня требуется сейчас?..»

«Нужна еще одна «Объяснительная» от Вас. Все по той же жалобе...»

«Но, Владимир Юрьевич, я не могу Вам сейчас написать «Объяснительную», я нахожусь в другом городе.»

«И когда приедете?»

«Не знаю. Дело в том, что я - в Донецке…»

«Где??.»

«В Донецке, в народном ополчении, и когда окажусь в Москве – сказать не могу…»

«Да Вы что, Юрий Васильевич!.. Вы – там?!.»

«…Но, как только я окажусь в Москве, Владимир Юрьевич, я сразу приду к вам и напишу «Объяснительную»…»

«Да Юрий Васильевич!.. Да забудьте вы эту «Объяснительную»!.. Да я сам ей, этой Г-й, отвечу!.. Да пошла она, вообще, эта гражданка!.. Не думайте об этом!.. Вы, там, берегите себя, Юрий Васильевич!.. Наше дело правое!.. Мы победим, Юрий Васильевич!.. Мы им, гадам, Юрий Васильевич!!. Воюйте и не думайте ни о чем!.. Только вы осторожнее там, Юрий Васильевич!..»

 

29 июля 2014

Бомбят центр Донецка.

 

31 июля 2014

БЛОКПОСТ

Мы разговариваем с командиром блокпоста, расположенного на Путиловском мосту. Позывной командира – «Люц». Он сетует на нехватку людей, что и в обычные дни усложняет работу блокпоста, а сегодня, после «подставы» команды Люца «востоковцами», ситуация предельно напряжена. «Они пришли в начале шестого утра. С оружием, нормально, с двумя «мухами» (ручные гранатометы), - ничего там не оставили. Рассказывают, что их с ясиноватского блокпоста выбили «укры», мол, «их было намного больше, пришлось спасаться». Но мы-то ничего не слышали! А должны были бы слышать, если бой был. Ну, ладно. Оставил я их здесь, - народу мало, я их поставил вместе со своими, прикрыл наши слабые точки. Но они и тут, чуть постояли, заскучали, кто-то из «своих» им позвонил, и они, ничего никому не сказав, ушли…»

Теперь, в результате этого внезапного маневра «востоковцев», блокпост Люца оказался на передовой. Только позавчера я вывозил журналистов из «России-24» на ту сторону моста, и мы катались, хоть и с оглядкой, но достаточно свободно, по той стороне, а сегодня уже – тем, кто находится по эту сторону блокпоста - поднимать голову над бруствером очень не рекомендуется: на той стороне, по данным разведки, работают пять снайперов. Да и «здешняя» лесополоса не так уж безобидна – не только наши разведгруппы уходят по ночам в «зеленку»… Время от времени «работают» минометы. Все подходящие к блокпосту машины бойцы Люца разворачивают и предлагают тем, кому нужно во что бы то ни стало проехать на ту сторону, попытать счастья на других блокпостах, где не так опасно.

Подъезжает на такси мужик, лет сорока, в шортах, с рюкзаком и с большой сумкой. Выслушав бойцов ополчения, он отпускает такси, и собирается отправиться дальше пешком. Он родом из Ясиноватой, долго не был дома, работал в Болгарии, и вот, наконец, ему удалось выбраться на родину. «Иди, - говорит ему Люц, - нет проблем, если снайпер не подстрелит – то чуть позже мы тебя кончим.» «Это почему же?» - интересуется мужик. «А потому что щас ты нормальный мужик, и я с тобой нормально разговариваю, а если уйдешь туда – значит, уйдешь к «украм». «Я – к «украм»?.. Да с чего это ты взял, что я к «украм» пойду? Я домой иду!» «А с того взял, что как только ты попадешь к себе домой – у тебя выхода не будет: там – обязательная повальная мобилизация». Мужик, озадачившись, приседает на корточки, задумывается… «Я же, когда видел это все по телику, в интернете – думал, врут, поверить не мог, что тут, в самом деле такая война…». Посидел еще.... «Где у вас в армию принимают?» «В ополчение, - поправляет Люц. - В центре, у здания областной администрации, там палатка стоит». Мужик встает, берет рюкзак и направляется вниз, в город… «Эй, друг, - останавливает его боец, - а сумку?..» «Да зачем она мне теперь… Возьмите себе, там гостинцы всякие…» Ополченец берет сумку, догоняет мужика. «Если тебе не нужно – там рядом другая палатка стоит, отдашь как гуманитарную помощь.»

В сопровождении нескольких машин подъезжает катафалк. Они уже пару часов кружат по городу, пытаются выехать, на всех блокпостах их заворачивают. А у них – гроб с телом, и их ждут на той стороне: похороны – там, и все уже готово, и яма вырыта…

Появляется маленький отряд ловких, шустрых мужичков в камуфляже – зенитный расчет. Их командир быстро переговаривается о чем-то с Люцем, они уточняют, кто из наших находится слева от поста, кто справа; затем группа, по одному (и все так же быстро), исчезает в зарослях на правом склоне холма, на котором расположен блокпост. Сразу же, за ними, появляется и сама «зушка» (ЗУ - зенитная установка), точнее, появляется «камаз», на котором она установлена… Змеей вильнув по блокпостовской спирали, «камаз», проскакивает мост и тут же исчезает из поля зрения. Чуть погодя, откуда-то, из-под моста, совсем рядом, раздается несколько выстрелов зенитки, и еще чуть позже, на мосту – так же, по одному, и так же бесшумно – вновь появляются ловкие мужички в камуфляже с автоматами. И так же, зеленой змейкой проскакивает – уже в обратном направлении – по мосту и виляет по спирали «камаз» с красавицей «зушкой», на мгновение задерживается на мосту, и – исчезает где-то на нашей территории. Мужички в камуфляже бегут к ожидающей их «газели», прыгают в нее и – уезжают.. Все происходит так быстро, что я готов уже поверить в то, что мне это померещилось, привиделось, от долгого торчания под палящим солнцем на путиловском мосту, если бы… не поднимающийся над аэропортом густой черный дым… Да! – «зушка» не промахнулась, ударила точно, ребята сработали классно.

Еще один автомобиль взлетает на мост и чуть притормаживает, и я сразу понимаю, что это – «моя» машина. В ней сидят два человека в штатском, с автоматами. Водитель намеревается, не останавливаясь, проехать дальше, за блокпост, и никто из бойцов, судя по всему, не собирается его останавливать. Я кладу руку на кобуру и выхожу вперед, перекрывая автомобилю дорогу. Машина останавливается передо мной, человек, сидящий за рулем, удивленно на меня смотрит. Из-за автомобиля, с другой стороны, мне отчаянно машет руками Люц: «Пропускай!..» Но – поздно. «Ваши документы!» «А Ваши?» «Я покажу свои. Но сначала – вы. Здесь – блокпост.» «Нас здесь знают. Где старший?» «Он рядом. Куда вы направляетесь?» «На ту сторону. Где старший?» «У меня указание Политуправления Штаба – проверять все машины, пытающиеся проехать на ту сторону» Пауза. Автомат человека, сидящего рядом с водителем, подворачивается в мою сторону. Водитель протягивает мне залитое в пластик удостоверение. Я читаю. Все в порядке. Более чем. Еще раз смотрю печать, подпись. Настроение они мне испортить могут. Без проблем. «Ваши?..» Я показываю свою (еще «славянскую») «ксиву», подписанную «Первым», Пока водитель пытается понять, какое отношение текст в удостоверении имеет к моему появлению на блокпосту, да к тому же – у него на дороге, «пассажир» говорит с кем-то по телефону. До меня долетает: «…Они должны были пройти здесь… Сделаем круг и вернемся..» «Скажите, - обращаюсь я к «пассажиру», - могу я с вами?..» «Что - «с нами»?» «Ну.. сделать круг и вернуться?.. У меня приказ Политуправления – проследить ситуацию как можно дальше до Ясиноватой.» (что я несу?..). Еще одна короткая пауза. «Садитесь.» (Сегодня – мой день!) Я обхожу машину и сажусь на заднее сиденье. Мы проскакиваем мост и сразу же сворачиваем вправо. Здесь «водитель» сбавляет скорость и мы движемся по пустой дороге. Оба моих спутника на ходу снимают с себя цивильные белые рубашки. Ну, да, жарко… Ан нет, не в этом дело – они натягивают на себя камуфляжные майки. Обычно, по моим наблюдениям, люди, попадающие в сектор действия предполагаемого снайпера, наоборот, избавляются как можно скорее от всего, что может хоть как-то указывать на их принадлежность к ополчению и натягивают на себя всякие нейтральные, по возможности, яркие, рубашки. Эти же, как будто специально вызывают снайпера «на себя». …Ствол АК «пассажира» выставлен в окно, правая рука «водителя» тоже лежит на автомате. «А ваш?.. « удивленно спрашивает меня «водитель». «У него «ПээМ»,- не оборачиваясь на меня, отвечает «пассажир». «Смотрите внимательно справа и сзади,» - добавляет он, обращаясь ко мне. Они оба внимательно высматривают что-то на асфальте и в кустарнике, тянущемся по правой стороне дороги. «Вот! – вдруг произносит «пассажир». - Они здесь остановились…». На дороге, и впрямь, отчетливо виден след развернувшейся самоходки. «Пассажир» внимательно осматривает заросли на обочине…» Вон... – показывает он «водителю». – проход заделан. Они прошли здесь». Кажется, мы (каков я? – «мы»…) нашли то, что искали. Но, вместо ожидаемого поворота назад, машина набирает скорость, и очень быстро я понимаю, что вот сейчас-то и начинается тот «круг», о котором они говорили по телефону. Мы летим по «укровской» территории, ветер свистит в ушах, деревья, рекламные щиты, столбы высоковольтной линии, какие-то вышки – все пролетает перед глазами, сливаясь в одну сплошную зеленую полосу. «Что ж это за дорога такая, на которой нет их блокпостов?..» – мелькает у меня в голове и, тут же, я вижу выезжающий из-за какого-то деревянного строения то ли ли танк, то ли БТР, исчезнувший из поля зрения раньше, чем я успеваю определить что же именно это было… «ДОНЕЦЬК» - вижу я появившиеся впереди крупные буквы, и вдруг остро ощущаю, как нежность и любовь к этим буквам, к этому названию, и к этому городу переполняют меня… Да, уж! - вряд ли я когда-нибудь так сильно хотел вернуться в какой-либо город, как сейчас в «Донецьк».

…В самый последний момент, вместо того. чтобы взлететь на мост и скрыться за спасительными баррикадами так неосторожно покинутого мной блокпоста, машина виляет влево, и мы оказываемся на какой-то промежуточной дороге, перекрытой «ежами», нас тут ждут, мы выходим из машины; обвешанные военным снаряжением люди жмут н а м руки, обнимают, - они рады за нас, что ж, это понятно, есть чему радоваться… Краем глаза я отмечаю, стоящую на обочине, темную пустую «хонду» с открытым кузовом, со странным номерным знаком и с «бронью», притороченной к передней двери… На какое-то мгновение что-то отвлекает меня, а когда я вновь замечаю «хонду», то в ней уже кто-то сидит… Подойдя ближе, я вижу, что два сидящих в ней человека – это мои недавние спутники. Никого ни о чем не спрашивая, я обхожу «хонду», открываю заднюю дверь и усаживаюсь. Никто на меня не реагирует. В кузов за моей спиной летит на пол матрас, на который тут же укладывается боец в тельняшке с пулеметом. По деловитым приготовлениям, по молчаливой сосредоточенности моих новых «друзей», я начинаю понимать, что наша предыдущая поездка – это что-то, вроде «малого круга», а настоящий – «большой» круг – еще впереди… Так и оказалось.

Пытаться делать какие-либо снимки было бессмысленно. Ощущения – те же, что и в «малом» круге», только – в кубе. Танка на этот раз не было, были выстрелы – скорее всего, снайперские (обошлось без потерь), был упавший на «укровской» территории, их же, сбитый ополченцами, самолет, но подъезжать к нему близко мы не стали. Мелькнула мысль: вокруг - пусто и безлюдно, как в конце июля – начале августа бывает пусто и безлюдно в Париже…

Я вышел из «хонды» на «родном» путиловском блокпосту, мои загадочные спутники пожали мне руку. «До встречи, - сказал, усмехнувшись, «пассажир». – Привет Политотделу.» И они исчезли в никуда…

 

31 июля 2014

НЕОПРОВЕРЖИМЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА

(Размышления на полях одного «Приказа»…)

Читаю «Приказ» Командующего ополчением ДНР «Об обеспечении личной безопасности журналистов и информационной безопасности народного ополчения Министерства Обороны Донецкой Народной Республики…»

«Приказ» только что «вывешен» – но под ним уже первый комментарий:

«Количество преступлений, совершаемых террористами стало зашкаливать - вот и пытаются перекрыть возможную утечку информации, дабы уменьшить доказательную базу для Гаагского Трибунала…»

«Доказательная база» для Гаагского, или любого другого трибунала, готова давно. Если бы «мировое сообщество» действительно хотело остановить войну на Украине и осудить ее инициаторов и исполнителей – оно могло бы это сделать тоже давно: фактов и доказательств в распоряжении этого самого сообщества - более чем достаточно.

Только мы прекрасно видим, что НИКОМУ в мире, они, эти наши «неопровержимые доказательства», не нужны.

.. . . . . . . . . . . . . . . . .

Как-то я судился с Российским Авторским Обществом. В течение многих лет они нарушали мои авторские права: с их подачи и под их «прикрытием», мюзикл по моей пьесе и с моими стихами исполнялся в различных театрах страны под чужими именами и под подставными названиями. Адвокатов у меня не было (они, как только узнавали, кто ответчик – сразу отказывались меня представлять. - это было лет 12 назад). Суд 1-й инстанции отказал мне в удовлетворении Иска, причем, судья, еще достаточно молодой и, как оказалось, совестливый человек, после оглашения «Решения», подошел ко мне, извинился и сказал, что «по-человечески, он – без вопросов – на моей стороне, но если б он принял другое решение – он потерял бы работу». «Не страшно, - попытался утешить я его, - есть ведь еще следующая инстанция». «Там вам тоже откажут, у вас нет вариантов. Слишком неравные весовые категории у вас с РАО.»

На заседание в Мосгорсуд я пришел с чемоданом «неопровержимых доказательств». Это было идеальное «досье»: в нем были прекрасные документы на разных языках мира: живописные раритетные афиши музыкальных и драматических театров многих стран, остроумно составленные «программки», «справки» из болгарских, словацких, чешских и французских литагенств с переводами и «апостилями», с красивыми фигурными печатями и с разноцветными нотариальными вензелями; с подтверждениями из театров Одессы, Норильска, Владивостока, Хабаровска, Братиславы, Софии и т.д… Я гордился своим «чемоданом неопровержимых доказательств», я мог рассказать историю каждой бумажки из этого чемодана – рассказать, сколько я затратил времени, нервов и денег, какие детективные приключения пережил, с какими замечательными и талантливыми людьми встретился, добывая ту или иную бумажку, как я их, эти документы, ксерокопировал, классифицировал, подклеивал, подшивал и пронумеровывал…

Я выложил перед собой, на стол всю эту гору «бесценнейших документов» и посмотрел на женщину-юриста, представляющую «Ответчика». Поверхность стола, за которым она сидела, была безукоризненно чиста. Ни одна бумажка, ни один, случайно забытый кем-то, до нас, документ не нарушал эту кричащую чистоту поверхности стола. Вся восемнадцатилетняя история нарушений моих авторских прав (многосторонняя интернациональная переписка, объяснения, упреки, обвинения, оправдания, требования, извинения, угрозы, улики…) – лежала на этом п у с т о м столе.

«Истец, - в чем именно, заключаются ваши претензии к Ответчику?» - обратилась ко мне Судья.

«Воруют, Ваша Честь! Вот уже 18 лет, воруют. И врут, бессовестнейшим и наглым образом – врут. Да вот, тут - все подтверждающие и уличающие документы, тут все ясно и очевидно, взгляните, Ваша Честь, вот…» - и я попытался передвинуть свою гору поближе к секретарю суда…

«Погодите!.. – поморщилась судья, даже не взглянув на мои «неопровержимые доказательства». - Ответчик! – обратилась она к юристу РАО. – Вот, тут, Истец, утверждает, что вы воруете. Что вы на это ответите? Вы что, действительно, воруете?»

«Да что вы, Ваша Честь! Конечно же, нет! Мы не воруем.»

«Ну, вот, видите, - перевела взгляд на меня Судья. – Не воруют. Суд удаляется на совещание.» И вся троица судей вышла. Через несколько минут они вернулись и объявили, что в иске мне отказано. Оказалось, не воруют.

Передо мной, в судейских креслах сидели три немолодые, полноватые, женщины. Я смотрел на них, они смотрели на меня. Да, они не прятали глаз, они нормально, спокойно, смотрели на меня. Только взгляд у них, у всех трех, был какой-то… рыбий, непроницаемый…

«Ну, ладно, - сказал я своим судьям. - …И вы, и я, мы все прекрасно понимаем, ч т о здесь сейчас происходит… Хорошо, я как-то переживу все это. Но вы же ведь – женщины… У вас же – дети есть. Вот вы домой приходите… Как вы с ними–то разговариваете, чему вы их учите, как вы их растите?..»

Они, все так же, смотрели на меня своими рыбьими, ничего не выражающими, глазами… Я замолчал и начал укладывать свой «чемодан неопровержимых доказательств»…

Я не стал подавать апелляцию в Верховный суд. Хотя, вдруг, времена стали меняться, мы куда-то, там, вступили; все, включая Президента, наперебой заговорили об «Авторском праве»; мне позвонили из Думы и продиктовали номер телефона солидной адвокатской конторы, готовой заняться моим «делом» (сумма Иска была 1 млн $); по иронии судьбы, оказалось, что офис этой конторы находится на первом этаже моего московского дома... Все складывалось замечательно… только я уже не мог себя заставить открыть свое с о в е р ш е н н о е «досье». Я вдруг испугался, что я больше никогда в жизни не смогу написать ни одной стихотворной строчки, у меня появилось вдруг четкое ощущение, что если я еще раз попаду в т о т зал судебных заседаний, или в какое-либо другое подобное помещение, если я еще открою хоть один конверт с судебным штампом на адресе отправителя, если я еще хоть раз загляну в эти рыбьи глаза – я перестану быть поэтом.

 

2 августа 2014

На подъезде к Шахтерску – большая полоса дыма, поднимающегося слева, воздухе – очень сильный запах гари… В дыму и в огне домА на окраине города, да и в центре, то и дело, мелькают горящие здания…

Артиллерия, обстреливающая город, находится километра за четыре от точки, где мы сейчас находимся. Точка эта – не очень высокая, а для такого расстояния – просто никакая. Вдобавок, у корректировщиков (так получилось) нет под рукой ни карты, ни соответствующих приборов, они вычисляют позицию противника буквально «на глаз». Я пытаюсь рассмотреть в бинокль эти «ноны», эти танки, и эту пехоту, о которых они говорят - в деталях - так, как будто все это выставлено метрах в 50-ти перед ними… Я, с трудом, наконец, нахожу эту злополучную «нону» («да вон же, от церквушки - чуть левее и выше!..» Так сначала еще надо найти эту «церквушку»!..). Корректировщик передает кому-то координаты. Но связь ужасная, ничего не слышно. В конце концов, командир минометчиков решает прибыть на место сам. Он прибывает, шеф-корректировщик ему все объясняет и показывает. Минометчику теперь все понятно, но это не намного меняет ситуацию – поставить четкую задачу минометным расчетам по-прежнему невозможно, все из-за той же дерьмовой связи. Минометчик принимает решение: подтащить минометы прямо к точке, на которой работают корректировщики. Привозят минометы, их быстро устанавливают, расчеты находятся так близко, что их командир дает им отмашку на выстрел рукой. Вата в ушах не очень помогает: голова гудит от минометной пальбы. Уже после третьего выстрела, и со всеми (после каждого выстрела) поправками (опять же, на глаз: «…где-то, сто влево и – чуть вверх…»), тесное помещение, в котором столпились корректировщики, взрывается от общего восторга - попадание! В бинокль видно, как что-то там, у «них», взрывается, разлетается на части, вспыхивает огонь… Еще через пару выстрелов ствол «ноны» задирается вверх, из него что-то вылетает, доносится звук пушечного выстрела – скорее всего, это - заготовленный для нас снаряд улетел куда-то далеко в сторону. Но вдруг, оттуда доносится разрыв… И еще… «Ответка!.. - проносится по помещению, - Быстро всем отойти от окон и встать около стены!..» Стоим, ждем. «Ответка» должна бы уже давно прилететь, но – в городе тихо. Там же, у «укров», разрывы продолжаются. Постепенно до всех доходит, что произошло. В бинокли видны разрывы: клубы дыма, вспышки огня… Наши минометы попали в склад боеприпасов. И, кажется, в склад ГСМ (горюче-смазочных материалов). Клубы дыма, поднимающегося над местом разрывов, становятся все чернее. Все новые и новые заряды детонируя, взрываются, между тяжелым уханьем слышен треск пулеметно-автоматных патронов. Настроение у всех праздничное: «Мы – лучшие!» - бросается (до этого казавшаяся мне суровой и никогда не улыбающейся) в восторге женщина-корректировщик на шею своему командиру. Тот полностью с ней согласен.

И мы, и минометчики, уже давно покинули «засвеченную» точку, а «ответка» все продолжала детонировать… Огонь и дым поднимался над «укровскими» позициями, над бывшим складом боеприпасов, над шахтами…

Работу, начатую минометами, но уже с другой точки, довершили старенькие да удаленькие советские 122-миллиметровые гаубицы «Д-30»…

День мог завершиться совсем удачно: командир бригады, воюющей в «Шахтерске» (позывной «Царь») почти уже было договорился с командиром 25-й аэромобильной днепропетровской бригады (в очень непростом разговоре по телефону «Царь» его называл «Женей») об обмене пленными, все все подтвердили, договорились о том, что вечером созвонятся вновь и уточнят условия и место обмена, но между двумя «созвонами» произошло то, что Стрелков назвал в своем ночном заявлении «трагедией»:

«Сегодня обменяли двух наших пленных на двух «десантников». «Аэромобильники» пошли к своим на своих ногах. Наших выкинули как мешки: переломаны все кости, отбиты все внутренности, вероятность что выживут – почти нулевая…»

Теперь вопрос с обменом завис…

 

3 августа 2014

«АБХАЗСКИЕ ВСТРЕЧИ»…

Сегодня в Шахтерске встретил ополченца из Абхазии. Он - командир одного из подразделений сводной бригады «Царя», позывной – «Абхаз». Когда он узнал, что я знал Сашу Бардодыма (поэта, студента Литинститута, уехавшего в 1992 г. воевать в Абхазию и погибшего там), он тут же спел мне строфу из песни на стихи Саши… Мы поговорили с ним о Саше, об Абхазии, я вспомнил своих однокурсников по Грузинскому театральному институту (у нас была абхазская группа – они все уехали в Сухумский драмтеатр), поэтессу Гунду Сакания и других ребят-абхазцев из Литературного института… Наши «абхазские воспоминания», к огромному сожалению, были прерваны мощным и длительным артналетом…

Несмотря на артобстрел, весь день сохранялось хорошее, чуть грустное настроение – оттого, что имя Саши Бардодыма прошелестело над Донбассом…

«Помянем тех, кто были с нами,

Кого судьба не сберегла,

Их души тают над горами,

Как след орлиного крыла…»

(А.Б.)

 

4 августа 2014

Только с пятой попытки нам (мне, двум моим товарищам-ополченцам и одному журналисту из ««Life News»), наконец, удалось сесть в нашу машину и выехать из Шахтерска. Четыре предыдущие попытки оканчивались неудачно: каждый раз, как только мы (вот, вроде, уже все, тишина…) усаживались в нее – раздавалось близкое уханье гаубиц и нарастающий свист, и все мы – в долю секунду – оказывались распластанными вокруг машины в радиусе двадцати метров… Потом мы подтягивались к бомбоубежищу, спускались в него; там сидели и стояли ополченцы вперемешку с местными жителями - прислушивались к разрывам наверху, пытаясь определить куда именно угодил очередной снаряд и ожидая, когда артиллерия «укров», наконец. выдохнется… Эта операция – «посадка в машину» – заняла у нас часа полтора – два… На пятый раз мы, все же, сели в машину и – выскочили из этого «заколдованного круга», и погнали машину к Донецку, прислушиваясь к удаляющимся разрывам за спиной…

Шахтерск, 2 авг. ...

 

5 августа 2014

Древние укры испытали на Шахтерске новые, не использовавшиеся до этого на Донбассе сверхмощные бомбы.

Испытали на мирных жителях. Старенькая учительница украинской мовы спрашивает «За что?»

 

5 августа 2014

КУДА БЕЖАТЬ?..

- Почему не уезжаете, дедушка? Почему остаетесь в опустевшем городе, под бомбами?..

- Куда уезжать?.. Я четыре месяца назад приехал в Шахтерск из Армении - убегал от турок. Приехал сюда - а тут бандеры...И куда теперь мне бежать?....

(Шахтерск, 4 авг.)

 

5 августа 2014

23.40. Бомбят Донецк, Макеевку, слышен гул самолетов. Всем приказано гасить свет, брать теплые вещи и спускаться в бомбоубежище.

 

7 августа 2014

7 августа, 10.20. Обстреливают центр Донецка. Кажется, попадание в 9-этажку рядом.

 

8 августа 2014

БЕДА

Случилась беда с моими товарищами.

Пропали военные корреспонденты «Информационного Корпуса» Сергей Коренченков, Андрей Вячало и фотокор МИА «Россия сегодня» Андрей Стенин.

С Сергеем (позывной «Корень») мы сдружились еще в Славянске. Он меня «купил» сразу своей искренностью, прямодушием, своим бесстрашием. Мы работаем, вроде, как по разным «ведомствам» (он для «I'CORPUS'а, я - для «Новороссии-инфо»), но, это не мешает тому, например, что мы с ним делим одну комнату на двоих, и, при любой возможности, мы стараемся выезжать «на дело» вместе. Здесь, в Донецке, с ним стал работать замечательный парень, Андрей Вячало. Постоянным «пассажиром» в их «Рено Логане» был и Андрей Стенин...

 

9 августа 2014

КОНЕЦ «ГРЕБНЯ».

КИЕВ РАПОРТУЕТ МИРУ: «ЕЩЕ НА ШАГ ПОБЕДА БЛИЖЕ!»

СЕГОДНЯ, В 7.30 УТРА, ДОБЛЕСТНАЯ УКРАИНСКАЯ АРМИЯ РЕЗКО ПРИБЛИЗИЛА ПОБЕДУ: В РЕЗУЛЬТАТЕ АРТОБСТРЕЛА УНИЧТОЖЕНО ЕЩЕ ОДНО СЕПАРАТИСТКОЕ ГНЕЗДО, ТОЧНЕЕ – ЦЕЛЫЙ СЕПАРАТИСТСКИЙ КУРЯТНИК НА УЛИЦЕ СТАНДАРТНОЙ (ЧАСТНЫЙ СЕКТОР).

Украинская контрразведка давно уже держала под наблюдением этот адрес, но командование не спешило переходить к заключительному этапу операции: ждали, когда, наконец, главарь банды зарвавшихся террористок, петух нагло-яркой колорадской расцветки (позывной «Гребень») нагуляется по соседским курятникам и, обессиленный и утративший всякую бдительность, вернется в свой родной курятник. Сегодня, ровно в 3.00 ночи, в Штаб пришла, наконец, долгожданная шифровка: ««ГРЕБЕНЬ» ДОМА. Х….ТЕ!..». Тем не менее, отмашку на артиллерийский удар дали только через четыре с половиной часа: ждали подтверждения из Киева, и, наконец, в 7.30 зазвонил телефон, и из трубки послышался осипший от бессонницы, взволнованный голос Верховного: «Ну, сынки, с Богом! Х….те!..»

На этот раз «Гребень» не ушел.

Кроме потерь в живой силе, уничтожено или повреждено еще и много единиц техники противника: не скоро он восстановит грабли, лопаты, тачки и прочую утварь, брошенную им неосторожно около курятника. Большого ремонта потребует и «тяжелая техника», а именно, транспортное средство находящееся в гараже по соседству с сепаратистским курятниом. Вероятнее всего, владелец гаража являлся пособником «Гребня» и его банды, то есть так ему и надо.

Все разведчики и артиллеристы, участвовавшие так или иначе в этой сложной многоступенчатой операции представлены к высоким правительственным наградам.

ГЕРОЯМ САЛА!

 

10 августа 2014

Донецк. Все утро бомбят. Разрывы - то чуть ближе, то - чуть дальше. Все время, по телефону приходят новые сообщения: вот, сейчас сообщили: в р-не больницы № 18 пожар, убита женщина...

 

10 августа 2014

НАСТЯ

Эта фотография сделана в Славянске, в последний наш день там. Но в этот момент, ни я, ни девушка на снимке, еще не знаем, что ночью мы уйдем из города.

Меня срочно вызвали в штаб, машина уже ждала меня, и люди в машине были не очень довольны тем, что им приходится ждать. Но я не мог пройти мимо этой девочки-медсестры, что-то задержало меня, я сфотографировал ее, записывать ничего не стал – не было времени, и не на чем: блокнот был уже в машине. Из очень короткого нашего диалога с ней я запомнил только, что ее звать Настя, ей 24 (или 21?) года, и что она приехала сюда из Краснодарского края. Я, конечно же, задал ей неизбежный вопрос: почему она решила сюда приехать, и она что-то (мол, не могла иначе и т.д.) ответила. Я пожелал ей удачи и всем нам – Победы, и побежал уже к машине с нетерпеливо выглядывающим в мою сторону водителем. «Подождите! – услышал вдруг я Настин голос и обернулся. – Хотите, я скажу, почему я здесь?.. Конечно, я приехала сюда, там фашисты, «правосеки», надо с ними воевать, все понятно, но я, если честно, не очень еще соображала, что здесь происходит, и не знала, надолго ли я тут или нет… Но в первый же день в Славянске, я увидела девочку 4-х лет, она играла в песочнице: строила из кубиков какой-то домик, я подошла к ней, присела рядом и похвалила ее: «Молодец, - говорю, - хороший ты построила домик.» А малышка посмотрела на меня и ответила: «Это не домик. Это - бомбоубежище». И вот, только в этот момент, я поняла, зачем я здесь, и поняла, что теперь я буду здесь до конца.»

Потом произошло много всяких событий, но за всеми этими ежедневными трагедиями, подвигами, бомбежками, отступлениями, переездами – все это время передо мной стояло лицо Насти и ее рассказ о построенном в песочнице бомбоубежище…

Вчера я узнал, что Настино подразделение попало в окружение, и с ними уже четвертый день нет связи… Я знаю многих ребят из этого подразделения, один из них, командир отделения, чуть завидев меня, всегда радостно кричит издалека: «Bonsoir, ‘’Henri’’!.. Comment ça va?..» В мирной жизни он был преподавателем французского языка и рад всякой возможности переброситься со мной «парой слов»…

Отзовитесь, ребята!.. Настя, у меня к тебе еще очень много вопросов, и кроме тебя, мне на них никто не ответит. Ты нужна и мне, и всем здешним малышам, которые сейчас строят - из кубиков, из песка, из щепок – для себя, для своих пап, мам, бабушек, дедушек, для своих кукол, для своих любимых собак и кошек - бомбоубежища, - в Снежнóм, в Шахтерске, в Торезе, в Иловайске…

 

10 августа 2014

Снежнóе, июнь-август 2014, результаты авиабомбардировок и артобстрелов... Разрушенные объекты - жилые дома, школа, детсадик...

По иронии (насколько это слово здесь уместно) судьбы, рядом - практически, в окрестностях Снежного – работает Комиссия ОБСЕ. Внимание общественности всего мира приковано к работе этой авторитетной международной комиссии, и это понятно: Боинг, преступление века (ну, может быть, десятилетия… а вообще- то, по нынешним временам – в первой пятерке информационных поводов сезона): сбитый Боинг, около 300 человек погибли, все – мирные, случайные люди: студенты, пенсионеры, женщины, дети… Действительно, трагедия. Возмущению, негодованию этой самой мировой общественности нет предела.

Но вот, совсем рядом с членами Комиссии, на глазах, можно сказать этих международных экспертов и сопровождающих их (и регулярно их навещающих) журналистов, методично и планомерно убивают таких же людей… Или – стоп! – не «таких же»? Может, они - старики, женщины и дети Снежнóго, Тореза, Шахтерска – какие-то д р у г и е, смерть которых не заслуживает внимания этой «мировой общественности»? Они, и их близкие, не имеют права на выражение им мировой скорби, может, они не достойны того, чтобы их участью озаботилось и опечалилось мировое сообщество?

Что же ЕЩЕ нужно, сколько жизней НАШИХ женщин, стариков и детей (никому в мире, кроме нас, как выясняется не интересных) должно сожрать фашистское чудовище, чтобы, наконец, эти красивые, интеллигентные. высокообразованные дяди и тети, назвавшиеся «экспертами», сказали миру то, в чем у них, за время, проведенное ими на территории ДНР, была возможность воочию убедиться: что те, кто называют себя «освободителями», ежедневно совершают десятки преступлений против человечества, «освобождая» (зачищая) эту донбасскую землю от людей, которые жили на ней, ЕЩЕ живут, и не хотят никуда с нее уходить?..

ЧТО ПРОИСХОДИТ???

 

13 августа 2014

ФРАГМЕНТ

Донецк, 9 вечера.

На обочине стоит «газель», водитель-ополченец разговаривает с кем-то по телефону.

Ополченец:

«…Я с вами говорю с его телефона… А нечего было приходить на нашу землю! И передайте всем матерям, чтобы быстро забирали своих сыновей отсюда! И Порошенке, этой гниде, передайте, чтобы он не посылал сюда ваших пацанов… А ваш сын, мама, будет гнить теперь здесь…» (Выключает телефон)

Звонок.

Ополченец:

«…Ну я же вам сказал: нет вашего сына больше, телефон его у меня. Все!.. (Увидев подходящего к машине командира) Сейчас я командиру передам трубочку.»

Командир:

«...Вы знали, куда поехал ваш сын?.. Он убит! Да, мы его убили! Здесь война! Звонить на этот номер больше не надо!..»

(возвращая телефон ополченцу)

«… «Горе» у них… А у нас тут – нет горя??.»

 

14 Августа 2014

Донецк. 14 авг. 12.25. Бомбят. Интенсивно и близко.

 

Записи из Фэйсбука Юрия Юрченко публикуются с разрешения автора в авторской редакции

 

Tags: 

Project: 

Author: 

Год выпуска: 

2015

Выпуск: 

4