Начиная с самого раннего детства, все говорило о необычной судьбе поэта. С самого начала Сергей писал очень много религиозных стихов. Есенин прямо утверждал, что «с рождения поверил в Богродичный покров». А кто с рождения верит в Пресвятую Владычицу Богородицу, тот сам по злой воле никогда не сведет счеты с жизнью. Гениальность во Христе, называемое совершенством, и злодейство – две вещи не совместны. Поэтому народ с самого начала не верит в распущенные безбожной властью мифы о «самоубийстве» Сергея Есенина.

«И до того сердобольный был к этим нищим! – вспоминала о Есенине мать Татьяна Федоровна, – скажет, бывало: «Мать, ты сегодня щей побольше навари, пожалуйста, и каши, ладно?» Я уже знаю зачем. Пойдет на паперть убогих звать. Целый дом их наведет, иному и сесть некуда, стоя едят». Подрастая, Сергей Есенин участвовал в церковной жизни, полюбил хоровое пение и по праздникам пел на клиросе. Сверстница поэта М.И. Копытина вспоминала: «Голос у него был мягкий, немного сипловатый». Сестра поэта вспоминала, как в ноябре 1925 года в связи с грозившим ему судом и другими неприятностями он с отчаянием искал утешения. «Екатерина, ты веришь в Бога?» - спросил Сергей. «Верю», - ответила я. Сергей метался в кровати, стонал и вдруг сел, отбросив одеяло. Перед кроватью висело Распятие. Подняв руки, Сергей стал молиться: «Господи, ты видишь, как я страдаю, как тяжело мне». Известно, что Есенин не расставался с Библией (после смерти поэта Г.Бениславская передала книгу его сестре Шуре).

(…)

«Сергей, не видя отца и матери (отец работал на заработках в Москве - прим. авт.), привык считать себя сиротой, а подчас ему было обидней и больней, чем настоящему сироте», - вспоминала Екатерина Александровна Есенина. Она же говорила, что «мать свою он в детстве принимал за чужую женщину, и когда она приходила к деду, где жил Есенин, и плакалась на неудачи в семье, Сергей утешал ее: «Ты чего плачешь? Тебя женихи не берут? Не плачь, мы найдем тебе жениха, выдадим тебя замуж»

(…)

Несомненно, что трудности, переживаемые в детском возрасте, сказались на более чем серьезном, недетском отношении и Сергея Есенина, и Николая Рубцова к жизни. Они рано учились страдать, сопереживать другим и поэтому во многом преуспели, особенно в добром, задушевном творчестве, призванном помочь человеку в самых крайних обстоятельствах. Кто немало потерпел, тот способен понять других и помочь им, чем только может.

Детские годы в русской православной обители – селе с ее нетленным сердцем храмом – это и есть тот незамутненный родник, из которого родились великие русские поэты Есенин и Рубцов.

(…)

Святая деревенская обитель вместе со «святой обителью природы» (Рубцов) и есть наша необъятная, необозримая Духовная Россия, которую надо хранить нам внутри себя, как зеницу ока. Это Святая Россия говорит с нами незабываемым есенинским и рубцовским языком.

«Все наши коньки на крышах, петухи на ставнях, голуби на князьке крыльца, цветы на постельном и тельном белье вместе с полотенцами носят не простой характер узорочья, это великая значная эпопея исходу мира и назначению человека. Конь как в греческой, египетской, римской, так и в русской мифологии есть знак устремления, но только один русский мужик догадался посадить его к себе на крышу, уподобляя свою хату под ним колеснице. Ни Запад и ни Восток, взятый вместе с Египтом, выдумать этого не могли, хоть бы тысячу раз повторили себя своей культурой обратно. Это чистая черта скифии с мистерией вечного кочевья. «Я еду к тебе, в твои лона и пастбища», — говорит наш мужик, запрокидывая голову конька в небо. Такое отношение к вечности как к родительскому очагу проглядывает и в символе нашего петуха на ставнях. Известно, что петух встает вместе с солнцем, он вечный вестник его восхода, и крестьянин не напрасно посадил его на ставню, здесь скрыт глубокий смысл его отношения и восприятия солнца. Он говорит всем проходящим мимо избы его через этот символ, что «здесь живет человек, исполняющий долг жизни по солнцу. Как солнце рано встает и лучами-щупальцами влагает в поры земли тепло, так и я, пахарь, встаю вместе с ним опускать в эти отепленные поры зерна труда моего. В этом благословение моей жизни, от этих зерен сыт я и этот на ставне петух, который стоит стражем у окна моего и каждое утро, плеском крыл и пением встречая выкатившееся из-за горы лицо солнца, будит своего хозяина». Голубь на князьке крыльца есть знак осенения кротостью. Это слово пахаря входящему. «Кротость веет над домом моим, кто б ты ни был, войди, я рад тебе». Вырезав этого голубя над крыльцом, пахарь значением его предупредил и сердце входящего. Изображается голубь с распростертыми крыльями. Размахивая крыльями, он как бы хочет влететь в душу того, кто опустил свою стопу на ступень храма-избы, совершающего литургию миру и человеку, и как бы хочет сказать: «Преисполнясь мною, ты постигнешь тайну дома сего», — и действительно, только преисполнясь, можно постичь мудрость этих избяных заповедей, скрытых в искусах орнамента. Если б хоть кто-нибудь у нас понял в России это таинство, которое совершает наш бессловесный мужик, тот с глубокой болью почувствовал бы мерзкую клевету на эту мужичью правду всех наших кустарей и их приспешников. Он бы выгнал их, как торгующих из храма, как хулителей на Святого Духа... (Сергей Есенин «Ключи Марии»).

Даже из вышеприведенного короткого отрывка можно понять, как поэт Есенин неординарно воспринимал народное искусство, насквозь религиозное и воскресительное. У какого еще народа в мире изба – это храм, в котором совершается литургия Богу, миру и человеку! В Святой Руси все храм и Церковь – изба, семья, мир и сам человек; все призвано служить Богу. Поэтому и стихи Есенина с Рубцовым восприняли великую литургическую силу и образ самого настоящего откровения, которое не сразу осознало большинство современников.

«Изба деда Федора – пять окон на улицу, три окна и крыльцо – на «кулижку» с грудой бревен, заменяющих лавки, и дорогу, спускающуюся к Оке. Вход в дом через обширные сени и кухню с русской печью. В избе – просторная горница с 5 окнами на улицу и за перегородкой из теса – две спаленки с небольшой печкой между ними. Лавки вдоль стен, стол. В красном углу – иконы и лампадка. По воспоминаниям «десять икон было в два ряда во весь угол – Казанская Божия Матерь, Николай Угодник, Чудотворец. Потом была икона, гроши ей подают от пожара в церкви. Потом Серафим Угодник, потом у нас была Иверская Божия Матерь. Еще благословление папы с мамой. И дедушкино благословление было. Это когда венчают и потом благословляют, то эта икона так и остается» (Евдокия Александровна Воробьева).

В Константиново было несколько часовен, в том числе у Федора Титова в Матове. С горы, где стояла часовенка за церковью на кладбище, а внизу покоился высокий камень, открывались заречные дали – излучина Оки с лугом за ней. Это одно из самых любимых мест поэта. Видимо о многом можно было размышлять ребенку возле часовни и церкви с погостом, взирая с камня и высокого берега на безбрежные дали. В уединении от наносного житейского рождалась великая поэтическая душа, отразившая впоследствии душу всей Верующей и Любящей России.

«Часовня у дедушки была из кирпича некрашеная. Метра два с половиной высотой и крест наверху. Одна икона была на проулок, к реке. Для нее было устроено место снаружи. Другая маленькая иконка была над дверью. В часовню можно было войти, в ней был кирпичный пол, большая икона Николая Угодника и несколько маленьких икон. Вокруг часовни была деревянная оградка и калитка. Бабушка зажигала лампадку перед иконой на проулок под каждый праздник. Потом, когда она умерла, дедушка поручил это монашке Ольге. На белом камне у часовни располагались странники. Закусят. Попить водички попросят. Кринку молока иногда им выносили. Отдохнут, пойдут дальше. Иногда останавливались на ночлег. Слепые ходили и по двое, и по трое, и вчетвером. Усаживались возле часовни. Пели песни духовные. Какого-нибудь «Лазаря» затянут. Когда дедушка умер, камень хотели на кладбище свезти. Но его невозможно было взять. Тремя лошадьми не могли стронуть с места. В конце концов куда-то его дели, скорее всего зарыли… В 1927 году часовня еще стояла, но без икон».

«Оглядываясь на весь пройденный путь, я все-таки должен сказать, что никто не имел на меня такого значения, как мой дед. Ему я больше всего обязан. Это был удивительный человек. Яркая личность, широкая натура, «умственный мужик». О нем я говорю в своем стихотворении «Пантократор».

Своеобразие образов Есенина таково, что он не отделяет ни человека от Бога, ни природу от ее Всемогущего Творца. Как Господь пришел в мир, чтобы исполнить всяческую правду от Бога Отца, так и родной дед Федор очень многое мог в смысле любви верой и делами. Вспоминали, что к детям дед относился, как истинная русская женщина мать. Уложит спать, расскажет сказку, споет песню для ребенка. Кто из внучат не помнил его ласки! Частенько Сергей напевал припев одной из детских песенок, которую певал ему дедуля:

Нейдет коза с орехами,

Нейдет коза с калеными…

Родной и очень религиозный (вовсе не старообрядец, как иные пишут до сих пор) дед в изображении внука-поэта – великий трудник:

Старый дед, согнувши спину,

Чистит вытоптанный ток

И подонную мякину

Загребает в уголок.

Щурясь к облачному глазу,

Подсекает он лопух,

Роет скрябкою по пазу

От дождей обходный круг.

Черепки в огне червонца.

Дед - как в жамковой слюде,

И играет зайчик солнца

В рыжеватой бороде.

«У дедушки в риге было, как на витрине в магазине: цепом молотит, кладет по снопочку… И веет тут же… И все с песнями бывало… Он до 80 лет из риги из выходил».

Пантократор у Есенина – не только своеобразная похвала Всемогущему Творцу и Самодержцу, но одновременно хвалебная песнь тем, кто воистину по образу мыслей, чувств и самой жизни является воплощением Всемогущего Создателя. А это простосердечный русский трудник и богатырь!

Тысячи лет те же звезды славятся,

Тем же медом струится плоть.

Не молиться Тебе, а лаяться

Научил ты меня, Господь.

За седины твои кудрявые,

За копейки с златых осин

Я кричу тебе: «К черту старое!»,

Непокорный, разбойный сын.

И за эти щедроты теплые,

Что сочишь Ты дождями в муть,

О, какими, какими метлами

Это солнце с небес стряхнуть?

Цикл коротких поэм С.А.Есенина с религиозными названиями меньше всего изучен читателями и даже литературоведами. Кажется, что они написаны «случайно» и выпадают из общего строя есенинских шедевров. Но это не так. Как понять «Пантократор»? Мы скажем так – одним умом не понять. А если верить, то многое становится ясно в необычных и своеобразных есенинских образах. Ведь сам поэт сказал, что он написал в «Пантократоре» деда. Но как совместить Бога-Отца, Вседержителя, «видимого же всем и невидимого» со смертным человеком? А как земная Дева из рода Давидова удостоилась стать Матерью Всевышнего?

Последуем за Есениным в его «Пантократоре». Проходят века. Прекрасен мир Божий. Те же звезды славятся, все также по милости Божией струится медом плоть, а люди становятся все грубее, уподобились скотам бессмысленным и не верят Богу. Поэтому не молиться, а лаяться против таких отъявленных безбожников и нехристей действительно научил Господь своего поэта-пророка. Вот почему нелицеприятные есенинские строки поражают прямо в сердце тех, кто мыслит одним земным и работает мамоне (тленному богатству). Люди сделались рабами дьявола, поработив себя не Небу, чтобы усыновиться Богу-Отцу, но аду, дабы там сгинуть навечно. Поэтому и лается Есенин и кричит вольным или невольным приспешникам зла и сатаны, чтобы они убирались восвояси, в любимую ими тьму и в погибель, которая неизбежна, если он не покаются. Одно добро от Бога вечно, а все остальное старый хлам и нафталин! Непокорный злу и греху сын России – поэт Есенин и представлен до сих пор этаким «разбойником» и «хулиганом», тогда как он разбойничал и хулиганил «для того, чтобы ярче гореть», чтобы зло попиралось людьми, а все нетленное Божие прославлялось. Рубцов писал о РОССИИ, КАК О «РУССКОМ ОГОНЬКЕ», ГОРЯЩЕМ ПОСРЕДИ МИРОВОГО РАЗБОЯ. И вот он ключ к религиозному пониманию «Пантократора» - что те, кто вступил в схватку с мировым разбоем и сатанинским разгулом страстей, тот и объявлен миром, валяющемся в грехах и пороках наподобие свиньи, «разбойником», «хулиганом» и чуть ли не «преступником»! Как так, поэт посмел нарушить спокойствие нашего хорошо организованного нами же земного болота; говорит о том, что мы не хотим слушать, а уж тем более исполнять. В этом злобном непринятии святой поэзии многих русских поэтов и кроется коренная причина их мученической гибели. Они были преследуемы миром, гонимы, прокляты (и после смерти!), объявлены негодными личностями и убиты. И ничего нового тут нет. Так же точно поступили с Христом. Но Христос воскрес, и враги Его посрамлены. Так же и воскресительная Поэзия. Стоит начать читать Есенина, Пушкина, Рубцова и других, как оживает душа и стремится в Царство Отца и Сына и Святого Духа. А это значит, что Пушкин, Есенин и Рубцов, наряду с другими поэтическими гениями Руси, сделались евангельскими ловцами душ человеческих для Царствия не от мира сего. Тогда как их враги продолжают свое черное дело отрыва человеческих душ от Святости и Любви.

(…)

И именно вера родного деда и его добрые дела подвигнули внука к тому, чтобы верить и любить до конца. Есенин наверняка задавался вопросом: «А может ли поэзия спасти человека?» Время и события доказывают, что Поэзия, приближающаяся к Евангелию и вообще к Богу, без всякого сомнения, спасительна и способна оторвать человека от греха и пороков. Более того, поскольку зло в мире нарастает, и люди не воспринимают святых, богослужебных и пророческих откровений Церкви, то любящая Святую Троицу поэзия способна нести святое благовестие – раскрыть смертному человеку бессмертное и нетленное. Ну, вспомним же Пушкинского «Пророка»! Только чистое сердце способно зреть Божественное! Это когда нашего зрения, слуха и уст, прежде обольщенных одними житейскими попечениями, вдруг на духовном перепутьи, то есть в немощах и страданиях, в жажде Небесного явится Ангел или, как сказано в Евангелии, Сам Отец Небесный блудному сыну, и откроет все полезное нам для нашего спасения. И мы за прежними привычными вещами и явлениями увидим их подлинную глубину и значение. Более того, и об этом нельзя сказать без спасительного страха, – когда мы придем в Церковь и отдадим в Ней сердце Богу, то Он в Таинстве Святого Причастия Тела и Крови Христовых водвинет внутрь нас «угль пылающий», то есть Самого Себя под видом хлеба и вина, и вот только тогда мы и воочию воскреснем для Бога, мира, людей и себя. Услышим, мертвые, убитые заживо грехом, глас Божий: «Восстань и виждь, исполнись волею Моей!» И тогда мы уже никогда не умрем, а некоторые из нас воспримут особый дар Глаголом Божиим жечь сердца людей. Ведь истинно блаженны только те, кто слышит Слово Божие и хранит Его. Итак, поэзия от Бога обожает, а от все от лукавого растлевает и губит.

В вихре снится сонм умерших,

Молоко дымящий сад,

Вижу, дед мой тянет вершей

Солнце с полдня на закат.

Отче, отче, ты ли внука

Услыхал в сей скорбный срок?

Знать, недаром в сердце мукал

Издыхающий телок…

Как все живо и необычно у Есенина! В словах «в сей скорбный срок», написанных в феврале 1919 года, явственно слышен ответ самого Есенина на утверждение иных, что он был «большевиком», то есть сочувствующим коммунистам. Большевики ничуточку не скорбели о Боге и своих грехах, но явились разрушителями той России, которую так любил Сергей Есенин и миллионы простого работного люда. Следующие слова подтверждают христианскую веру поэта:

С земли на незримую сушу

Отчалить и мне суждено

Суждено нам оставить бренное тело, поплывет душа к Богу, Сотворившему все без малейшего изъяна, и даст отчет обо всем прожитом…

Но знаю - другими очами

Умершие чуют живых.

О, дай нам с земными ключами

Предстать у ворот золотых

Это как раз написано о том, чтобы перед нами по вере нашей и делам открылись врата небесные, и мы все встретились с самыми дорогими и любимыми в новом небесном союзе любви непреходящей. Не случайно, в набросках Есенин хотел озаглавить поэму «Райские селения».

И пусть они, те, кто во мгле

Нас пьют лампадой в небе,

Увидят со своих полей,

Что мы к ним в гости едем.

Итак, «красный конь» Есенина может быть не только символом Солнца – Христа, Который уведет «наш шар земной на колею иную», но и солнечной Русской Поэзией, которая едет к нам в гости, чтобы поддержать нас в нелегких земных борениях и трудах.

О публичном чтении поэмы на вечере в московском кафе «Домино» (скорее всего, зимой 1919 года) вспоминал А.М.Сахаров: «Читали: Кусиков, Шершеневич и др. Последним вышел Есенин. Вошел на эстраду, кутаясь в свою чуйку, по-извозчичьи засовывая руки рукав в рукав, словно они у него мерзли - и начал читать «Пантократор». Читал он хорошо, зажигаясь и освобождая себя от всего связывающего. Сначала были освобождены руки, и он энергически размахивал правой рукой, затем на помощь пришла левая, полетела, сброшенная с головы, шапка, из-под которой освободились пышные волосы цвета спелой ржи, волосы золотисто-соломенные с пробором посредине головы, и он весь закачался, как корабль, борющийся с непогодой (курсив – авт.). Когда он закончил, в зале была минута оцепенения, а вслед за тем гром рукоплесканий»

Самому большому искажению в комментариях подверглись именно небольшие поэмы Сергея Есенина, в частности, «Октоих». И это понятно: у нового советского народа не должно было быть религиозной, церковной поэзии. Поэтому даже сегодня Есенина больше знают, как тонкого лирика русской души и особенно русской природы, но не как поэта-пророка и православного мыслителя. Есенин же, как был, так и остался самим собой – цельным и великим поэтом богоносного народа. Мало кто понял очень умную и своевременную новизну есенинских стихов, рассчитанных уже на восприятие совершенно новых трагических реалий в мире и в России. С людьми уже нельзя было говорить одним языком Пушкина и Лермонтова. Пришли другие времена. Но всегда Неизменным в добре и вечным в любви остается Господь Бог. Поэтому, чтобы не было лишних кривотолков, Есенин вводит эпиграфом в «Октоихе» начала шестого ирмоса канона, поемого на глас четвертый: «Пожру Ти со гласом хваления, Господи». Иначе говоря, гласом своим восхвалю Тебя, Господи, в жертву Тебе угодную. Есенин, понимая, что найдутся перетолкователи эпиграфа, ставит под словами две буквы Ц.О., то есть Церковный Октоих. Таким образом, только с Церковной точки зрения можно и рассматривать есенинский «Октоих», который есть не что иное, как песнь Богу. Да и смысл всей жизни и любого творчества человека и должно быть пение Богу. Но Есенин есть Есенин! Даже в религиозное творчество он вносит свое, свеобразное, умилительное. Русь он не боится сравнивать с доброй, приветливой коровой. Русь не плачется другим, Она молится Богу, и красивые коровьи глаза ее очень часто омываются нахлынувшими слезами. Разумеется, это очень доброе есенинское сравнение, в котором чувствуется великая любовь. Однако же в пылу политической полемики послереволюционную Россию не раз сравнивали с «дойной коровой», обижаемой всем кому не лень… Церковные поэмы Есенина отыскались в кабинете вождя мирового пролетариата Ленина. Есенина не оставляли без внимания те, кто мечтал увидеть от старой России одну шкуру, разумеется, и, скорее всего, именно коровью, да еще повешенную на шесте. Современный Запад уже давно привык изображать Россию в приемлемом для себя виде огромного лесного медведя, который спит и видит, как бы поглотить бедных европейцев. Как видим, поэт Есенин придерживается иной позиции. Он – последний поэт той старой дореволюционной русской деревни, «золотой бревенчатый избы», как подобия храма; ее певец и защитник перед Богом и миром. И этот бесстрашный подвиг поэта и человека Есенина никогда не будет забыт.

О родина, счастливый

И неисходный час!

Нет лучше, нет красивей

Твоих коровьих глаз.

Тебе, твоим туманам

И овцам на полях,

Несу, как сноп овсяный,

Я солнце на руках.

Кто задумывался над тем, что все творчество поэта Сергея Есенина и есть вот такой хлебный сноп или солнце на щедрых руках, которые он дарит всем людям своей страны и земли! Он – добрый пастырь, кормящий из рук хлебом своих добрых Божественных стихов.

Далее следует прямой призыв поэта к Родине - святиться Преполовением и Рождеством Христовым!

Святись преполовеньем

И Рождеством святись,

Чтоб жаждущие бдения

Извечьем напились.

Интересно, что в Сибири о празднике Преполовения говорили: «Богоматерь приплыла на камню» или «Богородица приплыла на святой льдинке». В чем другом, а в образности нашему народу не откажешь. Стоя между днем Пасхи и днем Сошествия Святого Духа, праздник Преполовения служит связью между этими двумя великими христианскими торжествами. Продолжая чествовать Пасху, в Преполовение Церковь напоминает и о приближении дней Сошествия Святого Духа и Вознесения Господня: «Просветившеся братие воскресением Спаса Христа, и достигше преполовения праздника Владычня, преискренно сохраним заповеди Божия, да достойни будем и Вознесение праздновати, и пришествие Святого Духа… Божественных праздников преполовения достигше, совершенною Божественною добродетелию обучитися потщимся, Богомудрии». В ознаменование «благодати Святого Духа, которую Спаситель уподобил воде, подающей жизнь жаждущим спасения», Православная Церковь установила в этот день традицию крестного хода на водные источники, для малого освящения воды. Молясь в день Преполовения «о напоении всех жаждущих спасения водами благочестия», церковь совершает водосвятие - освящение воды на реках, озерах, в колодцах. В дореволюционной России жители деревень шли на поля, засеянные хлебом, где священник окроплял нивы освященной водой, а крестьяне молились о ниспослании обильного урожая.

Таким образом, Есенин очень точен в изображении Церковного и Святого, что и отразилось в последующих словах «Октоиха»:

Плечьми трясем мы небо,

Руками зыбим мрак

И в тощий колос хлеба

Вдыхаем звездный злак.

О Русь, о степь и ветры,

И ты, мой отчий дом!

На золотой повети

Гнездится вешний гром.

Овсом мы кормим бурю,

Молитвой поим дол,

И пашню голубую

Нам пашет разум-вол.

И не единый камень,

Через пращу и лук,

Не подобьет над нами

Подъятье Божьих рук.

Вот как! Если мы с Богом, то никакие камни в наш огород и стрелы лукавого врага ничем нам не повредят. Если Бог с нами, то кто против нас! Служение Богу странно и необычно и зачастую на земле воспринимается как отклонение и даже как сумасшествие. Отчего? Да потому что наша жизнь очень далека от Церкви и Богослужения. Судите сами по тому, какое значение имеет Октоих в богослужебной практике. Ведь Октоих есть не что иное, как тексты изменяемых молитвословий. Это песнопения суточного круга: вечерни, повечерия, утрени и Божественной Литургии, а для воскресных дней (Недель), кроме того, - малой вечерни и полунощницы. Семь таких служб, иначе восследований, которые принадлежат семи дням седмицы и поются в продолжении седмицы единым мелодическим способом, одним напевом, то есть «гласом». Пение Октоиха начинается непосредственно с самой Пасхи (стихиры Октоиха вошли в Цветную Триодь) с первого гласа, и стихиры поются всю светлую седьмицу, на каждый день светлой седьмицы приходитя свой глас (исключая седьмой глас). Начиная с вечера субботы светлой седьмицы, Октоих поется на повечерии. На каждые семь дней, начиная с субботы вечера, приходится свой глас. Фомино воскресение (первое воскресение по Пасхе) и последующие за ним 6 дней это первый глас, Неделя жен мироносиц (второе воскресение по Пасхе) и последующие за ним 6 дней это второй глас, и далее по порядку каждые семь дней, начиная с вечера под воскресение, свой глас. Когда проходит восемь седьмиц или 56 дней (восемь гласов, умноженных на семь), то опять начинается первый глас с богослужения вечера под воскресение. Такая последовательность сохраняется в продолжении всего года. Например, Недели всех святых приходится через 49 дней после Антипасхи это восьмой глас, а следующее воскресение за Неделей всех святых, то есть через 56 дней после Фоминой Недели это первый глас. Пение Октоиха оканчивается в Лазареву субботу.

А теперь сравните наш повседневный быт, и что мы говорим и чем хвалимся в течении богодарованного дня, недели и года?.. Великие поэты отрывают нас от текучки греховодной жизни, чтобы мы опомнились, молились и все дела посвящали Богу. Вот почему стихи многих русских поэтов – это и есть своего рода Октоих, только пропущенный уже через израненное, страдальческое сердце и переведенный на более понятный язык. Тут опыт великих печалей, страданий и переживаний, да еще переплавленный в понятные для народа слова.

Святая Русь немыслима без Пресвятой Богородительницы. Поэтому Есенин в небесах раздается неумолчное пение Пресвятой Владычице Богородице:

«О Дево

Мария!» -

Поют небеса. -

На нивы златые

Пролей волоса.

Омой наши лица

Рукою земли.

С за-гор вереницей

Плывут корабли.

В них души усопших

И память веков.

О, горе, кто ропщет,

Не снявши оков!

Кричащему в мраке

И бьющему лбом

Под тайные знаки

Мы врат не сомкнем.

Но сгибни, кто вышел

И узрел лишь миг!

Мы облачной крышей

Придавим слепых.

Есенинский стих в поэме носит явно соборный характер и воспринимается, как цельное и единосущное настроение. Плывут корабли с душами усопших и с памятью прошедших веков, и кто не снял с себя оков греха, кто ропщет на Небесное, тому горе. Тому же, кто, как сам поэт кричит в мраке и бьет челом, то есть молиться тайно, Бог воздаст явно, врата для того не сомкнутся и он войдет в наследие Божие. Всякий поступающий иначе, по своей воле, тем более в угоду себе, тот, если что и узрит, то ничего не поймет, оставаясь в слепоте, не видя Неба, а только одни облака.

Далее глас к Богу:

О Боже, Боже,

Ты ль

Качаешь землю в снах?

Созвездий светит пыль

На наших волосах.

Шумит небесный кедр

Через туман и ров,

И на долину бед

Спадают шишки слов.

Поют они о днях

Иных земель и вод,

Где на тугих ветвях

Кусал их лунный рот.

И шепчут про кусты

Непроходимых рощ,

Где пляшет, сняв порты,

Златоколенный дождь

Не владеющему народным образным языком и церковной терминологией, пожалуй, будет трудно справиться с пониманием Есенина. Хотя сердцем прочитать можно любой высокодуховный текст, чтобы проникнуться смирением и любовью. А это даже главнее, чем разбирать и объяснять тексты Есенина. Но нам просто приходиться это делать по мере собственного понимания и сил для того, чтобы другие узнали Есенина во всей его богочеловечской полноте. Небесное древо Жизни – это Сам Господь, поправший дьявольскую злобу и заповедавший нам молиться Ему и Небесному отцу так: «Отче наш». Отец у нас один для всех! Не молись «Мой Отец», это будет вопреки заповеди. Оттуда с Небес через небесных глашатаев или барабанщиков – поэтов в долину бед – на землю, лежащую во зле, падают небесные слова утешения и ободрения. Слышим ли мы их, а если слышим, исправляем свои пути к Господу? Небесное поет об ином, неземном. И тогда в душе человека бывает такая радость, что хоть скидывай порты – обувь и пляши пред лицом Божиим. И это будет очень угодно Всевышнему!

Как угодно Богу и пение поэта Есенина в чисто церковном, любящем духе:

Осанна в вышних!

Холмы поют про рай

Не на такой ли райский холм взбегал наш Рубцов, припадал к нему и все видел и все слышал

 Взбегу на холм и упаду в траву.

 И древностью повеет вдруг из дола!..

Но Есенин в данном случае видит не «картины грозного раздора», а совершенно необыкновенное и очень чаемое всеми в правоте верующими людьми:

И в том раю я вижу

Тебя, мой отчий край

Вот и доказательство, святое убеждение поэта Сергея Есенина, что Святая Русь будет непременно в раю, как праведные поэты и все, кто любил, а не злобствовал. В том числе, конечно, и так любимый им дед:

Под Маврикийским дубом

Сидит мой рыжий дед,

И светит его шуба

Горохом частых звезд.

И та кошачья шапка,

Что в праздник он носил,

Глядит, как месяц, зябко

На снег родных могил.

С холмов кричу я деду:

«О отче, отзовись...»

Но тихо дремлют кедры,

Обвесив сучья вниз.

Не долетает голос

В его далекий брег...

Но чу! Звенит, как колос,

С земли растущий снег:

«Восстань, прозри и вижди!

Неосказуем рок.

Кто все живит и зиждет -

Тот знает час и срок.

Вострубят Божьи клики

Огнем и бурей труб,

И облак желтоклыкий

Прокусит млечный пуп.

И вывалится чрево

Испепелить бразды...

Но тот, кто мыслил Девой,

Взойдет в корабль звезды»

Совершенно святое и церковное окончание у «Октоиха»! И в нем ясно слышится пушкинское: «Восстань, пророк и виждь, и внемли!» - у Есенина «Восстань, прозри и вижди!» Не мни о себе, человече, высоко. Один Бог все живит и все зиждет (содержит). Один Бог Отец знает время и сроки, в том числе и Страшного Своего Суда. Кто мало любил Бога и ближнего, грешил беспробудно, тот примет Суд, а любящие будут оправданы и вечно радоваться с Богом – Любовью. Кто мыслил Девой, то есть не отступался от Матери Божией, поступал по чистоте сердца, тому суждено счастливейшее небесное плавание!

Какое прекрасное, глубокое и народное повествование! Ай-да Есенин! Ай-да молодец!

(…)

Посмертные фотографии поэта, на которых нельзя смотреть без содрогания и которые некоторые «специалисты» до сих пор считают следствием «самоубийства» (вот до чего доводит иных «специалистов» не слепота, а стремление заткнуть правду за чей-то пояс), явно говорят, что Есенин боролся в последней смертельной схватке до конца, в частности, пытался ослабить рукой удавку, рука так и осталась в согнутом положении (художник Сварог успел зарисовать такое более чем странное положение рук убитого поэта)… Смеем надеяться, что к 100-летию гибели Сергея Есенина в 2025 году (но чем раньше, тем лучше) с него будет официально снято клеймо «самоубийцы» и будет заявлено о насильственном характере смерти национальной гордости России. Слишком уж много противоречий накопилось в этом деле, а, как известно, в юридической практике все они обязаны трактоваться в пользу Есенина. Для признания насильственной смерти Есенина не нужно какого-то особого расследования, слишком уж очевидны факты и доводы за плохо замаскированное убийство поэта. Это должно умирить не на шутку разбушевавшиеся страсти. Есть свидетельство Романа Гуля, который встречался с поэтом Есениным в 1922-1923 годах в Берлине: «Есенин свято верил, что самоубийство величайший христианский грех. Он говорил: «Только Бог дает жизнь. Только Бог ее забирает. Человеку нельзя поднимать руку на Бога через самоубийство».

 (…)

Есенина ненавидели и по его словам «ненависть эта рождена ненавистью или даже полным равнодушием ко всему русскому. Равнодушие к русскому – результат размышлений холодного ума над мировыми вопросами. Холодный ум – первый враг человека!.. Я поэт России, а Россия огромна. И вот очень многие, для которых Россия только географическая карта, меня не любят, а, может быть, даже бояться. Но я никому не желаю зла. И каждого могу понять, даже чуждого мне, если это настоящий поэт. Только каждый должен знать свое место и не лезть на пьедестал лишь потому, что он пустует (в разговоре с Рюриком Ивневым в 1919 году).

Есенин справедливо считал, что главное в поэзии – чувство родины. Нет чувства родины во всем широком смысле этого слова, нет и истинного поэта. Поэтому-то кто не национален, опять же в самом широком смысле этого слова, тот и безроден, у того и несогласованно все. А кто безроден, тому остается ни что иное, как петь диссонанс, и выдавать его за нечто стоящее внимания, тогда как это на самом деле одно кривляние. Такова оценка Есениным декадентства, символизма, футуризма, имажинизма и прочего шараханья и кривлянья в творчестве.

У Есенина немало страдальческих строк. Есть своего рода молитвенные плачи, какие мы читаем в библейской «Книге пророка Иеремии». Пророку Иеремии и посвятил поэт свою поэму «Инонию». Это, согласитесь очень высокая планка, доступная только настоящему пророку от Бога. Поэтому Есенин не боится сразу заявить:

Не устрашуся гибели,

Ни копий, не стрел дождей, -

Так говорит по Библии

Пророк Есенин Сергей.

Время мое приспело,

Не страшен мне лязг кнута.

Тело, Христово тело,

Выплевываю изо рта.

Сколько до сих пор хулы и клеветы выливается на Есенина за последние две строчки: «Безумец! Безбожник! Кощунник!» и т.п. и это до сих пор. Тогда как сам Есенин давно все объявил и объяснил: «Я выплевываю Причастие не из кощунства…» А из-за чего? Есенин всей душой был против обыденности и в вере, и в жизни. Поэт хотел принять спасение не автоматически через страдания Распятого Христа. Это только сектанты и отступники заявляют, что раз Христос умер за нас, то мы уже спасены. Поэтому далее Есенин прямо заявляет: «Не хочу я небес без лестницы». Иначе говоря, только своими страданиями, изживая свой личный грех, которым я вновь и вновь вольно или невольно распинаю Христа, проливая свои слезы, пот и кровь, я смогу обрести чаемое спасение, который еще преподобный отец Авва Дорофей представил в виде духовной лествицы (лестницы). Есть такие христиане, которые принимают Святое Причастие без рассуждения Тела и Крови Христовых, как некое, прости, Господи, «лекарство» от всех бед, во исполнение своих, чаще всего житейских желаний. Не желая внутренне изменить себя, они надеются без скорбей и без особого труда войти в наследие Богу. Таковые сильно ошибаются и не удостаиваются реального причастия или приобщения Богу, сколько бы не принимали по милости Божией Святое Причастие. Есенин как раз и высказывает это очень важное рассуждение о Святом Причастии, но делает это через себя, чтобы вызвать эпотаж, а вдруг опомнятся, да покаются и исправятся другие. Поэт не смеет говорить о самом важном через других. Есенин все делал через себя. Если хотите, вот замысел Есенина: напишу так и только так, потому что, кто меня знает и любит, тот и так не поверит в то, что я выплевываю Причастие, зато другим сделается стыдно, как моим обвинителям, но, самое-то главное, тем, кто не достойно, в осуждение принимает Святое Причастие.

«НАЧАЛ драму ПРОРОК» (из письма Есенина к М. Бальзамовой). Судьба этого произведения Есенина не известна, оно было закончено, однако текст его не разыскан до сих пор. О характере его можно судить по одному из писем Есенина к Г.А.Панфилову: «Благослови меня, мой друг, на благородный труд. Хочу написать «ПРОРОКА», в котором буду клеймить позором слепую, увязшую в пороках толпу. Если в твоей душе хранятся еще помимо какие мысли, то прошу тебя дай мне их, как для необходимого материала. Укажи, каким путем идти, чтобы не зачернить себя в этом греховном сонме. Отныне даю тебе клятву, буду следовать своему «Пророку». Пусть меня ждут унижения, презрения ссылки. Я буду тверд как мой пророк, выпивающий бокал полный яда, за святую правду с сознанием благородного подвига» (книга «Есенин и современность», Москва, «Современник»1975 год, стр. 282). Не мог человек с такой решимостью святого пророка покончить жизнь самоубийством. Не черному ли человеку - антихристу и всем, кто в прихвостнях у него, поэт в стихотворении «Сыпь гармоника…» (1922) писал:

Чем больнее, тем звонче,

То здесь, то там.

Я с собой не покончу.

Иди к чертям.

(…)

Совершенно кажется неожиданным, после предыдущих небесных предсказаний и головокружительных событий, обращение Есенина… к Америке. Но это только на первый взгляд. Америка со своими притязаниями на мировое господство в мире очень ясно ассоциируется у поэта с антихристианством. Есенин не церемонится, передавая волю Божию об Америке:

И тебе говорю, Америка,

Отколотая половина земли, -

Страшись по морям безверия

Железные пускать корабли!

Не отягивай чугунной радугой

Нив и гранитом - рек.

Только водью свободной Ладоги

Просверлит бытие человек!

Когда Есенин с Дункан приехали в Америку, то там наверняка уже знали, с кем имеют дело и… выпроводили под предлогом чету Есениных с американского континента. Кстати, когда при въезде Есенина спросили на чисто русском языке, верит ли он в Бога, поэт, не задумываясь, ответил: «ДА». Ему не надо было кривить душой. Поэт Есенин своими стихами доказал, что такое настоящее христианское чувство и вера в Бога. Вовсе не большевика Есенина побаивались американские круги, а его слов и дел. Вряд ли поэту простили его выходку на приеме у Мани-Лейба в нью-йоркском Бронксе, где присутствовала особая публика. Есенин после прочтения отрывка из «Страны негодяев», устроил скандал и кричал: «Распинайте меня, распинайте!» Разумеется, это запомнили и уже в России поэт Есенин был объявлен… антисемитом. На самом деле, ни одной строчки антисемитского толка нет, да и не могло быть у Есенина. Православный верующий человек по определению не может быть антисемитом, ибо он верует в Иисуса Христа и Пресвятую Богородицу, родом из семитского племени. Кто любит Христа, тот не может ненавидеть человека по национальному или иному признаку. Но с дьявольской настойчивостью враги Есенина «уличали» его в «антисемитизме» с целью подвести поэта под суд и официальную расправу, мол, «сам виноват, нарвался». В октябрьской России уже был издан декрет, предусматривающий, в том числе, и смертную казнь за проявления антисемитизма. Писатель Вениамин Левин, бывший очевидцем того, что случилось в Бронксе с Есениным, свидетельствует: «Одно скажу: у Есенина не было антисемитских настроений, у него была влюбленность в народ, из которого вышел Спаситель мира… Такова русская душа» Андрей Соболь на суде против 4-х, в том числе «антисемита» Есенина заявит: «Я – еврей. Скажу искренне: я – еврей-националист. Антисемита я чувствую за три версты. Есенин, с которым я дружу и близок, для меня родной брат. В душе Есенина нет чувства вражды и ненависти ни к одному народу». Наверняка и советская власть понимала, что великий поэт не может быть врагом никому, но ей нужен был Есенин - «ярый антисемит», как был нужен Святейший Патриарх Тихон – «английский шпион». Ярлык навешан, можно творить расправу. Один есениновед доказывал мне, что именно в Америке и следует искать заказчиков убийства русского поэта Сергея Есенина… Я его спросил: «А почему?» Он ответил: «Вы разве не знаете, откуда дул ветер в паруса октябрьского переворота?» Я ему возразил: «Но при чем здесь политика, поэт ведь не политик?» Помню, мы немного поспорили. Между тем, поэт Есенин действительно никакого зла не желал ни самой Америке, ни, тем более, американскому народу. Наоборот, всякое духовное обличение имеет цель положительно повлиять на ход дел, будь то личность или страна, неважно.

Беда Америки, по мысли Есенина, состоит в том, что она от духовного пути уклонилась в голый прагматизм и технологизм. Америка хочет быть богом во всем и всем диктовать свои условия. Но одной финансовой, материальной и военной мощью мир не покорить и не ублажить Истинного Бога Христа. Россия же избрала крестный путь обретения кротости, смирения и любви, пусть даже в материальный ущерб себе. Христос для Святой России важнее всего. Духовную свободу нельзя ничем ограничить. Победит не сила и мощь человеческая, а Бог. Отец Небесный так любит Свое создание человека, что Сына Единородного не пожалел для его искупления и освобождения от сатанизма. Россия свята не сама по себе, а освящением Свыше за следование Христу до конца. Кстати, Старая Ладога является первой столицей Руси, о чем свидетельствует Ипатьевская летопись в записи за 862 год: «И изъбрашася трие брата с роды своими и пояша по собе всю русь, и придоша к словеном первее, и срубиша город Ладогу. И седе старейший в Ладозе Рюрикъ, а другой Синеусъ на Беле озере, а третий, Труворъ в Изборьсце. И от техъ варягъ прозвася Руская земля».

Есенин прекрасно знает историю, религию, культуру и все это соединяет в причудливой иносказательной форме. Поэт не подражает природе, но ощущение такое, что он творит новую природу и новое слово. Да и по-другому было нельзя уже в те годы разразившейся в России революции. Революция, по слову Есенина, «это ворон, которого мы выпускаем из своей головы… на разведку… Будущее больше». Однако предупреждение Америке есть предостережение не одним американцам, а вообще всем, кто горд и самонадеян:

Не вбивай руками синими

В пустошь потолок небес:

Не построить шляпками гвоздиными

Сияние далеких звезд.

Не залить огневого брожения

Лавой стальной руды.

Нового вознесения

Я оставлю на земле следы.

Пятками с облаков свесюсь,

Прокопытю тучи, как лось;

Колесами солнце и месяц

Надену на земную ось.

Говорю тебе - не пой молебствия

Проволочным твоим лучам.

Не осветят они пришествия,

Бегущего овцой по горам!

Кто молится на собственную мощь и благополучие, на свои «собственные достижения», тот противен Богу. Будет не человеческое, падкое на злобу и грех, а Божие, спасительное, святое.

По тучам иду, как по ниве, я,

Свесясь головою вниз.

Слышу плеск голубого ливня

И светил тонкоклювых свист.

В синих отражаюсь затонах

Далеких моих озер

Вижу тебя, Инония,

С золотыми шапками гор.

Вижу нивы твои и хаты,

На крылечке старушку мать;

Пальцами луч заката

Старается она поймать.

Прищемит его у окошка,

Схватит на своем горбе, -

А солнышко, словно кошка,

Тянет клубок к себе.

И тихо под шепот речки,

Прибрежному эху в подол,

Каплями незримой свечки

Капает песня с гор:

«Слава в вышних Богу

И на земле мир!

Месяц синим рогом

Тучи прободил.

Кто-то вывел гуся

Из яйца звезды -

Светлого Иисуса

Проклевать следы.

Кто-то с новой верой,

Без крест и мук,

Натянул на небе

Радугу, как лук.

Земные страдания и муки, надгробные кресты, слезы, воздыхания – всего этого не будет в новом, ином мире:

Радуйся, Сионе,

Проливай свой свет!

Новый в небосклоне

Вызрел Назарет.

Новый на кобыле

Едет к миру Спас.

Наша вера - в силе.

Наша правда - в нас!»

Наша вера - в силе Божией, которая совершается в немощах наших, и наша правда - внутри нас, если мы стяжали всеми силами Царство Божие. «Победа духа над космосом создает тот невидимый мир, в который мы уйдем» С.А.Есенин. Аминь.