Его прозрачные светло-голубые глаза на бледном лице с красивыми тонкими чертами горели каким-то тревожным блеском. Говорил он несколько театрально, слегка приподняв голову вверх:

«В этот день я решил уйти из жизни. Я принял ванну. Надел чистое белье. Вот только не было новой белой рубашки. Мне захотелось в свой последний час быть именно в такой одежде.

Я думал о том, как покончить с собой: повеситься или вскрыть вены. Последний метод, как я знал из книг, был менее болезненный и более эстетичный и потому для меня предпочтительней. Будучи монархистом по убеждениям, боготворивший русское офицерство, белую гвардию, я считал, что достойнее всего было бы застрелиться. Но, увы, пистолета у меня не было.

Прежде, чем приступить к осуществлению задуманного, я отправился в ближайший магазин одежды купить себе эту самую белую рубашку. Весеннее рижское солнце светило раздражающе ярко, как никогда. Ослепленный потоком света, я даже зажмурился. Было бы довольно тепло, если бы не холодный ветер с Даугавы.

Недавно мне исполнилось 33 года. Возраст для мужчины знаковый. Столько было Иисусу Христу, когда он принял мученическую смерть за всех за нас. Нет, я не вообразил себя новоявленным Иисусом, решив уйти из жизни. Просто так совпало. Именно в этом возрасте я дошел до края, когда осознал бессмысленность своей жизни и невозможность дальнейшего существования. Я, как герой толстовского романа «Анна Каренина» Константин Левин, находился в мучительных размышлениях о смысле бытия: зачем я здесь? Для чего все это? Я, как и Левин, стал думать о самоубийстве. В конце романа герой Толстого все же пришел к своему пониманию смысла жизни, обрел душевную гармонию. Я же, терзаемый сомнениями, собственной неудовлетворенностью, содрогаясь от лицемерия и ничтожности окружающего мира, не нашел ответов на мучавшие меня вопросы. Продолжать жить дальше уже не представлялось возможным.

Мой отец был полковником советской армии, а дед - полковником царской армии. Дед оказался мне гораздо ближе. С тех пор, как я мог сознательно думать, анализировать, делать выводы, перечитав все книги обширной отцовской библиотеки, я стал убежденным монархистом. Мои диссидентские взгляды полностью перечеркивали перспективу блестящего будущего, которое мне прочили с самого раннего детства. Считалось, что с юных лет я подавал большие надежды: отлично учился в школе, играл на фортепьяно и гитаре, писал музыку, стихи, песни. Ни один школьный концерт не проходил без моего участия. Окружающие предрекали мне большой успех в будущем. И вот я всех разочаровал. Сначала за антисоветские взгляды меня исключили из комсомола. Дорога в институт для моей бунтарской персоны тоже была закрыта. Отец не хотел со мной разговаривать. Я ушел из дома и долго скитался по квартирам приятелей. Конечно, родители переживали, пытались как-то упорядочить мою жизнь. В конце концов, они прописали меня в однокомнатную квартиру нашей умершей бабушки. Я устроился на работу в театр. Мне поручали в основном эпизодические роли в массовке. Денег платили мало, поэтому я подрабатывал, готовя девушек и юношей для поступления в театральные вузы и выступая на вечеринках, как автор-исполнитель, нередко - всего лишь за ужин и выпивку.

Наша советская действительность раздражала все больше и больше. Жизнь становилась все хуже, хорошие товары - дефицитом, торговые работники – «уважаемыми» и «нужными». Честные и совестливые люди для большинства неинтересны. Постепенно в нашем лексиконе самыми распространенными стали выражения: «я достал дефицит», «это нужный человек», «купил по блату». На партийных, комсомольских собраниях люди голосуют, только единогласно. Выборы во власть проходят торжественно. Вот только непонятно, почему данные мероприятия называются выборами? Слово «выборы» предполагает наличие хотя бы двух кандидатов. А из кого выбирать, если кандидат единственный? Выбор у нас есть только один: поставить галочку в клеточке «За» или же в клеточке «Против». Впрочем, это тоже не играло и не играет никакой роли. Избирательные комиссии все равно подведут итоги так, как надо партии. «Партия - наш рулевой» гласят плакаты на улицах. И все делается в нашем огромном лагере исключительно так, «как учит нас коммунистическая партия, как завещал великий Ленин». Впрочем, что вам рассказываю. Вы все прекрасно знаете и без меня. С экрана телевизора престарелый генсек, причмокивая, заплетающимся языком, по-видимому, от неудобных зубных протезов, вещал, не ведая стыда, о том, как выросло благосостояние советского народа и как «загнивает» запад. Ото всего этого фарса меня тошнило.

 Я уходил от серой действительности, погружаясь в атмосферу старой дореволюционной России. Я читал литературу, изучал историю, писал песни на белогвардейские темы. Растворившись в том времени, я даже стал ощущать себя белым офицером. Мне удалось добыть через знакомых настоящую офицерскую белогвардейскую форму. Так я стал появляться на улицах Риги в белогвардейской фуражке, шинели и начищенных сапогах. Многие крутили пальцем у виска, кто-то думал, что снимается кино. Были и те, кто восхищался моим демаршем, считая такой эпатаж оригинальным. В основном это были люди из числа творческой интеллигенции Риги, где я чаще всего вращался. Под водочку с селедочкой мы вели долгие разговоры о политике, рассказывали анекдоты про кремлевских «небожителей», передавали друг другу запрещенную литературу, слушали «вражеские голоса». Всегда среди гостей был какой-нибудь «стукач», о чем узнавали уже позже, когда имели дело с сотрудниками КГБ. Нависала реальная угроза получить срок за антисоветскую пропаганду. Кэгэбэшники неоднократно проводили со мной душеспасительные беседы. Каждый раз мне говорили, что если бы не заслуги моего почтенного папы-полковника, сидеть бы мне давно за решеткой за мои высказывания в адрес советской власти. Спасало меня еще и то обстоятельство, что я был лауреатом ежегодного проводимого конкурса «Песня года», как автор лучшей комсомольской песни в 1977 году. На самом деле песня была про казака, воевавшего на стороне «белых», но большинство сочли, что песня про «красного» казака - комсомольца. Я не возражал. На самом деле я уже писал песни только на тему начала века. Наше время меня перестало интересовать, я насквозь проникся духом прошлой России. Многие думали, что я пою старую дореволюционную вещь и очень удивлялись, узнав, что ее написал современный человек. Мне даже стало казаться, что я жил тогда и каким-то образом переместился во времени во вторую половину 20 столетия. Мой эпатажный внешний вид, представление себя белым офицером сыграли также свою положительную роль. Кэгэбэшники не воспринимали меня всерьез, относились, как клоуну, городскому сумасшедшему. Это давало мне возможность говорить все, что захочу. Совсем, как в старые времена, когда шуту позволялось высказывать любые самые смелые мысли в присутствии короля. Дескать, шут - что с него возьмешь. Меня приглашали в разные компании и представляли поручиком Микки. Уже трудно сказать, кто первым назвал меня так, но он явно вдохновлялся персонажем из фильма «Адъютант его превосходительства» - поручиком Микки в исполнении Игоря Старыгина. Меня приглашали, в первую очередь, как странного персонажа, который не боится высказывать самые смелые мысли, и только во вторую, как автора - исполнителя хороших песен.

Скоро все это мне надоело. Я никак не мог найти свое место в этой жизни, не мог найти ответа: зачем, для чего я живу? Уж, наверное, не для того, чтобы развлекать пьяную публику и не для того, чтобы выходить на сцену, чтобы произносить: «Кушать подано!». После долгих раздумий я понял, что из такой жизни пора уходить.

Разумеется, я думал о любящей своей матушке и понимал, что мой уход принесет ей большие страдания. Как православный человек я знал, что самоубийство считается страшным грехом. Однако, степень моей депрессии достигла такой величины, что даже эти два серьезных обстоятельства меня не останавливали. В остальном, меня ничего не держало на этом свете. У меня не было ни настоящих друзей, ни любимой близкой души.

 Итак, вернемся в тот день, когда я купил белую рубашку и возвращался в свою убогую квартиру, чтобы свести счеты с жизнью.

Навстречу мне шла девушка. Она улыбалась. Ветер лохматил ее светлые распущенные волосы, а широкую красную юбку развевал, как знамя. Одной рукой девушка поправляла запутавшиеся волосы, а в другой руке держала какую-то книжечку. Казалось, она не шла, а плавно летела по воздуху, как прекрасный светлый ангел в солнечном сиянии. Я остановился, завороженный этим чудесным зрелищем.

Приблизившись, девушка посмотрела мне прямо в глаза, все также сияя улыбкой. Внезапно она споткнулась, и книжечка вылетела из ее руки. Я подхватил девушку. Она рассмеялась: «Спасибо!» и меня как будто обдало утренней свежестью. Какая-то вдруг безудержная радость охватила меня, вкус которой я уже забыл. Я с удивлением осознал, что тоже смеюсь.

Из книжечки веером высыпали открытки. Продолжая смеяться, мы оба кинулись собирать их с асфальта. Я взял одну открытку и увидел, что это фотография члена Политбюро компартии Советского Союза Черненко. Я поднял другую – Соломенцев, потом еще – Брежнев. Я с удивлением оглядел разбросанные на тротуаре карточки. На меня смотрели остальные партийные деятели: Косыгин, Громыко, Суслов, Долгих, Капитонов и прочие.

- Что это такое? – воскликнул я и с удивлением посмотрел в бирюзовые глаза.

- Члены Политбюро коммунистической партии Советского Союза, – смеясь и, как будто извиняясь, ответила девушка.

- Зачем, зачем Вам эта гадость?!

- Сама не знаю зачем, - девушка пожала плечами.

- Интересная Вы девушка. Первый раз такую встречаю.

- А у Вас глаза такие прозрачные, что издалека смотрятся почти белыми. Я и споткнулась, потому что засмотрелась.

Мне захотелось схватить ее в охапку и уже никогда не отпускать. И еще целовать ее лицо, руки, ее всю. Я глубоко вдохнул и выдохнул, охваченный неудержимым желанием ее любить.

- У тебя глаза цвета морской волны, – сказал я.

- А ты куда идешь?

- Я шел домой убить себя. Вот рубашку свежую купил.

- Как это убить? Не надо, я прошу тебя! Теперь, когда мы встретились! Не надо!

- Наверно, тебя мне послали небеса. Кажется, что я уже не могу без тебя жить. Ты кто?

- Наверно, действительно, твое спасение. А ты - мое. Возьмешь меня с собой?

- Да. Кажется, я уже не смогу без тебя.

Мы пошли в сторону моего дома, оставив растерянные физиономии «членов Политбюро» валяться на асфальте. Мы шли, держа друг друга за руки, будто шли под венец. Казалось, что мы знали друг друга вечность.

В моей квартире мы самозабвенно любили друг друга. Наши души в восторге взмывали вверх и казалось, сливались в одну.

- Счастье, счастье, какое счастье! – она повторяла это бесконечное множество раз, улыбаясь блаженной улыбкой, когда мои руки лепили из ее тела Венеру, прекрасную Елену, Афродиту из пены морской, и Бог знает еще какое совершенство женской природы, известное человечеству.

В какой-то момент она обхватила мою голову. В ее глазах стояли слезы:

- Как же ты мог, не дождавшись меня, решиться умереть? А вдруг бы я завтра пошла по этой дороге. Что тогда? Ты бы уже убил себя?! Нет, нет, какое счастье, что мы встретились. Страшно подумать, что бы было, вернее, чтобы тебя не было… Ты ведь больше никогда, никогда не будешь думать о смерти? – она вглядывалась в мои глаза, словно пытаясь прочитать ответ, и тут же начала их целовать.

Неизвестно, сколько бы эта упоительная сказка продолжалась, если бы мы не поняли, что голодны. Посмотрев на часы, мы удивились, что не заметили, как наступил вечер, а потом и ночь. Рассвет мы тоже пропустили. На кухне я нашел только четвертинку буханки хлеба, банку кабачковой икры и яблоко. Еще бутылку сухого красного вина. Подкрепившись хлебом с икрой, мы пили вино, откусывая попеременно яблоко и прерывая трапезу поцелуями.

- Вот теперь мы совсем, как Адам и Ева – смеялась она.

Казалось, что мы были одни в этом мире. Мы любили и никак не могли оторваться друг от друга, как жаждущий в пустыне вдруг встречает источник воды и никак не может напиться.

Я рассказывал ей про дореволюционную Россию, про белую гвардию, про царя, царскую семью, про их расстрел, православную веру и про то, как я ненавижу советскую власть. Я читал ей свои стихи, пел свои песни, рассказывал ей про Булгакова, про его «Мастера и Маргариту». Ее удивило, что Мастер встретил Маргариту также на улице, только в руках у Маргариты были не фотографии членов Политбюро, а желтые цветы, которые показались Мастеру тоже отвратительными. Она слушала мой рассказ и стала называть меня: «Мой Мастер».

С тех пор мы почти не расставались. Она переехала жить ко мне. Ее отец - высокопоставленный партийный работник был возмущен тем, что его дочь связалась с таким типом, как я. Неоднократно родители с милицией возвращали ее домой. Уже на следующий день она снова приезжала ко мне. Так повторялось много раз. Она убегала, ее возвращали домой, пока в конец концов стараниями ее отца меня не определили в психиатрическую больницу.

В больнице я писал стихи, песни. Меня кормили какими-то лекарствами. Иногда огромные санитары с тупыми лицами избивали меня, повторяя одни и те же слова: «Мы научим тебя, негодяй, Родину и советскую власть любить». Вскоре я стал тихим, спокойным и покладистым.

Когда через год меня выпустили, я встретился со своей любимой. Моя Маргарита уже была совсем другой, с чужими, какими-то потухшими глазами. Она сказала, что нам не стоит больше встречаться, что те дни нашей любви были наваждением.

После этого я пошел в церковь и долго стоял на коленях перед иконой Богородицы. Мне стало еще хуже, чем раньше. Год назад я хотя бы желал смерти, а теперь я ничего не хотел, даже умереть».

Поручик Микки внезапно прервал рассказ и спросил нас:

- Вы тоже считаете меня сумасшедшим?

Его красивое нервное лицо с тонкими чертами, как у святых на иконах, со светло-русыми усами и бородкой клинышком имело встревоженный вид.

- Нет, что Вы! Мы так не считаем – хором заверили мы Микки.

Однако, он угадал. Именно эта мысль мелькнула у нас в головах. Он будто прочитал ее или просто увидел в наших глазах удивленный страх. Нам не хотелось огорчать его. Микки был умелый рассказчик и замечательный актер. Хорошо поставленный голос, витиеватая речь и вдохновенное лицо заставляли нас слушать его, затаив дыхание.

 Мы - это три подруги, молодые специалисты, инженеры, приехавшие в Ригу на работу по распределению из центра России после окончания политехнического института на крупное производственное объединение. Мы жили в общежитии от предприятия. Мой друг много рассказывал об эпатажном актере, которого все называли поручик Микки и который ходил по Риге в форме белого офицера. Меня всегда интересовали неординарные личности, и я уговорила своего друга устроить нам с подругами встречу со странным поручиком Микки. Друг пригласил актера к себе на квартиру. Мы закупили продукты, водку, накрыли стол.

Он пил много, но совсем не пьянел. В этой встрече, на первый взгляд напоминающей обычные дружеские посиделки, мы, прежде всего, были зрителями, а он - актером. Он рассказывал нам байки из жизни известных людей из числа рижской богемы, с кем он был дружен, пел свои песни, читал стихи, рассказывал разные истории и в том числе о своей неудавшейся попытке самоубийства и любви.

- Так чем же в конце концов закончилась эта история Вашей любви? - задал кто-то из нас вопрос актеру.

- Ничем. С тех пор я ее никогда не видел. К счастью, мысли о суициде тоже более не посещали меня.

Он ударил пальцами по струнам гитары, заиграл знакомую мелодию и запел красивый романс. Слова были его, а вот музыка оказалась знаменитой - композитора Свиридова к повести Пушкина «Метель». Действительно, романс звучал так, как будто был написан в дореволюционную эпоху.

««…голубая бледность нежного плеча…», - пел поручик Мики и далее под чудные звуки свиридовской музыки выводил: «Метет метель, метет метель…», и о том, что напела ему метель: «Что лучше нет тебя на свете, что в мире краше нет любви твоей…».

 Потом он читал свою поэму «Девушка с глазами Христа». Может, ее он тоже посвятил этой девушке с бирюзовыми глазами.

Поручик Микки не только пел грустные песни, но и рассказывал смешные истории, забавно изображал Ленина, картаво выкрикивая: «Пгоститутку Тгоцкого в кабак не пускать!».

Мы слушали его, как завороженные, на протяжении всего вечера, и две мысли периодически и попеременно возникали в наших молодых головах: гений и сумасшедший. На его тонкое вдохновенное лицо с какой-то нервной красотой хотелось смотреть. Казалось, что он явился откуда-то из малознакомого нам прошлого. И дело было не в форме офицера царской армии, которая ладно сидела на его невысокой стройной фигуре. Он был таким весь – нездешний, не из нашего времени.

Мы не скупились на восторженные комплименты, очарованные многочисленными талантами поручика Микки. Было впечатление, будто мы побывали на спектакле театра одного актера.

Время пролетело незаметно. Уже за полночь мы проводили Микки до автобуса. Нам надо было возвращаться в общежитие в другую сторону. Микки был возбужден и как будто счастлив. Три молодые симпатичные девушки фанатично благодарили его за незабываемый вечер и называли его песни и стихи талантливыми. Это придало ему сил.

Он показался нам трогательным и одиноким. Сердце за него болело. Поручик Микки напомнил мне героя Достоевского князя Мышкина по чистоте, доброте и незащищенности от окружающего мира.

Как бы то ни было, встреча с таким неординарным человеком запомнилась. Более того, одна из нас, наверное, самая впечатлительная даже как будто влюбилась в поручика Микки. На следующий день она только и говорила о нем, бесконечно им восторгаясь. Она думала о том, как встретиться с поручиком Микки, советуясь с нами по поводу предлога. Например: будет ли странным, если она попросит его подготовить ее к поступлению в театральный вуз? Мы же, хоть тоже находившиеся под большим впечатлением от личности поручика Микки, но трезво смотревшие на ситуацию, предложили ей не спешить. Пусть пройдет какое-то время, советовали мы, чтобы понять: нужны ли вообще какие-то отношения с таким странным человеком или нет? Так и вышло. Наша подруга успокоилась и оставила затею снова встретиться с поручиком Микки.

Это было впечатление того времени – далекого 1982 года. С тех пор прошло более тридцати лет. Мне вдруг захотелось узнать: а как сегодня живет поручик Микки? И как он прожил все эти годы? Я была уверена, что найду в интернете какие-то сведения о нем, если, конечно, он жив. Ему должно быть около шестидесяти пяти…

И действительно, в сети я нашла много информации о поручике Микки. Он остался верен себе. Где-то про него пишут: казачий ротмистр, где-то - казачий полковник. Все также ходит в белогвардейской форме, правда не совсем понятной: то ли какого-то рижского драгунского, то ли казачьего полка. Во всяком случае, теперь он состоит в рядах казачества. В 80-е годы он организовывал в Риге монархическую организацию. Снялся в роли белого офицера в фильме «Государственная граница». В 90-е создал в Риге военно-исторический клуб.

Потом в те же 90-е он уехал в Приднестровье и участвовал в тогдашних военных действиях в рядах русского казачества. Когда рижские власти отказали в перерегистрации военно-исторического клуба, он зарегистрировал его в Москве. Теперь он постоянно живет в Москве. Поседевший поручик Микки активно участвует в разных мероприятиях и акциях, например, в движении за вынос тела Ленина из мавзолея. Его называют в интернете и «городским сумасшедшим», и «ряженым», «фриком» и просто «душевно больным». Однако, есть у него и соратники, и поклонники. Теперь у него много единомышленников из числа казаков. В интернете я также нашла хороший добрый фильм о нем. Про семью его нигде не сказано ни слова. Такое впечатление, что семью он так и не создал.

Прочитав все о нем в интернете, увидев его теперешнего, я испытала противоречивые чувства. Первое - это разочарование. Тот же горящий взгляд, те же витиеватые нездешние речи, хоть и новые песни, но все на те же темы. Тогда, в 80-е годы его демарши смотрелись вызовом, исключительным явлением. Он был такой один. А в наше время полно разных чудаков. Эпатаж для многих является средством не протеста, а методом обратить на себя внимание, способом зарабатывания денег. Вряд-ли в этом можно было бы заподозрить нашего героя. Поручик Мики меньше всего думает о деньгах. Он сейчас еще более кажется героем, заблудившимся в эпохах. Постаревший странный человек, застрявший в начале двадцатого века.

Да, поначалу я почувствовала разочарование, но позже подумала: а каким я ожидала увидеть его? Разве можно его представить в ином образе: бизнесменом, банкиром, фитнес-тренером, менеджером, примерным бухгалтером или каким-нибудь, прости Господи, мерчендайзером - супервайзером? Нет, это невозможно. Он остался верен себе. Он все также обожает старую Россию и русское офицерство, но теперь уже в его творчестве появилось много новых песен и не только про начало двадцатого века. Так, часть из них посвящена событиям в Приднестровье, участником которых он был сам. Из интернета я узнала, что он часто выступает со своими песнями в музее-квартире Михаила Булгакова. И пусть он состарился и многим кажется городским сумасшедшим, но в этом своем костюмированном существовании он гораздо честнее, чище и порядочнее многих, считающих себя умными, здоровыми и успешными. И они никогда не поймут друг друга, потому что живут в разных системах ценностей. Он беззаветно хранит в своей душе русский дух и представление о чести русского офицерства. Он продолжает переживать за Россию, за ее будущее. Он один такой. Театр одного актера продолжается.

PS. Я написала этот рассказ в апреле 2014 года еще до известных украинских событий. Когда же снова вернулась к нему, война на юго-востоке Украины была в самом разгаре. С каждой новой жертвой, с каждым новым разбомбленным домом, пропасть непонимания между Киевом и Новороссией увеличивалась. Все мосты сожжены, и сегодня совершенно непонятно: будет когда-нибудь конец всему этому ужасу. Я была уверена, что наш герой не сможет быть в стороне от событий на Донбасе. Так и оказалось. Я моментально нашла в интернете сюжет о выступлении поручика Микки перед ополченцами в Донецке. Я называю его так условно. Сам он, возможно, уже давно забыл это рижское прозвище. Теперь его, как и положено в почтенном возрасте, называют исключительно по фамилии и имени-отчеству. Разумеется, я не буду называть их, ведь речь идет о конкретном человеке, а описанный мной образ поручика Микки все-таки домыслен мною, и может быть не совсем точен. Скажу только, что его фамилия, имя и отчество в своем сочетании звучат гармонично, по-русски и вполне актуально, как в начале века, так и сейчас. В том видео в Новороссии он играл на гитаре и пел свои песни. Зрителей – коротко стриженных молодых мужчин было немного, но наш герой пел со свойственными ему вдохновением и искренностью. Настоящий артист будет выкладываться до конца даже перед одним зрителем или тремя, как это было тогда в Риге, когда мы – юные девушки слушали его рассказы и песни, открыв рот. Просмотрев этот видеосюжет, я подумала: «Нет, он - не заплутавший во времени персонаж, он - настоящий. Да, со своим особенным лицом, со своими странностями, но настоящий. Живет, как чувствует, сохранив в своей душе веру в идеалы русского воинства».