1

Все заровняла черная земля,

Над ними обелиски не поставят,

И только ветры, стебли ковыля

Осенними ночами шевеля,

Осанну им споют – и не слукавят.

2

Исповедь бывшего зэка, рассказанная им в купе скорого поезда

Я не дурил, не шестерил,

И думал – буду жить, как жил,

Вот только время завернуло круто;

Не так сказал и не о том,

Меня пометили крестом,

Пришли, велели, чтоб собрался в три минуты.

Прошли и осень, и зима,

И раскрутилась кутерьма,

И на «десятку» «тройка» укатала:

За что? Один лишь знает Бог,

В «столыпин» сел и первый срок

Мотал по трассе Беломор-канала.

Таких как я там был навал

И быстро строился канал,

И я как вол пахал – ведь сил хватало,

Пять лет с лопатою в руке,

В грязи: и в глине, и в песке –

До черта нас тогда поумирало.

Потом осваивал тайгу,

Я заработал там цингу,

И шамкать стал с тех пор как фраер старый,

Но отмотал я первый срок,

И вышел – рад как сосунок,

Не зная, что вернусь на те же нары.

Везде рабочие нужны,

Ведь дел немало у страны;

Я думал – никаких проблем с работой…

Ия вломился в кабинет,

Сидел там дядя – лыс и сед,

И руку всем входящим жал с охотой.

Но в справку глянул кадровик,

И почему-то сразу сник,

И разъяснил, не пряча хмык, что места – нету,

Мол, есть комплект и есть состав,

А если – мыслишь: я не прав –

Валяй, пиши в центральную газету.

Я так помыкался с годок,

И вышло мерить новый срок,

И я, сынок, опять вернулся в зону;

Меня забрали просто так,

И закатали четвертак –

За саботаж и связи с áнглийским шпионом.

Как выжил я – не знаю сам:

Валил деревья по лесам,

И в шахте обушком кромсал породу…

А годы шли под хвост коту,

Сквозь суету и маяту –

Все лучшие и молодые годы.

Как выжил я – не знаю сам:

Валил деревья по лесам,

И в шахте обушком кромсал породу…

А годы шли под хвост коту,

Сквозь суету и маяту –

Все лучшие и молодые годы.

Но в жизни есть конец всему,

Ввек не забыть мне Колыму…

«Спасибо Вам, товарищ Ворошилов…»

Я эту песню напевал,

Когда встречал меня вокзал,

И от волненья сердце сладко ныло.

Счастливый выпал мне билет,

Скостивший срок на десять лет;

Со мной ошибка вышла в чистом виде,

Сказала – нет на мне вины,

Но извинить Вы нас должны,

И я кивал, что, де-скать, не в обиде.

Но нет жены и нет родни;

По тюрьмам сгинули одни,

Других война прибрала мировая,

Я ж в сорок лет почти старик,

Пускаться впору в плач и в крик,

И под уклон пошла моя кривая.

Теперь я старый и больной,

Все зубы съедены цингой,

И не воротишь прожитые годы;

Я пью теперь за тех, других,

Я поминаю мертвых, их –

Всех тех, что не увидели свободы…

Близка могильная постель,

И не берет проклятый хмель;

Воспоминаний рой подкатит комом,

И вижу зэков серый строй,

Собак, и вышки, и конвой,

Барак сырой, на годы ставший домом…

Теперь один твердит – не знал,

Другой – приказы выполнял,

А в результате вовсе нет виновных,

А третий – бывший вертухай

Плюет на весь наш вой и хай,

Уж он-то всем доволен, безусловно.

Но я скажу тебе, сынок,

Что наши годы как песок,

Сойдет песок, в душе осядет злато,

А я – на все махнул рукой,

Скорей бы уж настал покой,

Я правых не ищу и виноватых…

Прощай же – мне сходить пора,

Ждет в коммуналке конура,

На плитке чай я утром разогрею;

Прости, ослабил тормоза,

Ночь не усну, закрыв глаза,

И те же мысли гнать я буду в шею:

Про то, что вышло все не так,

Поперло наперекосяк –

И почему ж я принял эту муку?

Давай, прощальную налей,

Ее мы выпьем – за друзей,

Прощай, сынок, на вечную разлуку.

3

Анкета или воспоминание о недавнем прошлом

Сын за отца не отвечает,

За брата – брат, за свата – кум,

Сегодня всяк про это знает,

И зря не поднимает шум;

Что время поминать иное,

Весьма недавнее, весьма,

Где на весах Судьбы порою

Так много значили слова…

О, всемогущая анкета,

Для тех – стезя, а тем – итог;

Порой опять припомнишь это,

Как ты сидел у кабинета,

Всю жизнь вгоняя в бисер строк.

И ты с подробностью дотошной

Все должен выложить сполна;

За все, про все, что было в прошлом –

Событья, даты, имена…

Бьет свет в лицо и шустрый дядя

Листает дело не спеша;

На все про все дотошно глядя,

Твоя ж мурыжится душа.

И папиросный дым клубится,

Вопросы лепит он свои;

«Мол, вправду ль не был за границей,

И из каковской Вы семьи?»

Я разъясняю – из каковской,

Что пролетарий был мой дед,

И что товарищ Маяковский –

Любимый сызмальства поэт.

- Да, пролетарий дед Василий,

Но прадед деда был кулак;

И этот факт от нас Вы скрыли,

А это, кстати, не пустяк…

Свет лампы в дыме папиросном

Горит, неистов и тяжел;

И разделяют нас вопросы,

И плюс сукном покрытый стол.

- В октябрь семнадцатого года?..

Как раз мне было года два –

Ах, нет в родне врагов народа,

В порядке наша вся порода,

И искренни мои слова…

Я также объяснил подробно,

Что не был никогда в плену.

Имею родственников в Гродно,

И что на фронте – всю войну.

Да, три ранения имею,

Верховным ордена даны;

И скрыть, конечно, не посмею,

Что в сорок первом с батареей

Был в окруженьи брат жены…

В войну не клал поклоны пулям,

Но от вопросов брал мандраж;

Мы всякого тогда хлебнули,

Анкеты б нас не обманули,

Там было ясно – наш, не наш…

О, всемогущая анкета,

Всем смертным сразу Бог и Царь;

Таким привычным было это,

Элементарным как букварь.

Таким привычным это стало,

Как пара стоптанных штиблет;

И, верно, лет пройдет немало,

Пока начнется все сначала,

И жить мы будем без анкет.

......

Когда ж настанет время это,

Где нас не будет бить мандраж,

Где мы забудем все анкеты –

Желанный век Добра и Света,

Где каждый будет только «наш»?

1986

4

Баллада про слово «за»

Не одна над нами прошла гроза,

Сколько слов обратилось в дело,

С давних пор полюбили мы слово «за»,

С ним живем и гордо, и смело.

Едем тихо, все давим на тормоза,

И глядим за собою в оба;

От речей, где нет любимого «за»

В дрожь кидает нас как от озноба.

Непокорным деткам грозит лоза,

Много хуже бывает взрослым;

Ах, для нас это слово не просто «за»,

А спасающий в бурю остров.

Нас словечко это взяло в тиски,

Крыть словечко нам это – нечем;

Заменяем мы часто поднятьем руки

Эту часть послушную речи.

И пускай над кем-то гремит гроза,

Нам ли спорить с веленьем плоти;

Ах, вполне гармонически наше «за»

Сочетается с нашим «против».

Ведь давно за тебя написан ответ,

И звучит он в согласном хоре –

Ты свое с другими выкрикнешь «нет»,

Выказав радость во взоре.

Надоело же мне отводить глаза,

И, прервав кромешную скуку,

Я – один – из всех – не сказавший «за»,

Свою опускаю руку…

5

Баллада о невзорванных шурфах

«Зачеты» - перевыполнение заключенными плана на 121%.

В этом случае день срока шел за три.

Мы в шахте аммоналом рвали штрек,

Дымился шнур, и взрывы громыхали –

Породы дали – что тебе Казбек,

И думали, мол, никакой печали.

Рвалися мышцы и тупились буры,

Мы матюкнулись много раз подряд,

Когда старшой сказал, что в зоне – шкуры,

И что зачеты в этот раз летят.

Мол, в этот месяц выработки мало –

Успеем или нет – еще вопрос;

Ну что ж – заложим больше аммонала

Из нас негромко кто-то произнес.

Нам здесь не выдавали 200 грамм,

И интервью не брали репортеры;

Бурили – по не взорванным шурфам,

Чтоб на горá породы выдать горы.

Буришь – и мысль: рванет иль пронесет

Свербит в мозгу бессонною занозой.

Ведь если что – то доктор не спасет,

И лить уже никто не будет слезы.

А с мертвецов, скажу я, взятки – гладки,

А слезы друга – злы и солоны;

Твой номер краской выведут на пятке,

И ждать в сарай положат до весны.

Лом – мерзлый грунт зимою не берет,

А если рвать – не напастись взрывчаткой.

Он ничего – он малость подождет

Покойник – смирный парень с крепкой хваткой.

В дубленках не гуляли мы и в фетрах,

Пыль на зубах перетирая в грязь;

Мы на горá давали кубометры,

Ни километры в землю углубясь.

…Вот ахнул взрыв, когда его не ждали,

Двоим отныне не встречать восход –

Имен их не запишут на скрижали,

По ним газета в голос не всплакнет.

Спустя всего лишь час – погиб другой –

Домолй он ехал через две недели;

И со слезами в голосе старшой

Сказал: «Да что ж вы, братцы, ошалели?»

Назавтра утром грянул новый взрыв –

Еще троим не видеть света Божья;

Лежат, глаза незрячие открыв,

Тебя ж озноб колотит мелкой дрожью.

Мы дали свой процент в конце концов,

Довольны все, а мертвые – тем паче.

Ведь недовольных нет средь мертвецов –

Они не возразят и не заплачут.

В бригаде было больше сорока,

К концу осталось меньше половины;

Лежат зэка, торчит нога, рука –

И кровь сочится из-под мешковины…

Такая вот история простая –

История, она всегда проста,

Как души мертвых, что в лазури тают,

И как свинцом залитые уста.

Я нынче предлагаю выпить вам –

За тех, кто платит жизни эту цену;

Кто бурит по не взорванным шурфам,

И должен подорваться непременно.

6

Баллада про отменное долголетие

Ни подарочек к дню рождения,

Ни наследства по завещанию –

Четвертак получила Ксения

От «Особого Совещания».

Дело было порой грозовою,

И ненастною, и осеннею;

И прошли сапоги кирзовые

Прямо с ходу по жизни Ксениной.

И осталось детишек трое,

Трое деток врага народа.

Увели ее под конвоем,

И былое кануло в воду.

Как она тогда убивалась –

На этапе, и после – в БУРе;

Но не скурвилась, не сломалась,

И судьбе не сдавалась, шкуре.

И пошла мытарства накручивать,

Пересылки, этапы со шмонами.

И пошли те деньки колючие

В стыках рельс громыхать вагонами.

Дни цинготные и тифозные,

Ослабевшие от дистрофии.

И голодные, и морозные –

Зашагали по всей России.

Поднималась она с петухами,

И работала – споро да ловко.

Уважительно вертухаи

Говорили – крепка, жидовка…

Но, зубами скрипя от ярости,

Матеря судьбу свою, шкоду,

Дотянула Ксюша до старости,

И увидела все ж свободу.

Я скажу – не встречал, пожалуй,

В жизни большего жизнелюба.

Хоть годков ей было немало,

Хоть во рту – ни единого зуба.

Она прошлому память оставила,

Вечно – с внуками да с тарелкам.

Лишь при имени «батьки» Сталина

Бьет озноб ее дрожью мелкою.

Каждый день, в половине третьего

Ксюша с внучкой гуляет сквером.

Преотменного долголетия

Нам служа завидным примером.

7

Восемь лет

Ах, право – восемь лет не срок

Пред двадцатью пятью годами;

Так почему ж порой висок

Свербит осенними ночами?

И не могу никак уснуть –

Вновь предо мной – мои этапы,

И снова бесконечен путь,

И машут вслед мне – елей лапы.

Хоть в петлю лезь от тяжких дум,

Срок «восемь лет» - смешной и краткий,

Ведь не тебя ж сегодня кум

Позвал за новою десяткой…

Звучит сигнал – и снова мы

В пути – негаданно, нежданно…

Сменили ветры Колымы

На зной и степи Казахстана.

И не поймешь – куда везут?

Стучат немолчные колеса;

Умерших ночью погребут

Наутро тут же у откоса.

Какой-то в раж вошел злодей,

Набил в вагон две сотни зэков;

Где возят восемь лошадей,

Иль сорок вольных человеков.

От жажды все горит во рту,

Здесь не доедет каждый пятый,

Так просто подвести черту –

Встать и пойти на автоматы.

Раздастся выстрел – и кранты;

На номер табель меньше будет,

Но хорошо усвоил ты,

Что все же есть на свете люди.

Они помогут и спасут,

Не предадут, в беде не бросят;

Воды и хлеба подадут,

И ни о чем зазря не спросят.

И снова дальше крест несешь,

Надежда снова множит силы;

Что стук колес и злой галдеж,

И возле насыпи – могилы.

У нас смертей не будет двух,

Бояться гибели не надо,

Превыше грешной плоти – дух,

Превыше лжи – пребудет Правда.

А что себя спасти не смог

От этих, с чистыми руками –

Так, право, восемь лет – не срок

Пред двадцатью пятью годами.

8

Палачи и жертвы

Когда за полночь часы бьют в ночи –

К своим жертвам приходят палачи;

И тогда они из гроба встают,

И наводят именинный уют,

И усевшися впритирочку, в ряд –

Так душевно за жизнь говорят,

Благолепны, веселы и тихи,

И друг другу отпускают грехи.

......

Кат с казненными – водой не разлей,

Как компания из лучших друзей.

Так балакают они до утра,

Позабыв, что расходиться пора.

А на утро, как петух прокричит,

Возвращаются – опять под гранит,

Иль под мраморную просто плиту,

Или в вечную мерзлоту.

9

Лагерный реквием

Безымянны в могильной стыни

Миллионы невиноватых –

Жертвы Треблинки и Катыни,

И создатели славы тридцатых.

Ни крестов наверху, ни надгробий,

И лежат они там ни во гробе –

В арестантских робах, в бушлатах –

Миллионы невиноватых.

Замерзавшие на Васюгане,

Лес валившие по Индигирке,

Погибавшие в Магадане –

В черепах пулевые дырки.

Все бульдозеры заровняли,

И не в мраморе, не в металле

Ни холма, ни знака, ни меты –

Ничего не осталось, нету…

Неразъемны земли оковы,

И поземка метет со свистом…

Мета – голод тридцать второго;

Знак – в затылке пуля чекиста.

Как решение нацвопроса

В ямах общих – безглазы, безносы

Спят вповалку поволжские немцы,

Ингуши, татары, чеченцы…

......

От Торжка до пустыни Гоби

Кто утрет материнские слезы?

Кто на тяжкий мрамор надгробий

В день пасхальный положит розы?

Ах, какая святая сила,

Так, чтоб всем им сполна хватило,

Всех вспомянет и все оплатит,

И, оплакав, скажет нам – хватит..

10

Господь наш милосерд, но всех простить?! –

Несправедливо – в этом нет сомненья;

И разве можно было б в мире жить,

Когда б не вера в праведное мщенье?

11

…И все дотла сгорело в этой топке,

Лишь звезды те же все над головой,

И неизменны траурные сопки,

Да холмики, поросшие травой.

1980-е гг.