Через несколько лет после октябрьского большевицкого переворота, в 1921–1922 годах во время братоубийственной разрушительной войны российская земля оказалась во власти массового голода, который вошел в историю под названием «голод в Поволжье». Это название по своей сути лишь частично отражает его гигантские масштабы: разразившийся массовый голод охватил не только Поволжье, но и многочисленные деревни и села, города и поселки на огромной территории, включая Южную Украину, Крым, Башкирию, Казахстан, Приуралье и Западную Сибирь. Этот страшный голод впервые за многие столетия поразил 35 российский губерний с общей численностью населения 90 миллионов человек, из которых голодало чуть меньше половины. Он не обошел стороной ни здоровых, ни больных, ни взрослых, ни детей. Голодной смертью в тяжелых страданиях и невыносимых муках умерло великое множество людей, и среди них подавляющее большинство – крестьяне, которые, работая от зари до зари, своими руками добывали хлеб насущный, спасавший людей во все времена от голодной смерти. Общее число жертв этого страшного голода – более пяти миллионов человек. Всего же только за годы гражданской братоубийственной войны ушло из жизни более 15 миллионов человек.

Многие миллионы людей в тяжелых муках умирали голодной смертью, а большевицкие вожаки в декабре 1922 года приняли преступное решение: «Признать государственно необходимым вывоз хлеба в размере до 50 миллионов пудов». Награбленные у крестьян десятки миллионов пудов хлеба отправлялись в Германию для снабжения многомиллионной армии наемных «интернационалистов». Большевицкие вооруженные служаки, выполняя приказ своих вожаков, варварски грабили хлеб у обездоленных нищих крестьян вплоть до последнего зерна, заведомо вынося им смертный приговор.

Многочисленные, расплодившиеся повсеместно большевицкие вожаки и их приспешники в те голодные годы жили на широкую ногу, ни в чем себе не отказывая, и об этом свидетельствуют многие исторические и мемуарные источники. В частности, Наталья Седова, вторая жена Льва Троцкого, одного из организаторов октябрьского переворота, писала: «...Красной кетовой икры было в изобилии... Этой неизменной икрой окрашены не только в моей памяти первые годы революции». По своему скудоумию она не могла понять, что первые годы октябрьского переворота были действительно окрашены только не кетовой икрой, а кровью многих миллионов безвинных жертв революции.

Под лозунгом якобы спасения голодающих вооруженными большевицкими служаками было изъято, а вернее, награблено церковных ценностей на сумму 2,5 миллиарда золотых рублей. Из этой огромной суммы лишь ничтожно малая часть, только один миллион, была потрачена на закупку за рубежом продовольствия для голодающих, а остальные денежные средства разбазаривались по собственному усмотрению партийных вожаков: якобы на приближение мировой революции с целью захватить власть везде и всюду, на закупку дорогостоящих кожанок и револьверов. Любому благочестивому человеку вполне очевидно: не спасать голодающих намеревались самозваные большевицкие вожаки, опьяненные властью, а грабить, разделять и властвовать, как это предписывал «вождь мирового пролетариата», следуя западной науке разрушения, которую он досконально и обстоятельно изучал долгие годы, живя за чужой счет в чужой стране – Швейцарии. А русский и братские народы при такой нераздельной власти самозваных большевиков, свободных от стыда и совести, умирали голодной смертью.

Большевицкие вожаки и смотревшие им в рот партийные прихлебатели разных мастей в оправдание своей неспособности без насилия и кровопролития управлять страной объясняли «темному» народу причину голодной массовой смерти просто и понятно: голод в России в начале 20-годов был вызван засухой. Засуха в России в 1921 году действительно была, и она охватила около 22 % посевных площадей. Неурожайные, или голодные годы из-за засухи или других неблагоприятных погодных условий, когда нарушается равномерное распределение осадков по сезонам в течение года и наблюдаются резкие изменения температуры с необычным ее повышением летом, случались и не раз на российской земле и до большевицкого переворота. В те голодные годы, конечно же, ощущалась нехватка продовольствия во всей стране. Однако такая продовольственная проблема не приводила к массовой гибели людей, к заметному повышению смертности населения из-за голода. От голодной смерти их спасали государственные запасы хлеба, и хлеб самих крестьян, который запасался в каждой семье и бережно хранился на всякий черный день, чтобы не остаться без куска хлеба, если предстоящий год будет неурожайный.

Называть засуху основной причиной массового голода в начале двадцатых годов прошлого века, как это делали партийные «мудрецы» долгие десятилетия после октябрьского переворота и как это преподносилось в советских учебниках, не только безрассудно, но и бесстыдно. Ведь любому здравомыслящему благоразумному человеку вполне понятно: если бы накапливались государственные запасы хлеба, как это делалось каждый год в России до октябрьского переворота, если бы не грабили большевицкие вооруженные служаки днем и ночью беззащитных крестьян, отнимая у них последний хлеб, то, очевидно, не было бы голодной смерти миллионов людей, подавляющее большинство которых своими руками добывали хлеб насущный. Пострадали от голода в основном труженики, а не нахлебники: среди голодающих не было расплодившихся, как на дрожжах, многочисленных самозваных большевицких вожаков, восседавших на всех ступенях самозваной власти. Среди них не было и вооруженных грабителей, и чекистов, «защищавших дело революции» и многих других партийных служак, прильнувших к дармовому корыту. Все они не пахали и не сеяли, не стояли у станка, а пили и ели от пуза, ни в чем себе не отказывая, даже в голодные годы.

Любому благоразумному человеку становится очевидным, что только засуха в 1921 году не могла привести к массовому голоду на земле российской с миллионными жертвами. В последнее время в разных исторических источниках называются и другие причины этого страшного голода: разрушительные последствия гражданской войны, повсеместная разруха, кризис власти и чрезмерное завышение объемов продразверстки, в результате которого многие крестьяне лишились не только запасов хлеба для собственного обеспечения, но и посевных семян, что привело к значительному увеличению незасеянных площадей и, как следствие, к резкому сокращению собранного урожая. Такое объяснение, хоть и ближе к истине, но оно не раскрывает в полной мере первопричину, породившую и братоубийственную войну, и повсеместную разруху, и сопутствующий им массовый голод.

Основная же первопричина массового голода и многих других рукотворных бед, свалившихся на головы беззащитных людей на российских просторах, скрывается не столько в засухе и не столько в разрушительной братоубийственной войне, а сколько в полной неспособности полуобразованных большевиков, захвативших власть под началом «вождя мирового пролетариата», хоть как-то управлять обществом без насилия и кровопролития и навести хоть какой-то порядок в огромной стране, которая до октябрьского переворота была одной из самых сильных во всем мире. Главная же причина массового голода, вытекающая из основной первопричины, лежит на поверхности – она заключается в бандитском способе самозваных большевиков и их служак с винтовкой в руках добывать хлеб путем открытого вооруженного грабежа крестьян, который в большевицких документах, составленных отечественными полуграмотными «мудрецами» на западный манер, называется конфискацией, словом латинского происхождения, не понятного для простого народа, но по-своему трактованного партийными вожаками, которые якобы знали, как построить безбожный рай на земле чужими руками сначала в отдельно взятой стране, а потом и во всем мире, чтобы таким «единственно правильным» путем прибрать власть к своим окровавленным рукам на все времена.

Открытый вооруженный грабеж беззащитных крестьян, как бы он не назывался, как бы он не прикрывался решениями разных партийных сходок, включая сборища самых высоких партийных вожаков, восседавших в царских палатах древнего Кремля, есть тяжкое преступление против своего народа, повлекшего за собой десятки миллионов человеческих жертв. И одно из прямых и неоспоримых доказательств тому – реабилитация подавляющего большинства безвинный граждан, расстрелянных, загнанных в тюрьмы и сосланных в необжитые места для явной гибели и медленной смерти. Признание государством их полной невиновности было сделано после падения коммунистического режима, спустя долгие мучительные десятилетия, когда большевицкое клеймо «враг народа» не давало спокойно жить и трудиться многим миллионам безвинных людей, оклеветанных самозваной властью. Многомиллионные жертвы преступлений реабилитированы. Однако полная всесторонняя правовая оценка тем страшным злодеяниям в рамках действующих законов до сих пор не дана.

По той же основной первопричине и по той же главной причине на российский и братский народы обрушился еще один, не менее страшный голод в 1932–1933 годах с гораздо большим числом жертв – до восьми миллионов человек. Этот массовый голод охватил обширную территорию Советского Союза: Украину, Белоруссию, Северный Кавказ, Поволжье, Южный Урал, Западную Сибирь, Казахстан. Специфика этого голода заключается в том, что это был первый в истории нашего отечества, который не обусловливался природными факторами: в те годы не было ни засух, ни наводнений, ни других неблагоприятных погодных условий, которые могли бы привести к неурожаю и, следовательно, к массовому голоду. Поэтому в некоторых исторических источниках этот голод вполне обосновано называется организованным голодом. И организовали его не крестьяне, а большевицкие вожаки, взявшие сталинский курс на сплошную коллективизацию и ликвидацию «кулаков» как класса. Такому насильственному курсу противились крестьяне, отказываясь не только вступать в колхозы, но от принудительных непосильных так называемых хлебозаготовок, после выполнения которых во многих семьях не оставалось не только хлеба для собственного пропитания, но и семян для посева. Во многих губерниях, особенно южных, поднимались крестьянские восстания, для подавления которых большевицкие вожаки бросали вооруженные армейские войска. Даже такие безумные и преступные меры, когда против безоружных тружеников-крестьян направлялись по отмашке сверху свои же вооруженные соотечественники, большинство которых происходило из крестьян, не всегда приносили ожидаемые вожаками результаты. Тогда было принято негласное «единственно правильное» решение подавить сопротивление крестьян с помощью голода. И такое решение скрывалось в большевицких документах под благозвучной маской «сплошной коллективизации», которую большевицкие безумцы требовали от местных властей в самые кротчайшие сроки довести до ста процентов в каждой деревне, в каждом селе и в каждой станице.

Если первый массовый голод на российской земле случился вскоре после октябрьского переворота, то гораздо большему массовому голоду в начале тридцатых годов предшествовала другая не менее страшная рукотворная беда – массовое нашествие партийных активистов и их вооруженных служак на многочисленные деревни, села и станицы с целью «сплошной коллективизации», которая вылилась в сплошное бандитское разорение крестьян: ограбление и массовые аресты без суда и следствия наиболее крепких, работоспособных и трудолюбивых крестьян, которых расстреливали, сажали в тюрьмы и ссылали подальше от родных мест: кого на Крайний Север, кого на Соловки, а кого и в Сибирь. Остальных же крестьян (их было подавляющее большинство), лишив земли и имущества, принудительно загнали в колхозы, где они получали за свой труд не заработанный хлеб, а пресловутые палочки в трудовой книжке. Такие крестьяне-колхозники, хоть и считались свободными, не посаженными в тюрьмы и не высланными из родных мест, но оказались в жизни совсем не свободными от колхозов, где они вынуждены были по принуждению почти бесплатно работать. По сути это означало полное закабаление крестьян, которого никогда не было на российской земле, даже при крепостном праве, распространявшемся далеко не на всех крестьян, и при котором не было такого чудовищного рабства, подобного колхозному, когда колхозники вынуждены были работать семь дней в неделю и когда у них же через многочисленные непосильные поборы отнимали все вплоть до последнего зерна, оставляя разве что воздух, да и воздух могли бы отнять, если бы у большевицких «мудрецов» хватило смекалки и ума на такую незатейливую конфискацию, не говоря уж о совести, названную большевиками пережитком прошлого, с которым они призывали покончить раз и навсегда.

Коллективизация происходит от латинского слова «коллектив», означающее совокупность людей, объединенной общей работой и общими интересами. Коллективизация же, проводимая на российской земле большевицкими вожаками без царя в голове, превратилось в насильственное объединение крестьянских хозяйств в колхозы, где все наше, но не все мое, и где, хоть и общая работа, но далеко не общие интересы не только самих колхозников, но их руководителей, в большинстве случаев не знавших сельского хозяйства, но готовых сразу же действовать не как подсказывает богатый опыт земледелия, а как велят сверху партийные функционеры, весьма ограниченных способностей которых едва хватило лишь на то, чтобы усвоить совсем простое незамысловатое правило отнимать, разделять и властвовать.

Полуобразованные партийные вожаки во главе с «гениальным вождем, который все мог», не обремененные знаниями отечественной истории, не могли сделать правильные выводы из недавних событий, чтобы не совершать в дальнейшем преступных ошибок. К началу сплошной коллективизации всем здравомыслящим людям было очевидно, что организация после большевицкого переворота сельскохозяйственных коммун, где все наше, но ничего моего, кончились неудачей – многие коммуны сразу же начали распадаться, хотя они были организованы на добровольных началах – никто никого в коммуны не загонял, как это случилось при насильственной коллективизации. Не ладилось дело и в товариществах по совместной обработке земли, в которых обобщалось далеко не все, принадлежащее крестьянам. К тому времени было известно и другое, что в России до октябрьского переворота 1917 года благодаря аграрной реформе Столыпина было сделано многое – впервые за многие столетия государство обеспечивало крестьянам все права для свободного труда, в результате чего индивидуальные крестьянские хозяйства развивались более успешно, чем крупные хозяйства общин, несмотря на то, что сельскохозяйственные общины организовались по взаимному согласию крестьян, без принуждения.

Массовое нашествие на крестьян в начале тридцатых годов большевицкие вожаки тщательно планировали, взяв сталинский курс на сплошную коллективизацию и ликвидацию «кулаков» как класса. В официальных партийных бумагах такое сплошное нашествие выглядит весьма благонамеренно. Так, в представленном 3 января 1930 года проекте постановления «О темпах коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству» предусматривалось «сокращение сроков коллективизации в важнейших зерновых районах (Средняя и Нижняя Волга, Северный Кавказ) до 1−2 лет, для остальных зерновых районов – до 2−3 лет, для важнейших районов потребляющей полосы и остальных сырьевых районов – до 3−4 лет». В окончательном варианте проекта, отредактированном Иосифом Джугашвили (Сталиным) и Яковом Яковлевым (Эпштейном), были дополнительно сокращены и без того очень сжатые сроки коллективизации в зерновых районах, а про зажиточную часть крестьянства отмечалось, что партия перешла «от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества к политике ликвидации кулачества как класса». 6 января того же года этот проект постановления, проведенный через высшую партийное сборище (с единогласным одобрением с продолжительными бурными аплодисментами, переходящими в бросание лаптей) был утвержден самыми высокими партийными вожаками и опубликован в «Правде», весьма далекой от житейской правды. И тем самым накануне великого православного праздника Рождества Христова большевицкие вожаки преподнесли своеобразный рождественский «подарок» крестьянам, подавляющее большинство которых верили в Бога, не доверяя самозваным властителям, поклонявшимся своим партийным идолам и прославившимся грабежами и разбоями.

В связи с опубликованным документном о темпах коллективизации, предопределившим дальнейшие полное разорение крестьянских хозяйств, повсеместную разруху и массовый голод, возникает вполне правоверный вопрос: знали ли высокие партийные вожаки, окончательно редактировавшие проект постановления, хоть что-нибудь о сельском хозяйстве, которое они начали переустраивать на собственный лад, имея весьма смутное представление о нуждах народных? Ответ на этот вопрос очевиден каждому здравомыслящему человеку. Иосиф Джугашвили, спустившийся с кавказских гор, неоднократно бежавший из тюрем, скрывавшийся от наказаний и прятавший свое грузинское происхождение и истинное лицо под вымышленной фамилией, восседая в царских палатах древнего Кремля, не хотел знать, каким тяжким трудом русский мужик добывает хлеб насущный, хотя, заняв самый высокий престол нераздельной партийной власти и единолично управляя страной, он обязан был знать об этом. В познании крестьянской жизни не многим отличался от своего партийного патрона другой редактор проекта – Яков Эпштейн, народный комиссар земледелия, скрывавший свое еврейское происхождение под придуманной фамилией и сыгравший роковую роль в разорении крестьянства. На совести этих полуобразованных обезумевших большевицких вожаков – «отца всех народов», главного зачинщика бандитского нашествия на крестьян, через трупы пролезшего к вершине власти, и комиссара с незаконченным высшим образованием, весьма далекого от познания земледелия, – десятки миллионы арестованных тружеников-крестьян, расстрелянных, либо лишенных свободы или сосланных.

Постановлением о темпах коллективизации были созданы все предпосылки и подведена якобы законодательная база для репрессивных мер воздействия на крестьянство, которые по сути сводились к незаконных арестам без суда и следствия, бандитскому ограблению, расстрелам, лишением свободы и ссылкам многих миллионов безвинных крестьян.

В самом начале коллективизации сельское хозяйство страны лишилось значительной части наиболее работоспособного населения. Крепких трудолюбивых крестьян с богатым опытом земледелия либо расстреляли, либо загнали в тюрьмы, а их семьи выселили в отдаленные, не пригодные для жизни места, и таких безвинных жертв было миллионы. Часть здоровых и молодых крестьян не по их воле оказалась в органах чека и в армии. Их вооружали и по приказу направляли в деревни, села и станицы вовсе не для работы в поле, а для массовых арестов и грабежей своих соотечественников. Некоторым крестьянам, спасавшимся от принудительной коллективизации, удалось бежать в города и вопреки большевицким запретам устроиться с большим трудом на стройку, которая разворачивалась везде и всюду на бескрайних российских просторах в связи с объявленным курсом ускоренной индустриализации.

К значительной потере рабочей силы в сельской местности приобщилась еще одна страшная рукотворная беда – резкое сокращение поголовья сельскохозяйственного скота, в том числе и рабочего – быков и лошадей. Насильственное обобществление скота сразу же привело к ответной немедленной реакции смекалистых крестьян – массовому его забою, чтобы он не оказался в чужих руках и не стал социалистической собственностью. Существенно сократилось поголовье обобществленного скота и в колхозных стадах: из-за царившей вопиющей бесхозяйственности, нехватки кормов и очень плохого содержания, произошел небывалый массовый падеж рабочего и продуктивного скота: обобществленный скот, выгнанный на колхозный двор из теплых хозяйских хлевов, оказался под открытым небом, под дождем и снегом, так как не успели построить ни коровников для крупного рогатого скота, ни конюшен для лошадей, ни овчарен для овец, ни свинарен для свиней; хлева же для своего скота раньше строили заботливые хозяевами только после сбора урожая в конце лета, до наступления холодов, а не зимой, в самый разгар морозов, когда повсеместно разворачивалась принудительная коллективизация с требованием провести ее немедленно и сразу, несмотря ни на что. В некоторых колхозах после голодной зимовки под открытым небом едва выжившие истощенные коровы не могли не только давать молоко, но и сами встать на ноги. Непригодными для работы в поле оказались и быки, и лошади, напоминавшие скелеты, обтянутые кожей, и не способные встать на ноги.

Насильственное изъятие крупного и мелкого рогатого скота и домашних свиней из личных хозяйств существенно ослабила продовольственную базу всей страны, и без того сильно истощенную непосильными принудительными сталинскими заготовками зерна и другой сельскохозяйственной продукции, которые тяжелым бременем ложились на плечи обедневших обездоленных крестьян, ведь такими грабительскими поборами они облагались дважды – через колхозы, не успевшие встать на ноги, и через свои хозяйства, урезанные до смехотворного минимума после обобществления.

После публикации в «Правде» и в местных газетах «сталинского головокружения» в марте 1930 года, когда красное колесо сплошной коллективизации докатилось почти до каждого крестьянского двора, подавляющее большинство крестьян-колхозников написало заявления о выходе из колхозов с требованием возврата им отнятой земли, изъятого скота и награбленного имущества. В то же время верховные партийные вожаки, несмотря на сталинское головокружение от безумия, твердо стояли на своем, требуя от местных властей неукоснительной стопроцентной коллективизации. В такой сложной обстановке, обостренной до предела, наступала весна тридцатого года, когда надо было пахать и сеять, а всякое противостояние крестьян местным властям и выяснение отношений между ними только мешало началу посевных работ, которые проводятся всегда в очень сжатые сроки и требуют не разобщения, а объединение усилий. В деревнях, селах и станицах не хватало мужской рабочей силы, не хватало здоровых лошадей и быков, чтобы во-время вспахать землю, не хватало и семян, так как их изымали у крестьян вплоть до последнего зерна под видом обобществления и государственных заготовок. Поэтому в ту весну, когда развернулась широкомасштабная сплошная коллективизация, далеко не все поля были засеяны, а часть их, хоть и была засеяна, но с большим опозданием. Незасеянные поля зарастали бурьяном, а на не засеянных во-время проворные сорняки, набрав силу, заглушали взошедшие культурные растения. Избавится от сорняков не смогли даже армейские части, брошенные по отмашке сверху на колхозные поля и вынужденные заниматься не своим делом. В результате осенью во всей стране резко сократился сбор урожая. К тому же в некоторых колхозах выращенный хлеб не смогли во-время полностью убрать, и он весь пропал, оказавшись под снегом. В следующие годы по тем же причинам плачевное положение в сельском хозяйстве всей страны значительно ухудшилось – произошло дальнейшее резкое сокращение собранного урожая, а партийные вожаки при этом безрассудно и по-наглому повышали нормы хлебозаготовок, что в конце концов вызвало массовой голод с многомиллионными жертвами, который особенно остро проявился в конце весны и в начале лета 1932 и 1933 годов, когда скромные запасы хлеба кончались, а до сбора нового урожая оставалось еще несколько голодных месяцев.

Сплошная принудительная коллективизация превратилась в сплошное бандитское нашествие одержимых на тружеников-крестьян, которое начиналось с повсеместного их разорения, истребления и массового голода и закончилось полным развалом колхозов с падением коммунистического режима на бескрайних российских просторах.

Если бы большевицкие «мудрецы» во главе с «гениальными вождями», которые академий не кончали, знали хоть что-то из отечественной истории, из которой любому просвещенному человеку в то невыносимо трудное время было ведомо, что голодные годы, случавшиеся не один раз на российской земле, не приводили к массовой смерти, и если бы они смогли понять всю правду крестьянской жизни, то не было рукотворной большевицкой смуты, не было братоубийственной кровопролитной войны, не было бы сплошной принудительной коллективизации, которые привели к повсеместной разрухе и массовому голоду и которые все вместе принесли десятки миллионов человеческих жертв.

Библиографические ссылки

Карпенков С.Х. Незабытое прошлое. М.: Директ-Медиа, 2015. – 483 с.

Карпенков С.Х. Воробьевы кручи. М.: Директ-Медиа, 2015. – 443 с.