Лада Григорьева. Прогрессивное расчеловечивание
-1-
Горизонты будущего демонстрируют победу числа над словом. Электронный порядок утверждает себя уверенно и стремительно. Человеческая природа не успевает за потоком научно-технических революций. Люди уже не в состоянии обходиться без множества механизмов, без искусственной оцифрованной среды, связывающей разные сферы деятельности. Термин «постчеловечество» все чаще упоминается в научных исследованиях, в которых оценивается соотношение сил в пользу измененного, исправленного человека, лишенного колебаний и безукоризненно выполняющего свои функции. Выбора нет. Вне развитых технологий выжить невозможно. Разве что в заповеднике, под полным контролем постлюдей. В жесткой конкуренции промедление может лишить общество основ безопасности и самостоятельности. Поэтому так важны быстрые и весомые научные результаты. Идеи о духовной основе мироздания, о смысле бытия, о нравственном законе настолько замедляют и усложняют расчеты, что их отбрасывают, как то, без чего можно проще и скорее познать мир. Формируется новая этика, где человек – всего лишь управляемая система, которую можно настраивать и регулировать. Разработаны педагогические методики, где нет речи о гармоничном воспитании личности, о жертвенном труде, зато подробно объясняется, что любое общение – это лишь манипуляции, и, зная их принципы, можно хорошо заработать. Созданы и используются в ряде стран браслеты для детей с девиантным поведением. Тех, кто нарушает правила и балуется, прекрасно успокаивает резкий и неприятный импульс из устройства, на котором воспитатель, не тратя сил и нервов, просто нажимает нужный код.
Как альтернатива вечной жизни ведутся исследования по оцифровыванию человеческого мозга. Ученые, занятые в проекте Blue Brain Project ( Голубой мозг), планируют в 20-е годы нынешнего века сканировать сознание человека, чтобы сохранять его в электронной версии. При этом сам процесс сканирования чрезвычайно опасен для испытуемого и может закончиться его гибелью. Но по мнению исследователей это переход в более совершенную форму существования, где нет сомнений, страданий, страхов, болезней, где все прогнозируется и просчитывается.
« Мы, то есть те, кто понимает, что такое жизнь, мы, конечно, смеемся над номерами такой жизни, в которой слова «сколько зарабатывает» важней слова «друг», – почти сто лет назад утешал читателей Антуан де Сент-Экзюпери. Смех смехом, но, если Число зверя не конкретно, а выражает глобальный процесс оцифровывания, где вместо имен появляются комбинации цифр, где знакомства безлики и скрыты виртуальными паролями, где люди-числа могут позволить себе поведение сообразно их счету в незримом электронном пространстве. Стремление стать максимально большим числом ведет к дурной бесконечности, где все можно, но ничего не хочется.
-2-
Всеобщее расчеловечивание реализуется благодаря невероятному убыстрению темпа жизни. Люди не имеют времени осмыслять происходящее, чтобы сделать прогнозы на будущее, проанализировать подлинные причины селекции Homo sapiens. Пророчества о конце света, закате цивилизации звучат, как отвлеченные мифы, и не воспринимаются всерьез. Мир-текст, где каждый соавтор книги жизни, где каждый ценен, неповторим, потому что без него нельзя достичь полноты изложения, мир-текст вытесняется оцифрованной реальностью, где знания подменяются набором фактов, а возможность выбора – жестким регламентом. Культ безликих чисел, холодных и бездонных, несовместим с полным слабостей и бесполезных мечтаний человеком. Ничто так не мешает разведению постлюдей, как подлинное слово, данное для того, чтобы род человеческий не забывал, для чего создан. Живое слово увязывает невыразимое, непознаваемое с обыденностью. Ни один настоящий текст (это особенно ярко проявляется в стихотворениях) невозможно написать по своей прихоти, без того, что именуется вдохновением – явлением загадочным, запредельным по пониманию. Даже самый совершенный компьютер не способен создать живой оригинальный текст, какие бы комбинации он не использовал из заданных фраз.
Талантливые тексты удерживают мир от расчеловечивания, поэтому те, кому были открыты глубины языка, под прицелом огня на поражение. Удары удобно наносить с разных сторон и желательно так, чтобы нападающие были уверены в своей правоте. Коммерсанты предлагают перенести памятник Пушкину из центра Москвы куда-нибудь на периферию, потому что хотят делать деньги на рекламе и парковке. Им вторят непримиримые оппоненты из патриотической среды – на книжный рынок вброшены труды, разоблачающие моральный облик литературных классиков, с рекомендациями «ограничить доступ» или «изъять». Труды, разумеется, именно о мастерах слова, бездари и коньюктурщики могут публиковаться спокойно, ведь они расчеловечиванию даже способствуют.
Что лучше экономическое порабощение или моральное нормирование, когда навязанная положительная роль, остается всего лишь игрой, где заученные слова вытесняют собственные мысли? Второе – страшнее, ведь разрушает более глубоко и необратимо. Механистичность поведения – суть оцифрованной реальности. Переформатирование речи под систему чисел исключает из слов все предвечное и вневременное, то, что открывается исключительно «надрывом души». Тексты русской литературы, которые традиционно отличали исповедальность и поиск правды, сформировали уникальный щит от бездушия. Ведь в числовом пространстве тоже существует закон и стремление к порядку, есть даже возможность соблюдать обряды, но нет и не может быть работы сердца, и слова выхолащиваются до коммуникативных формул.
-3-
Постчеловеческой цивилизации не будет, какие бы прогнозы не делали ее предвестники. Вне слов человеческая реальность выпадает из времени, как нечто не имеющее духовной основы, как явление глубоко чуждое бытию. В технократической среде есть только условное настоящее, искусственное движение по кругу, который неизбежно сужается до критической точки аннигиляции. За всеобщим расчеловечиванием грядет только распад.
Есть известный философский образ про эффект лифта в лифте – в гигантской кабине, несущейся в бездну, находится множество маленьких лифтов, которые могут при желании направляться вверх. В каждой крохотной кабинке – свой мирок, свое представление о времени. В некоторых не вздохнуть от накопленных богатств; в иных реконструируют то, что безвозвратно прошло; где-то фарисей восклицает: « Как хорошо, что я не такой, как любвеобильный Пушкин»… Важно ли, кого на чем замкнуло или в какой цвет выкрашены стены – красный или белый, когда падают все вместе в общем огромном лифте? Выход есть, давно указан и проповедан путь спасения, но для этого нужно перестать зацикливаться на собственной важности и покинуть кабинки, в которые столько вложено сил и мечтаний.
Как-то на диспуте обсуждался вопрос: «Кто больше любил Россию белые или красные?» В непримиримом шуме раздался голос из аудитории: «Себя больше любили и те, и другие. Поэтому и случилась катастрофа».
Во время массового террора, когда из России многие стремились уехать, в 1918 году вернулся домой из Англии Николай Гумилев – представитель беспощадно уничтожаемой элиты. Прежде язычник, увлекавшийся гностицизмом, он начал воцерковляться, игнорируя то, что идет тотальная борьба с религией. Поэт, попавший в эпицентр социальных потрясений, в своем последнем сборнике «Огненный столп» совершил шаг к истокам бурлящей ожесточенной реальности. Он заговорил о губительной власти числа, утверждающего лишь «низкую жизнь». Осмысление революции, как массового беспамятства, в котором подлинная сила – слово, которым можно остановить солнце, слово – огонь, созидание, очищение подменяется скотским стремлением все просчитать, упростить, опошлить – такое понимание было неуместным, чуждым происходящему. Мир, ограниченный «скудными пределами естества», безнадежен, потому что из него уходит подлинное слово. И только слово может вернуть обреченных из небытия и распада. Поэтому Гумилев и возвратился на Родину, чтобы озвучить выстраданное, чтобы нарушить предательское молчание:
– Но забыли мы, что осияно
Только слово, средь земных тревог,
И в Евангелии от Иоанна
Сказано, что Слово – это Бог.
Есть ли что-то в человеческой жизни ценнее слова? Слова о том, что человек, как бы не был он жалок, какие ошибки бы не совершал, как бы не отталкивал протянутую для помощи руку, остается чудом, оберегаемым и хранимым, бесконечно любимым и созданным для вечности.