Эдуард Ковшевный. Письмо к знакомой
* * *
День осенний и ясен и тих,
И в березовой роще светло.
И печаль, от меня отступив,
И тоска – все куда-то ушло.
Я от пламени желтой листвы
Теплотою и грустью согрет.
Снова чувства легки и чисты,
Словно нежность былую и свет
Я сберег и в душе сохранил,
Несмотря на обман и дожди.
Снова полон я счастья и сил,
Снова верю, что все впереди.
И любовь, и та встреча из сна
Будет скоро вот-вот наяву.
И тебя, что одна мне нужна,
Я любимой, родной назову.
И я верю, что где-то сейчас
Ты в тревоге внезапной грустишь.
И о встрече о нашей, о нас
Тихо шепот предчувствий таишь.
И мечтаешь, стоишь у окна,
Золотою любуясь листвой.
Верь мечтам: ты теперь не одна –
Скоро будем мы вместе с тобой.
* * *
В желтой пене березка застыла,
Припорошив дорогу листвой.
Ты меня, улыбнувшись, спросила –
Отчего стал я грустный такой.
На твои я слова улыбнулся
И сказал: «Не грущу ни о чем.
Просто грустью своей прикоснулся
Листопад, прошуршав над плечом».
Просто листьев кружащихся снежность
Тихо, мягко ложится у ног.
Просто сердца влюбленного нежность
Просит вылиться нежностью строк…
* * *
Первый снег…
Как ты был нужен!
Нужен мне.
И именно сейчас.
Стал когда я так
недужен
после взгляда
чьих-то нежных глаз.
После тихой
чьей-то нежной ласки,
после слов,
что в мире будут вечно…
Покрывай же,
как в счастливой сказке,
землю – снег –
нарядом подвенечным.
* * *
Синие сумерки.
Синие-синие.
Ветви деревьев
пушисты от инея.
Иней на челке твоей
и ресницах…
Разве могу я
в тебя не влюбиться?
Разве я в силах,
и разве могу я –
нежность сокрыть,
утаить поцелуя…
* * *
Четыре дня.
Четыре долгих дня –
Метель-метель-метель…
И рядом нет тебя.
Четыре дня вокруг все,
как в бреду –
без смысла.
И одно во сне и наяву,
я вижу лишь одно
отчетливо – твой взгляд.
Из часа в час –
четыре дня подряд.
Как годы эти дни!
Четыре зимних дня
открыли, что нельзя
мне в жизни
без тебя…
* * *
Вечер сиреневый
кроток и снежен.
Взгляд твой сегодня
особенно нежен.
Руки задумчивы.
Странно печальны.
Милая! Час этот разве –
прощальный?
Разве ты чувствуешь
близость разлуки?
Что с тобой? – вздрогнули вдруг
твои руки.
Или меня ты уже разлюбила?
Что же, вздохнув,
ты глаза опустила…
* * *
Ты прильнула ко мне.
И чуть слышно спросила:
«Ты простишь меня, милый…
Простишь?»
Я молчал.
И была тишина –
нестерпима.
И, ломая гнетущую тишь:
«Успокойся… Все в прошлом!» –
тебя я сказал.
И тебе, и себе
в то мгновенье – солгал.
Потому что, не смог,
не нашел в себе сил –
ничего я тебе, ничего
не простил…
* * *
Пью печаль, как терпкое вино.
Мне печали больше – не вместить.
Если б, было Богом мне дано
все забыть, забыться и – простить…
Но забыть нельзя.
Простить – грешно.
Разве не согласна ты сама?
Вот и пью печаль я,
как вино,
до глотка последнего,
до дна…
Письмо к знакомой
Т.М.
Я пишу теперь Вам –
за границу.
В Ваши
чужестранные края.
И, конечно, должен повиниться,
что молчал
так долго-долго я.
Не волнуйтесь, милая!
Не надо.
По аллее вековых берез
не свезли пока что за ограду
мое тело
в яму
на погост.
Может, пригожусь еще
России?
Раз уж помереть
пока
не смог.
От себя
оставлю Ей
стихи я,
несколько удачных, нежных строк.
И страна любимая,
быть может,
и вспомянет о моей любви.
Если ж нет…
Тогда…
Помилуй, Боже!
Сам тогда поэта
помяни!
Может, там, в Твоем
краю ином,
отдохну за все я
в полной мере.
Как бродяга, что вернулся в дом,
где жил в детстве…
Хочется так верить!
Ну, а здесь…
бездомный я босяк,
средь порядков новых –
неприкаян:
должен
называть себя я так:
«русско я язычный россиянин»…
…………………………………….
…………………………………….
Снова тройку-Русь
кнутом
вожди
гонят по камням, да по оврагам.
И не зги не видно впереди!
Впрочем, о политике –
не надо…
Утомил и так
своим письмом,
искренность
совсем
не в моде ныне.
Вас спросить
хочу лишь об одном:
как Вам там живется –
на чужбине?
А меня…
за исповедь –
простите.
За порыв мой искренний,
душевный.
Долго Вы и счастливо
живите…
Ваш знакомый –
Эдуард Ковшевный.
21. 09. 2016 г.