«Во все времена женщина была и продолжает оставаться главным примером добродетели, искренней веры и трепетной любви. Но женщина способна на подвиги и на другом фронте. Не будем забывать в этот день тех женщин, кто сегодня выполняет священный долг по защите рубежей нашей Родины. В народном ополчении восставших республик Донбасса в настоящее время служат несколько тысяч женщин. Этим женщинам, которые выполняют тяжелую и почетную миссию на равных с мужчинами, можно поклониться в пояс и сказать "Огромное спасибо!" за то, что их не испугали тяготы и лишения, являющиеся неприемлемыми спутниками жизни военнослужащих», - так 8 марта 2015 года говорил комбат ополчения Ровеньковского гарнизона Егоровской казачьей сотни "Черный".

Среди своих подчинённых комбат особенно выделял сапера инженерно-саперной группы Татьяну Семенюк («Танча»), которую называл примером для своих казаков.

В мирной жизни Татьяна была ювелиром. Больше 15-ти лет занималась изготовлением ювелирных изделий и украшений в известном на всю Европу ювелиром предприятии "Агат" в Ровеньках. Счастливая жена, мать, бабушка, мечтавшая воспитывать внуков, помогать детям и дарить людям красоту, занимаясь любимым творчеством… Всё изменилось летом 2014 года. «Лето прошлого года выдалось жарким и на редкость засушливым, – рассказывала "Танча" в интервью «ЛуганскИнформЦентру». - Мои дети привезли ко мне внуков, двоих голопузых пацанчиков: "Нянчи бабуля!"… Погода жаркая, но у нас во дворе имеется беседка и много зелени, спасающей даже в самый испепеляющий зной. Я занялась внуками, а тут страшный гул низколетящих над домом самолетов. Немного позже, недалеко от нашего поселка слышу взрывы. Авиаобстрел! Смотрю на своих мальчишек, а у них в глазах слезы, страх и отчаяние. Словами этого не передать…»

Тогда дед, бывший шахтёр, и бабушка решили идти в ополчение – ради внуков. На первоначальных курсах снайперов Семенюк показала серьёзные результаты и была приглашена в подразделение сапёров. «В конце июля я проводил учебно-боевое тестирование с новобранцами из ополчения, – вспоминал 52-летний бывший инженер шахты «Киевская» вахмистр "Колдун". - Во время одного из тренировочных занятий было поставлено задание – на обычном грунтовом поле найти "растяжку". И чтобы ты подумал? Никто кроме "Танчи" не нашел. С той минуты я ни секунды не колебался - Татьяна будет проходить службу в нашей саперной группе».

За долгие месяцы войны Татьяна стала одним из самых опытных снайперов ополчения и заслужила большой авторитет среди бойцов не только своего, но и соседних подразделений. На её счету было более пяти сотен разминированных «подарков».

«Скрупулезная, вдумчивая, красивая и добрейшая женщина. Для нас она настоящий боевой не просто товарищ, а друг! – не уставал хвалить «Танчу» вахмистр. – «Помню, когда выполнив боевую задачу в Луганском аэропорту, мы собрались ехать в расположение, "Танча" остановила меня и сказала: "Мы не все зачистили от "подарков". Нужно еще поработать". И, знаешь, сработало! Нашли еще несколько растяжек из ручных гранат разных модификаций и "монок"».

За время боевых действий вчерашнему мастеру-ювелиру привелось увидеть много ужасов, столь далёких о той, красоты, о которой она мечтала в недавней мирной жизни, невообразимых ещё год назад: «Недавно мы выполняли очередные боевые задачи в населенном пункте Сокольники (недалеко от города Славяносербск – примечание ЛуганскИнформЦентра). Войдя в этот поселок, я ужаснулась. Кроме остатков домов, других построек, железных труб и трупов животных от села Сокольники, ничего не осталось. Я никогда не смогу понять, как же так можно убивать все живое на пути и вокруг себя. Мне не верится, что больше 23-х лет мы жили в одной стране – Украине, а в один момент стали непримиримыми врагами. Жители Донбасса ни к кому в гости с оружием не пришли, а они наших мирных жителей вот так просто и без разбора…».

Увы, три дня спустя после женского праздника Егоровская сотня лишилась своего уникального снайпера. 11 марта при выполнении боевой задачи по обезвреживанию минных полей в районе трассы, связывающей населенные пункты Лутугино и Волнухино Луганской Народной Республики, в результате подрыва автомашины погибли четыре бойца инженерно-саперной группы, а также местный житель, выполнявший обязанности проводника. Татьяна Семенюк получила тяжелые ранения, после которых была вынуждена покинуть ряды ополчения.

У войны не женское лицо… Этот расхожий афоризм, к несчастью, давно устарел. И в этом уж точно не вина самих женщин. «Для женщины война – не только война. Когда за спиной женщины стоит ее Родина, ее дети – она способна на многое. Почему я в ополчении? Да потому, что мне не все равно! К большому сожалению, многие мужчины просто сбежали отсюда. Если у меня спрашивают, когда ты сложишь оружие, я отвечаю: когда его возьмут в руки все наши мужчины. Чтобы защитить своих жен, детей, матерей», - так говорит коренная донетчанка, боец ополчения, Георгиевский кавалер Наталья Гритченко («Дорогая»), в миру - заместитель директора по учебно-воспитательной работе в лицее, мать двоих детей, хрупка, красивая женщина.

Про свою высокую награду Наталья говорить не любит, считая, что есть много куда более достойных оной ребят. Службу в ополчении она совмещает с обязанностями депутата парламента Новороссии, в которые в первую очередь входит забота о снабжении ополчения, больниц, социальных объектов…

Рассказывая о боевых буднях, Гритченко чаще всего вспоминает случай, ставший для неё шоком: «Когда наши подразделения находились на площадке рядом с Песками, нас постоянно обстреливали прицельно. Наш батя приказал немного отступить для спасения жизней ребят. Когда отступили, на новом месте увидели знакомого дедушку, который, бывало, и у наших прежних позиций крутился. Остановили деда, проверили документы, оказалось, ему 83 года. После нашли у него электрошокер, а в электрошокере обнаружили специальные чипы, которые подают сигнал, указывая противнику точное место нахождения этого прибора. Так выяснилось, что дедушка подходил к нашим позициям, нажимал в кармане кнопку электрошокера и уходил. А через несколько минут это место обстреливали украинцы. Деда взяли, стали допрашивать, но он не проронил ни слова. К вечеру же к нашим позициям подошла бабушка, ей за семьдесят. У бабки, как потом выяснилось, было в кармане точно такое же сигнальное устройство, только замаскированное под мобильный телефон. Она нажала кнопку, ушла, а через пять минут по нам сработал «град». Когда после бабкиного сигнала нас обстреляли, дедушка в это время сидел у нас и остался жив. Вот мы решили: раз Бог его пощадил, то и мы не имеем права жизни его лишать».

Каждое объявление перемирия возмущает Наталью до крайности. «Во время любых перемирий погибает больше всего людей, - говорит она. - Потому что украинские военные не соблюдали ни одно из них! Например, после подписания Минских договоренностей в Донецке приземлились три точки «У»»[1].

Мать и детей Гритченко давно отправила в Россию подальше от войны, а сама продолжает оставаться на передовой, считая это своим долгом: «А по-другому нам нельзя. Почему мы должны отдавать свои дома, землю, где похоронены наши предки? Почему кто-то должен приходить и топтать эти могилы, унижать нас, а мы должны молчать? У меня бабушка прошла всю Великую Отечественную – до самого Берлина. Я не могу опозорить ее память! А во-вторых, я помню слезы ветеранов, которые приходили к нам сюда, на баррикады. Они приносили нам из дому последнее и просили: пожалуйста, только не отступите. Как можно это забыть?»

18 сентября 2014 г. под городом Стахановым произошла трагедия. Отражая очередную атаку карателей на Первомайск, погибли трое бойцов подразделения Павла Дрёмова, ценой своих жизней остановивших колону бронетехники противника - Сергей Александрович Максименко, Александр Иванович Семенко и Наталья Владимировна Ющук. Судьба этой удивительной женщины настолько поразила журналистку Эвелину Азаеву, что она, эмигранта со стажем, опубликовала на страницах «Комсомольской правды» пронзительно-покаянную статью «Лучше меня»  памяти погибшей ополченки. Этот текст мы приведём ниже без собственных дополнений, ибо вряд ли возможно найти слова более высокие: 

«Увидела в интернете фотографию: парень-ополченец сидит на корточках перед портретом совсем молодой женщины в военной шапке с кокардой. Портрет перетянут наискосок черной лентой. Парень сидит и растерянно смотрит, держа портрет обеими руками.

Я думала, любимая у ополченца погибла. Оказалось, мама. Ей было 43 года, звали Наталья. На вид она гораздо моложе.

Ушла в ополчение вместе с сыном. Погибла.

Я думаю о ней время от времени. Она по возрасту такая же, как я. Значит мы в одно время пошли в детсад, в одно время окончили школу. Она так же танцевала на дискотеках под “Мираж” в юности. А в последние годы, наверное, как и все мы, сидела в интернете, чатилась. И, может быть тоже любила красивые журналы, фильмы о любви, красила ногти, выщипывала брови...

Почему-то чаще всего приходит в голову картинка как она готовилась к встрече 2014 нового года. Это же было совсем недавно... Наверное, надела лучшее платье. А до этого крошила салатики – вон какой сын большой мужик, надо хорошо кормить... Готовила, суетилась, может быть пела и танцевала... Звонила знакомым, желала им здоровья, счастья, долгих лет жизни... И ей желали.

Если бы кто-то сказал ей, что в этом новом году она умрет, она бы испугалась и заплакала: “А что, рак у меня найдут? Или авария?” А ей бы сказали: “Ты погибнешь, защищая Родину. На войне”.

Уму непостижимо. 31 декабря 2013 года никто не мог себе такого представить.

Но случилось. И она пошла воевать.

На этом месте я впадаю в задумчивость. Моя страна не воевала, просто была в плохом состоянии, под властью негодяев. И я сына в охапку – и за границу. И, между прочим, думала о том, что хоть он и маленький, а спасаю его от будущей армии. Армии не советской, правильной, а ельцинской – униженной, нищей, с дедовщиной, предательством генералитета во время чеченской войны. От такой спасала. И многие другие, эмигрируя, этим же руководствовались. Думали, выполняют родительский долг.

А она, Наталья, когда война – сына в охапку, и на фронт. Защищать Донецк и Луганск от фашистов. И в голову не пришло ей, видать, что можно просто уехать в Россию. Разместиться в лагере беженцев, получать помощь, и потом встречать в красивом платье новый, 2015-й год...

Богатыри – не мы. Вот о чем я думаю. С другой стороны, с нами тоже не все так просто. Это же не война была. Я думала, что в моем лице Родина ничего такого особенного не потеряла. Есть я, нету меня, она будет вечно. Отряд не заметит потери бойца. А ребенку в Канаде будет хорошо. И мама, наконец, поживет хорошо. (С тех пор, конечно, понятие “хорошо” я сто раз пересмотрела).

Молодая была, глупая... 28 лет. Теперь думаю иначе. Не потому, что вдруг узнала себе цену, а потому, что поняла – каждый человек Родине важен. Я была важна как журналист, как человек, который помогает людям словом, а когда и делом. Другие уехавшие тоже служили бы ей своими талантами...

(…)

Да не о том же речь, не о наших эмигрантских терзаниях...

Речь о том, что Наталья – лучше всех. Нас, которые тут, в дальнем зарубежье. И тех, кто бежал с Украины в Россию от войны, хотя они тоже хорошие люди и правильно сделали. Они дадут России миллионы таких же верных ей, как сами, детей и внуков. Демографию поправят. А то в Дагестане вовсю рожают, дай им Бог здоровья, а в центральной России – мало. Вот и прибудет в России славянской крови. Хорошо. Должно быть равновесие в природе.

Я просто думаю, что Наталья – святая. И сама на фронт, и сына. Ему, наверное, как моему, лет 20. Ну, самое большее, 25. Теперь воюет один, без мамы...

У наших тут айфоны, айподы, ноутбуки. А у него высоты. Которых отдавать нельзя.

Я хотела бы, чтобы после войны, когда наша непременно возьмет, им поставили памятник. 43-летней матери, похожей на девочку, и ее сыну (даже если он останется жив, прижизненно). Памятник мирным жителям, которые враз превратились в воинов.

Могли уехать. Не уехали.

Лучше меня»[2].

Пример Натальи Ющук не единственный, когда родители уходили в ополчение с детьми. На Донбассе нередко уходят воевать целыми семьями.

К примеру, Елена «Мел» вместе с мужем и сыном составили расчет "Утеса". Елена родом из Горловки. В Артёмовске получила диплом преподавателя по классу скрипки, но играла на больше фортепиано. Преподавала, готовила выпускную группу по специальности художник-оформитель витрин и художник-декоратор по дереву… А весной 2014-го активно включилась в протестное движение: выступала на митингах, готовила референдум. «У меня просто сердце разрывалось от происходящего, - рассказывала Елена в Интервью Дарье Андреевой, - я поняла что не смогу сидеть дома и смотреть на это все по телевизору. Мой сын собрался на войну, и мой муж тоже, и мы всей семьей поехали в Славянск. Мы решили посмотреть, как же там на самом деле, тогда уже были видеокадры, что в Славянске танки. Это было 24 апреля, самые первые пробы ополчения. Мы переночевали на блокпосту с ребятами, у них тогда даже оружия не было никакого, стояли с битами, дубинками, кто с чем мог. Товарищ моего мужа из Славянска привез ППШ 1942 года с 6 патронами, эхо прошлой войны. И это было единственное наше оружие на тот момент. Тогда же был первый налет укропов. В Славянске уже ощущалось начало войны. Очень сильно на нас повлияло обращение Игоря Стрелкова, и 25 мая мы снова приехали в Славянск, а на следующий день уже были в селе Семеновка, где начался наш боевой путь. Там мы пробыли до отступления из Славянска, там же я получила контузию средней тяжести, после чего меня отвезли в Донецк, хотя я и сопротивлялась. Но 1 июля я опять была в Семеновке, 5 июля мы отступили, приехали в Донецк и выдвинулись в район Саур-Могилы, после были на сопке в Петровском, потом в Мариновке. Это, наверное, самое тяжелое время, там мы были в полном окружении, но была оборонительная задача, стоять до конца. Потом отошли на Дмитровку, где были также разные боевые задания. Что делала в ополчении? Все, от боевых дежурств до приготовления пищи. У нас был пулеметный расчет «Утес», семейный — сын, муж и я. Муж – Владимир, позывной «Крамола», сын — «Юнга». С нами же воевал мой бывший муж, отец сына, его позывной «Матрос» (не тот, что воюет у отряде Моторолы – прим. ред), он получил георгиевский крест, за то, что, несмотря ни на что, в самые опасные моменты доставлял продукты по «дороге жизни». 5 августа получил ранение мой сын, одновременно погиб его товарищ. Я пропустила всю эту боль через себя как мать, смогла представить, что чувствует женщина, когда ее сын погибает. В результате закалилась, набралась мужества. Сейчас служу в военной комендатуре Донецка в звании прапорщика.

…

В нашей семье всегда свято чтились подвиги наших отцов и дедов. Сын и до войны всегда ходил в камуфляже, увлекался страйкболом. Когда он сказал: «Мама, я собрался на войну», я ему говорю: «Сынок, самое интересное, что я тоже собралась, пошли вместе». Хотя не принято, чтобы воевали бок о бок матери и сыновья, потому что это эмоционально тяжело. Но нам повезло, мы с ним, мужем и моим бывшим мужем вместе прошли горячие точки. Жаль, что мой сын получил тяжелую контузию, разрыв барабанных перепонок, осколочные ранения, но его в Москве прооперировали, и сейчас уже пошел на поправку, и снова в строю. Врачи сказали: «Твое лучшее лекарство — твой возраст». Совершеннолетие он встретил 18 июня в Семеновке, в боевых условиях».

За время войны Елена получила одно ранение и две боевые награды. «Это медаль за оборону Славянска, - рассказывала ополченка в уже цитированном интервью. - На самом деле, мы все время были в Семеновке, вместе с нашим командиром Дмитрием Жуковым, «Кедром». «Кедр» — самый лучший, самый добрый командир. Вот он, кстати, киевлянин — ответ на все вопросы, его же не переформатировали.

Это за боевые заслуги — за Мариновку. Вообще, Мариновка — это была такая решающая точка на Южном котле, если бы мы сдали позиции, тогда был бы конец всему, но мы выстояли, хоть и с потерями. Там как раз вышли бойцы после Степановки, я их откармливала и перевязывала.

Ранение получила, находясь в секретном окопе вместе с мужем, у нас шло дежурство по суткам, в то время очень усилился артобстрел, он не прекращался ни днем, ни ночью, все виды артиллерии применялись, как раз жестко этот квадрат бомбили. Нервы уже сдавали, думаю, если бы не были вдвоем с супругом, выдержать это было бы невозможно. Для меня очень важно, что на войне я была рядом с родными людьми. Еще у меня тогда внук должен был родиться, и я подумала, как же так, неужели не доживу до этого события, и вслух стала провозглашать, что все будет хорошо. И когда в трех метрах от нас «150-ка» разорвалась, меня контузило, может, потому, что я без каски была, но я держалась. Это был последний взрыв, и, когда я смогла уже выглянуть из окопа, увидела, что от зеленки остались одни обгорелые зубочистки. Когда уже пришла домой, стала терять сознание, вызвали полевого врача, который сказал, что нужно меня отправить в Донецк. Что тогда было — я сопротивлялась из-зо всех сил! Все равно я не смогла морально находиться в спокойном Донецке, где все гуляют, пьют пиво, едят мороженое и выгуливают собачек, и вернулась обратно в Семеновку.

После контузии я еще больше почувствовала то, как прекрасна жизнь, что нужно дорожить каждой минутой, любить своих близких, стараться их не обидеть, потому что все может в одночасье закончится. Я и до этого на самом деле жизнь любила, но полюбила ее еще больше. Это было такое второе рождение, чудесный случай. Чуть-чуть левее и от нас бы осталось мокрое место. Я знаю, что смерти нет, есть лишь смена мерности. Но хочется быть полезным в этой рубашке, в этой оболочке принести пользу, выполнить свою миссию, я считаю, что если жизнь проходит эгоистично это неправильно. Я хочу жить не для себя, а для других. Я почитаю древний уклад наших пращуров, копное право, то, как они жили родом, друг другу помогали, каждый был занят своим делом и каждый был друг другу брат — это было хорошо. Есть еще заповедь «Возлюби ближнего как себя самого» — других заповедей и не нужно, если будешь соблюдать ее, будешь жить по-человечески, а у нас многие живут по принципу «хочу», в ущерб другим».

Всё время боевых действий Елена вела дневник, на основе которого предполагает в будущем написать мемуары. «Мы продолжаем дело дедов, отцов и надеемся, что наш день Победы тоже настанет, - говорит она. - Мои предки не воевали именно на Донбассе во времена Великой Отечественной, но военное дело для нас семейное. Мой дед уходил на фронт с Красной площади, у него много наград, он дошел до Берлина, мой прапрадед получил Георгиевский крест посмертно за битву при Порт-Артуре. На Донбасс в 1957-58 году из Москвы переехала моя мама, ей там понравилось, она встретила папу и 48 лет прожила на донецкой земле. Уже после смерти отца перебралась обратно в Москву, и сейчас тяжело переживает все события, ей тяжело, потому что все ее родные на войне, но она однажды сказала нам: «Вы в вечности заняли достойную нишу»».

Вместе с мужем, дочерью и другими родственниками сражается в ополчении жительница Краматорска Татьяна Васильева ("Лада"). Уже со времени майдана она принимала активное участие в сопротивлении нарастающей вакханалии, войдя в группу поддержки «Беркута». В первом списке «врагов революции», опубликованном ещё 13 декабря 2013 г., среди прочих было и имя Васильевой.   

Муж Татьяны (командир «Батя») попал в отряд Стрелкова благодаря своим боевым друзьям-афганцам. Ещё до начала боевых действий «Лада» слышала, как муж говорит по телефону с неким Игорем из Крыма, но тогда не представляла, сколь значительную роль предстоит сыграть этому неведомому собеседнику в судьбе Новороссии.

Между тем, события набирали обороты. Апрельским утром Татьяне позвонила подруга из Славянска, жившая напротив райотдела милиции, и сообщила, что его захватывают люди в камуфляже. «Я обрадовалась, что мои земляки восстали в поддержку ДНР! – вспоминала Васильева. - Через пару минут нашла в Интернете видео захвата, и тут моя дочь узнала родного папулю! Тогда я поняла, что как был он разведчиком, так и остался, что он давным-давно "в теме". И такая гордость одолела. Я поняла, что раз он и ему подобные ребята занимаются нашим правым делом, то и ДНР, и Новороссии быть!»

Вскоре под контроль ополченцев был взят и Краматорск, куда из Славянска по указанию Стрелкова прибыла группа «Терека», ставшего краматорским комендантом.  «Во главе краматорского ополчения стояли терские казаки, - рассказывала Татьяна, - в отряде которых было много местных жителей, добровольцев из россиян,  и все они - простые люди от земли, от станка, шахтеры, учителя, которые шли в ополчение по зову совести, сердца, по зову земли. Люди встали на защиту своих братьев, их прав и свобод - права говорить на родном русском языке, жить по своим обычаям и нравственным нормам, исповедовать религию предков,  растить детей на героических подвигах наших отцов и дедов, на идеалах антифашизма.

 Люди приходили каждый день к исполкому, приносили еду, медикаменты. Кто-то предоставлял жилье для ребят, кто-то организовывал им постирушки одежды или баню. Помогали всем, чем могли.

В городе был наведен абсолютный порядок. Были закрыты наркопритоны, самогонные точки, игровые залы и подпольные казино. С 22.00 до 6 утра в городе действовал  сухой закон.

Ополченцы организовали охрану государственных предприятий и объектов стратегического назначения. И это несмотря на то, что в тылу у них, на аэродроме, стояла целая армия из 1000 национальных гвардейцев.

Краматорский аэродром расположен в 10 минутах от центра города.

"Укры" первыми открыли огонь - с самолетов стали расстреливать почти безоружные блокпосты. Было много раненных, несколько убитых. После этого случая в отряды самообороны пришло много людей.

Моя дочь находилась в исполкоме, в центре событий, наш дом в пяти минутах ходьбы от площади. Если мне удавалось изловить ее на баррикадах и привести домой, то ночью она все равно умудрялась убегать туда.  Потом был расстрел Ясноговровского блокпоста - это на границе между Краматорском и Славянском. Там погибли ее друзья - ребята практически  безоружные: один автомат с одним рожком на 5 человек. Правосеки ворвались на блокпост на " Хаммере" черного цвета. Поставили ребят на колени и расстреляли из крупнокалиберного пулемета... Там было кровавое месиво... За полтора часа до трагедии моя Арина была на этом блокпосту - вместе с ребятами отвозила ужин самооборонцам.

Нельзя запретить никому встать на защиту своего дома, своей земли, своих родных и близких.  Я горжусь своими близкими.

Не только вся моя семья, но и моя родня в ополчении. Мы с Ариной (ее позывной - "Доча"), моей двоюродной сестрой ("Мать солдата"), моим родным братом  ("Антон") и племянником ("Гоцман"), а также нашим другом ("Бача") организовали свой небольшой тыловой отрядик "РОДНЯ". Решено было сразу: ежели мы не можем воевать с оружием, то будем помогать в тылу. Организовали сбор средств, гуманитарной помощи и медикаментов для конкретной диверсионно-разведывательной группы моего мужа - " Славяне". Из-под обстрелов  вывозили на российскую границу всех,  кто просил нас о помощи. Распределяли продукты остро нуждающимся в них людям»[3].

По мнению Татьяны, оставление Славянска и Краматорска выло вынужденной мерой – иного выхода попросту не было. В последние дни Краматорск, как и Славянск, подвергался массированным обстрелам. «Лада» с ужасом вспоминает горящие дома, убитых и искалеченных людей, крики, запах сожженных тел… Она категорически не принимает «перемирия», итогом первого из которых и стала потеря двух столь важных для ополчения городов. «Имея столь горький опыт, - говорит ополченка, - хочу высказать свое личное мнение. Прошу четко понимать, что акт подписанный в Минске,  - это не акт о перемирии. Это - акт о прекращении огня. По поводу этого договора хорошо сказал один из наблюдателей.

"Выполнить этот договор – значит смачно и сладострастно плюнуть в лицо каждому погибшему ополченцу или мирному жителю. Плюнуть в лицо всем тем, кто сгорел в Одесском Доме Профсоюзов. Плюнуть в лицо " "Горловской Мадонне" и её погибшему ребёнку. Плюнуть в лицо всем инвалидам, всем тем, кто в рассвете лет остался без рук, без ног или без глаз, всем, кто до конца своих дней теперь будет калекой из-за этой войны. Ну а потом – плюнуть в лицо жителям разбомблённых украинской артиллерией и авиацией домов. Всем тем, кто лишился работы, крова над головой и своей привычной жизни. Всем тем, кто лишился всего, и долгие месяцы хоронил своих друзей, родных и близких, хоронил мужей и сыновей. Кто не жил, а выживал после того, как в их край ворвалась война".

Да, мир необходим. Он необходим и Новороссии, и Украине. Эта война  уже унесла слишком много жизней и принесла слишком много страданий. Но необходим именно мирный договор и последующий развод на два государства.

Выполнив минский договор, Новороссия сама, своими же руками совершит самоубийство. Надеемся, что договор этот  проигнорируют на фронте, и Новороссия продолжит свою борьбу. Борьбу, которая приведет к настоящему Миру, к обретению настоящей свободы и независимости»[4].

При оставлении Славянска в числе бойцов принявшей основной удар на себя бронегруппы героически погибла ополченка Ксения Чернова, оператор-наводчик БМД-2, имя которой сохранил в память потомкам поэт Юрий Юрченко. Благодаря ему, не забудется и доброволица Анастасия, с которой судьба свела Юрия Васильевича в день оставления Славянска, о котором в тот момент ещё практически никто не знал.

«Меня срочно вызвали в штаб, машина уже ждала меня, и люди в машине были не очень довольны тем, что им приходится ждать, - вспоминал поэт. - Но я не мог пройти мимо этой девочки-медсестры, что-то задержало меня, я сфотографировал ее, записывать ничего не стал – не было времени, и не на чем: блокнот был уже в машине. Из очень короткого нашего диалога с ней я запомнил только, что ее звать Настя, ей 24 (или 21?) года, и что она приехала сюда из Краснодарского края. Я, конечно же, задал ей неизбежный вопрос: почему она решила сюда приехать, и она что-то (мол, не могла иначе и т.д.) ответила. Я пожелал ей удачи и всем нам – Победы, и побежал уже к машине с нетерпеливо выглядывающим в мою сторону водителем. «Подождите! – услышал вдруг я Настин голос и обернулся. – Хотите, я скажу, почему я здесь?.. Конечно, я приехала сюда, там фашисты, «правосеки», надо с ними воевать, всё понятно, но я, если честно, не очень еще соображала, что здесь происходит, и не знала, надолго ли я тут или нет… Но в первый же день в Славянске, я увидела девочку 4-х лет, она играла в песочнице: строила из кубиков какой-то домик, я подошла к ней, присела рядом и похвалила ее: «Молодец, - говорю, - хороший ты построила домик.» А малышка посмотрела на меня и ответила: «Это не домик. Это - бомбоубежище». И вот, только в этот момент, я поняла, зачем я здесь, и поняла, что теперь я буду здесь до конца».

Потом произошло много всяких событий, но за всеми этими ежедневными трагедиями, подвигами, бомбежками, отступлениями, переездами – все это время передо мной стояло лицо Насти и ее рассказ о построенном в песочнице бомбоубежище…

Вчера я узнал, что Настино подразделение попало в окружение, и с ними уже четвертый день нет связи… Я знаю многих ребят из этого подразделения, один из них, командир отделения, чуть завидев меня, всегда радостно кричит издалека: «Bonsoir, ‘’Henri’’!..» В мирной жизни он был преподавателем французского языка и рад всякой возможности переброситься со мной «парой слов»…

Отзовитесь, ребята!.. Настя, у меня к тебе еще очень много вопросов, и кроме тебя, мне на них никто не ответит. Ты нужна и мне, и всем здешним малышам, которые сейчас строят - из кубиков, из песка, из щепок – для себя, для своих пап, мам, бабушек, дедушек, для своих кукол, для своих любимых собак и кошек - бомбоубежища, - в Снежнóм, в Шахтерске, в Торезе, в Иловайске…»[5]

В Иловайске начался боевой путь Светланы Гущиной («Алана»). В этом городе она родилась и жила до войны вместе с дочерью, работала на железной дороге. Летом 2014-го каратели убили её лучшую подругу с мужем. Едва не погибла и сама Светлана, оказавшаяся в окружении в одном из зданий. После освобождения Иловайска она с дочерью ненадолго уехала в Россию, но оставаться там не смогла. Вернувшись на Донбасс, вступила в подразделение «Моторолы» «Спарта» в качестве санитарки. В конце 2014-го «Алана» вышла замуж за одного из ополченцев. Свой брак они собирались зарегистрировать в России, но положение на фронте было слишком тяжёлым, чтобы уезжать. Службы Светланы проходила в Донецком аэропорту. «Санитарка преисподни», - так называла себя эта жизнерадостная отважная женщина.

Журналистка Наталья Батраева, снявшая сюжет об «Алане» за неделю до её гибели, писала: «Мы со Светой не были подругами, познакомились — там, в Донецком аэропорту, она и Елена, моя прежняя знакомая, предложили остаться — я согласилась.

Ночь, проведенная там, стала каким-то безумием, постоянно приводили ополченцев израненных, больных, им оказывали первую помощь; постоянно приходили «гости», принесли даже невесть откуда взявшийся на передовой торт.

Снаряды ложились где-то совсем рядом, потом по рации передали, что в нашу сторону движется укровская техника — я представила возможность штурма и ужаснулась.

…

Они находились в аэропорту четвертый день — их группу направили на неделю. Было очень холодно, грязь, антисанитария, печка постоянно чадила.

Под утро Светка, совершенно измученная, задремала прямо в кресле.

Утром мы вместе прошли по «дороге жизни» до подземной стоянки, я осталась с ополченцами и, отвлекшись, не успела попрощаться с девчонками.

14 февраля, в два часа дня, в Донецке Светка возвращалась из госпиталя от раненого мужа, она не успела дойти до своего подразделения несколько десятков метров — осколок разорвавшегося снаряда угодил в грудную клетку.

Она была очень веселой, разбитной, смелой — «бой-бабой», настоящей русской женщиной, исполнившей свой долг и не пошедшей против своей совести».

«Горе сближает всех. Мы становимся единым целым. Единомышленники. Одна цель у нас - победа!», - так говорила «Алана» в том интервью[6]. Погибла Светлана Гущина (в крещении – Фотинья) всего за 10 часов до начала очередного «перемирия»…

В подразделении «Моторолы» воевало и воюет сразу несколько известных ополченок. В дни обороны Славянска настоящей знаменитостью стала снайрер из белорусского города Борисов Наталья Красовская («Солнышко»). «Когда решила ехать в Славянск, позвонила отцу, - рассказывала она Геннадию Дубовому. - Он давно нас с мамой бросил. Сказала, чтобы хоть иногда внучку, доченьку мою, навещал. Потому что я еду воевать и могу не вернуться. Он долго молчал. А потом я первый раз в жизни от него услышала: «Я люблю тебя»».

Для Натальи было невыносимо бездействовать и поддерживать ополчение только виртуально в соцсетях. В Славянске она была уже 7 мая. Сперва Красовская просто помогала ополченцам по хозяйству. Но видя, как бойцы погибают, как ребят убивают снайперы карателей, решила взять в руки оружие сама. Она добилась отправки в Семёновку, добилась получения оружия. «Если вы не дадите мне оружие, то я стану для кого-то нехреновым, но одноразовым бронежилетом», - сказала она командиру. Наталья не боялась показывать ни своего лица, ни своего паспорта, решив оставаться на фронте до победы. В Белоруссии на неё не замедлили завести уголовное дело. «Батька, твои граждане на этой стороне. На всякий случай, чтоб ты знал, Григорович. Девушки, парни – нас никто сюда не отправлял, мы приезжали сами. Из Белоруссии не я одна. Я хочу, чтобы ты это знал!», - так говорила Красовская в своём кратком обращении к Александру Лукашенко.

Под Семёновкой она получила контузию. Едва отлежавшись в больнице, вновь вернулась на передовую. Уже по оставлении Славянска, «Солнышко» написала письмо одному из своих знакомых: «Привет! Спрашиваешь «Как дела?» Нормально. На меня в Республике Беларусь открыли уголовное дело. Наёмничество плюс терроризм. От 10 до 25 лет. А наёмничество автоматически вменяют. По словам Лукаша, тут не могут граждане воевать бесплатно в принципе. Мать продала мою квартиру. А так все нормально. Отряд в Снежном, бодаемся за коридор к границе и за Саур-Могилу. По мне стреляли снайперы, танкисты и миномётчики. Не попадали. Стреляла и я. Бронебойно-зажигательными. Надеюсь, попадала. Надеюсь, они умирали. Над головой у меня разорвало кассетник. Были непередаваемые ощущения.

Сейчас принудительная мобилизация в Славянске, а у нас, в Снежном, скоро будет вторая Семёновка. Если высоту возьмут укры, то всем ппц нам, а отходить уже некуда. С мая все ждали российские войска. Уже не ждём. Обидно. Ванечка до последнего ждал танки с росфлагами. Ванечка теперь 200-й в Николаевке, где наш последний бой был.
Позывной его был Конвой... Ещё Сам... Кубик... Гун... Цыган... Север.

Почему приехала? Ехала, чтоб помогать в госпитале. В Орле подумала, что смогла бы взять в руки оружие. В Воронеже подумала, что могла бы выстрелить, наверное. В Славянске в мае думала, что могу убить человека. В июне после бойни в Семёновке подумала, что хочу убить. Когда был мой первый бой, то думала, что жаль будет, если пуля моя пролетит мимо тех козлов, которые стреляют по моим братьям. Я была до Семёновки на тихом посту и мы только звуки боёв слышали с Карачуна и Семёновки. Обидно и досадно мне было сидеть на кухне. Потому что ОЧЧЧЧЕНЬ хотелось сделать так, чтоб укропов было меньше количеством или хоть качеством. Добровольцем с тёплого места на передовую ушла 5 июня.

За окном тощие воины пригнали расстрелянный бэтэр ,чинить будут. Из Николаевки выходили мы и видели пятиэтажку, без трех верхних этажей... В Семёновке жили старые бабки. Семёновку травили фосфором и хлором. Я на передних окопах Морпеху шила подсумок из драной женской сумочки... Броники всем дали только три дня назад. Иконами обложимся и прём...

Ванечка умер от кровопотери, осколок в грудь ему попал А я сутки с куем стояла на бетонке...приказ не менять позицию...СНАЙПЕРУ! Наблюдатель был нужен, а не было биноклей. Я с той бетонки и стреляла по минрасчётам. Ничего. Учимся. Теперь на всю жизнь будет память, что «сушка» это нифига не калачик для еды.

Недавно умер птрсник, 21 год. Оторвало голову. Есть ещё один. Саша Малой. Ему 19 лет. Грады задрали. И дротики. Это бомбы с иглами.

Почему приехали, я спросила тут уже у многих. Ответили, что бывает, что бездействие страшнее, чем действие.

По инету тошнило поддерживать. В Славянске репрессии и расстрелы гражданских, по доносам. Нацгвардия убивает тех, кто тусил, болтал, помогал на блокпостах. По укрканалам показывают целый вокзал, но он разбомблён уже давно. Расстреляли на днях мать Рыся. Рысь подразделение создал когда-то одноимённое.

Я в больнице лежала им. Ленина и в крышу миной, прицельно. Была кардиология там... операционную медсестру убило. Вырезали ей в хирургии почку, селезёнку, треть желудка - не спасли. Два звонка у нас от медсестёр было. Первая звонила в Киев по поводу обучения её сына в каком-то ВУЗе. Ей ответили на вопросы о поступлении, а потом спросили, из какого города будет абитуриент. Славянск? Нет такого города в Украине. Вторая звонила в Львов, хотела заказать оттуда путёвку на отдых... Ей говорят Славянск? Вам гробы надо искать, а не путёвки. И бросили
трубку.

Блин. Хочу маникюр, баню, чистую одежду, не передвигаться, ожидая ... пиииииу летящей мины или выстрела. Хочу в клуб, еду без спешки и сутки секса. И ванну. И хорошую оптику на 16... или 20... и белый торт... и разгрузку на СВД... и ещё по пластине на броник... И кучу косметики Гёрлэн... и наколенник, а то мениск сбила, когда падала.
О, Господи. А ещё хочу 5 магазинов БЗП, а то осталось штук 15 всего, остальные патроны простые, беспонтовые.

Почему со снайперкой? Снайпер, потому, что кто играет на пианино, тот его и носит, а «Утёс» или пулемёт или птрс это тяжело. Училась тут. Мой первый номер сказал, что стреляю я...дословно... «заебись». Но надо стрелять и попадать. Поправку на ветер и на расстояние делать правильную. Мальчики наши на базе впервые птрсы и миномёты увидели, было такое. И ничего, крошат бтры и сушки.

Я выезжала, думала, что на баррикадах весь Славянск. Фигу. Часть малая всего была. Остальные или ждали, когда мы сдохнем, или ждали, когда мы их работу сделаем за них. И те и другие сейчас гниют сейчас в укроформе с бутафорским оружием в руках или будут гнить. Принудительная мобилизация теперь у них. Таких местных мы уже находили в других городах. Они лежали с залитыми свинцо стволами и с выбитыми напрочь предохранителями. Укры принудительно их мобилизуют. Потом пускают это мясо вперёд заградотрядов, чтоб мы стреляли по мясу и выдавали позиции. Я сама видела и пропустила три группы мяса. Стреляла по миномётчикам. Мясо шло с флажками Украины.

По полю. Бегом и не пригнувшись. Мясо боялось.

Спецов тут крохи. Тех, у кого не первая война - ещё меньше. А так все обычные. Малой.19 лет. Птрсник. Крест имеет, тобишь, орден. Кирпич - орден. Ермак - орден. Оружия не видали до этой войны. А потом самолёты и танки клали. Орден от кого? От ДНР, от Стрелкова. Ермака хотели с крестом сфоткать, так он крест руками прикрывал. Не носим мы орденов.

Все что делают укры – по приказу из Киева. Потому что без приказа никто не посмеет выпускать вперёд брони пехоту. Какая пропаганда? Я лично не стреляла по мясу, ждала их миномётный расчёт. А позже мясо в полный рост таскало по полю укрофлаг, когда наши молчали и себя не выдавали. А у мяса есть мамы и дети. Мясо это принудительно мобилизованные особи мужского пола, которые думали, что отсидятся в квартирках. Мясо идёт впереди укров, у мяса оружие это стволы, залитые свинцом или когда магазины пустые. Мясо выпускается вперёд колонны, чтоб наши, стреляя по мясу, обозначали позицию, тратили боезапас.

Наши ребята видели это оружие и это убитое мясо. Мясо это те, кто мирным населением себя называл. У нас мальчик из укроповской армии ушёл к нам. Но боятся они за родню. Если убегут, то и сами сдохнут и родню убъют. А так - только сами.

Шахтёры местные или с нами или мясо. Чаще, почти всегда с нами. Вот Слон - шахтёр. Боится мышей. Снёс вертолёт недавно. Когда я ехала, то думала, что буду воевать за всех. Сейчас убиваю за детей, женщин, стариков, но В ПЕРВУЮ очередь за парней и девочек, которые в форме и с оружием. Но не только за своих. За гражданских женщин, детей и стариков. А за миллионы местных русских яйценосов я не воюю. Мне, честно, наплевать на тех, кто думал, что его хата с краю. Это те особи мужского пола, которые смеют махать нам руками и говорить, что они с нами. За такие слова хочется дать прикладом в зубы.

Слава, я в бою, который шёл сутки, ссала в штаны, потому, что с трёх сторон из четырёх по мне лупили мины. По мне стрелял снайпер. Надо мной разорвалась кассетная бомба. Позже 2 сушки пролетело и сбросили они 2 бомбы. У нас были убитые, много. Когда мы отходили.... ОТХОДИЛИ.... отходили и меня через ров парни тащили на себе, потому, что сил уже не было у меня... Мы отошли к жилому сектору через лес... Мы увидели дома, из укрытий выглядывали люди, возле пятиэтижки без среднего подъезда...

Там был яйценос. Он сказал, что верит в нашу победу... У нас железные нервы, потому что никто не убил эту суку. Но всем хотелось. Я одна из отряда им громко сказала, что мне глубоко... пофиг жизни таких вот.

Немного позитива. Я перестала бояться уколов, темноты и мне абсолютно всё равно, то, что было важно еще зимой, в другой жизни. Реально всё равно. Глубоко и искренне пофигу. Завтра укры пообещали наступление. Скорее всего, боевую объявят утром. Мальчики утёсы тащат ко входу. Фото попробую бойцов сделать. Может, согласится кто. Сейчас скину тебе телефон москвича, который большое видео снял со мной. Журналист Андрей Краснощеков. Сдохну если, так хоть вспомните Солнышко.

Тут градами шуруют. Не убежать от него. Хоть бы с дротиками не было бомб. И ураганов. Там огогогого в фарш месит, если попадает. Журналист этот со мной и с другими бойцами видео снял за 20 минут, как в нас влетело что-то болшое. Мы Трофима перевязали втроём и в госпиталь. А следом и меня. Правым ухом было больно слышать, давление под 200 и болела голова. Месяц назад это было. Выписали уж давно. Это ударная волна когда по ушам.

Мы почти все не хотели уезжать из Славянска, а позже хотели вернуться обратно.

Но Приказ был уехать всем.

Мы все не хотим умирать, мы все хотим домой и мы не разбегаемся.

Я хочу уснуть без мысли о том, что в моё окно легко может попасть снаряд танковый, прямым попаданием.

Но наш отряд мобильный. Где бойня, там и мы.

Когда над головой летят мины и осколки, то в голове пусто- пусто.

Послезавтра, 13 июля, у меня день рождение. Я в 1980-м родилась.
Год назад и не думала, что так оно сложится». 

Вскоре прошёл слух, будто Наталья Красовская погибла в бою. Гибель легендарной снайперши оплакивали все следящие за событиями в Новороссии русские люди, на Украине же эта весь вызвала бурное ликование. Но в конце августа «Солнышко» неожиданно появилась в Москве на митинге в поддержку Донбасса, где единственная из всех выступающих сказала пронзительные слова, в которых была заключена вся боль несбывшихся надежд как ополченцев, так и простых русских людей: «Я хочу поговорить о признании Россией Новороссии. И о многих лозунгах, которые говорят о мире. Лозунги о мире вообще хороши, только есть проблемка: для этого нужно, чтобы две стороны разом сложили оружие, а этого не будет. Когда я пришла в мае, над нашим блокпостом висело только два флага: российский и новоросский. И вот мне очень интересно знать, те наши мальчики, которых больше нет, которые мёртвые, неужели они зря не содрали российский флаг? Они ведь очень верили в Россию! Я помню Ванюшу-Светлое солнышко и я помню Гунна, я знала Кубика, Берёза был очень хороший штурмовик. И никто из них на блокпосту не плюнул в российский флаг и не сказал, какого чёрта он вообще делает рядом с нашим флагом? Неужели они не плевали в это флаг зря?! Они верили в поддержку! Они не просто верили, они знали! Что Россия с нами, Россия за нас, Россия поможет! Россия поддержит! Россия признает! У нас у многих там нашивочки – два флага: один новоросский, другой российский. За российские флаги на западной Украине бьют! Может, те люди, которые в окнах в Харькове вывешивали российские флаги, они не правы? Они дураки? Мне очень хочется знать, правы ли были наши мальчики, те которые живые и те, которых уже нету, когда считали что по праву российские флаги рядом с нами? Это вопрос без ответа». 

Ещё одна снайпер подразделения «Моторолы» - крымчанка «Белоснежка», о которой рассказал в одной из своих статей Геннадий Дубовой: «Родители её – единственного ребёнка – любили и баловали, «всё детство – один большой праздник, как-то так мама с папой постарались, что ничего плохого и не вспомню, была только радость». И потому самым сильным нерадостным воспоминанием стала для неё война. На которой оказалась не потому, что хотела быть на кого-то похожей, и не по примеру предков (так случилось, что никто из дедушек-бабушек в Отечественной не участвовал, работали на оборону). А потому, что «недопустимое нельзя допускать, не остановишь зло – станешь злом».

Как и многих, её потрясла смерть пятилетней девочки в Славянске. Когда увидела ставшее символом славянской трагедии фото малышки с бантами в подвенечном платьице и куклой в гробике, – уже знала: если останется дома и будет жить, как прежде, никогда себе этого не простит.

«В Иловайске укры окружили нас в бригадном доме. За окном топот, крики, грохот бронетехники. Наши рассредоточились, и остались мы в комнате вдвоём с другом. У него только граната, у меня пистолет, а я и стрелять ещё толком не умела. Сидела и рисовала. Мысленно, конечно. В школе любимый мой предмет рисование, и на других уроках, если было трудно, чего-то не понимала, то начинала рисовать и сразу находила правильное решение. Это у меня молитва такая – в форме рисунков, не могу я, как другие, словами молиться. «Рисовала» ту девочку из Славянска. Как она стоит в храме, молит о маме, папе, о том, чтобы никому не было больно, а в неё уже летит снаряд. «Рисовала», пока в наше окно не влетела граната. Друг метнулся в другую комнату, хотел кинуть гранату, а кинули в него. Он погиб сразу, ему не было больно. А меня не задело, только контузило чуть».

Когда Белоснежка уверяет, что тогда не было страшно и только в таких ситуациях чувствуешь себя по-настоящему живым – мало кто верит. Я верю. И хорошо её понимаю, когда говорит, что страшно до ужаса и противно одно: умереть под обстрелом в туалете со спущенными штанами.

Снайпером решила стать после гибели лучшего друга. Чтобы видеть противника и бить наверняка. «Искусством снайпера надо овладевать годами. Пока я просто хороший стрелок, у которого в руках не автомат Калашникова, а СВД. Но я очень стараюсь и знаю: у меня всё получится, потому что нет во мне зла».

Я видел, как она работала в аэропорту Донецка, убедился: эта девочка (ей и 20-ти ещё не исполнилось) может стать Воином. Когда выводила раненого и тащила на себе его тяжеленный рюкзак с боекомплектом, получила ранение. А уже через пару часов снова рвалась в бой, перехитрила командира и – вернулась. В аэропорту тогда были бойцы из разных подразделений, попадались среди них и те, кого буквально пинками надо было гнать на позиции. Помню, с каким презрением она реагировала на малейшие проявления мелочности и трусости.

«Больше всего я боюсь стыда, что ничего не сделала, когда решалась судьба моей страны, судьба моих ещё не рождённых детей. Война меня научила ценить жизнь, жить сегодняшним днем, ведь завтра может и не быть. Но если завтра я буду жива – хочу родить сына и воспитать его настоящим мужчиной. Русским солдатом. Чтобы защищал слабых, а не отсиживался в бомбоубежищах, как это делает большинство мужской части жителей того же Донецка…»

После второго ранения в злосчастном аэропорту её отправили на лечение в Россию. Пусть она останется живой, родит сына, а лучше – многих сыновей – и воспитает их воинами.

Но… во время последнего разговора она была лаконична: «Собираюсь. Возвращаюсь». Белоснежке в сказке скучно. Белоснежка со снайперской винтовкой уже, скорее всего, на позиции. Кто сейчас в перекрестье её оптического прицела? Чей-то ставший воином сын…»[7]

В отличие от «Солнышка» и «Белоснежки» хрупкая и красивая девушка «Лия» работает с более серьёзным оружием - она первый номер расчёта АГС «Спарты». 27-летняя менеджер ресторанного бизнеса из Донецка, никогда не державшая в руках оружия, 2 мая она твёрдо решила что должна защищать свой город свою родину своих близких. «Лия» хотела попасть в Славянск, но руководство бригады «Восток», куда обратилась она с этой просьбой, отказали доброволице, мотивируя отказ её неопытностью. «Лия» предлагала ехать в Славянск и своему жениху, но тот отказался по причине риска быть убитым. После этого девушка поняла, что с такими парнями отношений иметь не стоит. Три месяца спустя, узнав, что женщин принимают в бригаду «Призрак» «Лия» уже собралась ехать к Мозговому, но перед тем решила в последний раз попытаться счастье и отравилась в Донецкий аэропорт к «Мотороле». Лично пообщавшись с доброволицей, легендарный командир принял её в своё подразделение.

Сюжеты о женщинах-ополченках начали появляться в СМИ в  июне. Так, например, 29 июня на телеканале Лайф-ньюс прошёл сюжет об отдельном женском подразделении в составе батальона «Русь»: «Боец с позывными Миля признается, что жить приходится в спартанских условиях, но на войне как на войне: никто из девушек не жалуется. Более того, в меру возможностей они стараются обустроить быт в казарме и не забывают, что даже в непростые времена они остаются женщинами. В мужском коллективе ополченок называют сестричками.

— Косметика, антиперспиранты, лаки для волос, тушь, помада — все есть, — рассказала Миля, поправляя черную маску на лице. — Стараемся выглядеть хорошо.

Ополченка Миля поступила в отряд несколько месяцев назад: хотела на равных с мужчинами защищать родину. Свое решение она долго скрывала от родных, особенно от отца.

21-летняя ополченка с позывным Кошка раньше не брала в руки автомат. Дипломированному бухгалтеру пришлось экстерном сдавать экзамен по военной подготовке. Сменить профессию она захотела после событий в Славянске и Луганске. Самым трудным оказалось убедить мать, которая не хотела отпускать дочь на войну. А у бойца с позывным Лиса дома осталось двое детей.

— Созваниваюсь, когда в увольнение отпускают, — рассказала ополченка. — Переживаю, конечно. Хочу увидеться ними, побыть вместе. Очень скучаем.

Девушки живут по обычному армейскому графику: подъем, учения, стрельбы, никаких поблажек. Из радостей — вкусная еда от повара да ласковая кошка Мурыся, которая приходит погреться под бок.

Командир батальона «Русь» Мансур называет ополченок гордостью военного подразделения, особенно на фоне постоянного дезертирства со стороны сильного пола. Он уверен: если мужчины не могут защищать родину, значит, им на смену придут прекрасные дамы»[8].

К тому же периоду относится материал журналиста Александр Баркова об ополченках Лисичанска, опубликованный в газете «Завтра»: «В Лисичанске женщины пошли в ополчение и стоят на блок постах. Их не очень много этих героинь. Ополченки не ходят в разведку и не сидят в окопах с крупно-калиберными пулеметами, не стреляют из гранатометов и ПЗРК. Они выполняют нужную работу на контрольно пропускных пунктах. Проверяют автомобили и документы. Иногда их смена длится по два дня подряд под дождем, артиллерийским и миномётным огнем.

…

Вот интервью с ополченками, которое взял Моисеенко Андрей, один из представителей пресс-центра Штаба Армии Новороссии, который входит  в лисичанский гарнизон.

-Расскажите о себе. Назовите Ваши имена.

- Мне зовут Полина - командую подразделением наших девчонок. Людмила, Наталья, Надежда.

-Какие замечательные имена. Что Вас привело сюда -в ополчение?

- В первую очередь, знание нашей истории, своих корней, своего отечества. Мы здесь родились. Мы должны жить без всякого рабства, который предлагает Евросоюз.

-Все с этим согласны?

-Согласны. Конечно. У меня есть трое детей. Есть кого защищать.

-А почему  именно Вы, ополченки, должны защищать свой город и свои семьи?

-В нашем городе много "диванных" войск среди мужчин. Что же они -эти  мужчины будут говорить, когда зайдут сюда "нацики". Что будет с нашими семьями, когда они сюда зайдут - то что в Славянске творится сейчас? Мы знаем, что присходит  там.  Люди плачут и стонут. Пошли в ополчение. Потому что на наших пшеничных полях стоят растяжки - люди не могут убрать хлеб. А кто их ставили?  Батальоны "Днепр" ставили, это уже очевидно и известно. А мы хотим, чтобы наша Родина оставалась нашей Родиной. А по поводу наших мужей. А наши мужья стоят бок о бок с нами. Воевать надо не в интернете - а с автоматом в руках.

-А Вы с кем нибудь воевали? Вступали в боевое столкновения?

-У нас с Полиной было боевое крещение. Защищали свою  границу своего государства. Реально стреляли. Шили раны под авианалетом. Вытаскивали у бойца нашего ополченца  пули, зашивали раны при  авианалете.

-А сейчас какие функции выполняете?

-Дежурим на блок посту нашего города. Проверяем машины.

-А не и хотите всё бросить, уйти?

-А то как не мы! Нам не привыкать. Мужчины тоже заступают. Я могу так сказать сказать у-уменя идет прибавление личного состава.

- Почему Вы не уедете - Россия приглашает?

-А что будет с нашим домом?  Наша родина Новороссия! Почему не мы пришли к бендерам, а они пришли к нам?

- Не страшно Вам умереть за эту Родину?

- Не страшно только психам! Мы нормальные люди.

- И Вы готовы умереть за Родину?

-  Если придется!

- Чтобы Вы хотите пожелать этим диванным "мужчинам"?

-Подьём. Вспомните свои корни. Вспомните, за что воевали ваши деды, семьи. Мы будем рядом. Вставайте и посмотрите на нас.

Вот такие мысли у этих славных девчонок. Не женская это доля воевать - им растить и воспитывать детей надо! Но если мужики и наши русские "бизнесмены" так шибко тяжело соображают, что происходит.

И речь идет и о местных, и не местных жителях, считающими себя русскими или славянами. Женщины каким-то острым чувством осознают - что время пришло - взять в руки оружие для обороны»[9].

Одной из первых это осознала ополченка «Тёща», с 12 апреля участвовавшая в обороне Славянска. Крайне возмущённая майданным беспределом, женщина уже собиралась в Донецк, помогать сопротивлении, но аккурат в тот день был захвачен горотдел Славянска. В ополчение «Тёща» пришла с сыном и дочерью. Сперва с дочерью ездили по блокпостам, потом пристали к подразделению «Моторолы». «Тёща» готовила еду для ополченцев. Однажды она пригласила подругу помочь ей. Та пришла с двумя малолетними детьми, которых негде было оставить. Готовка была уже завершена, и «Тёща» вышла из дома, когда в него ударил снаряд карателей. 5-летняя дочь её подруги, как раз поднявшаяся из подвала за игрушкой, погибла… По оставлении Славянска «Тёща» отправила сына и дочь с внуком в Россию, но сын вскоре вернулся, не сочтя возможным отсиживаться, когда мать и друзья остаются на фронте. После Славянска и Семёновки «Тёща» принимала участие в боевых действиях в Старобешево, Комсомольском, Ждановке, Никишино и др. наиболее горячих точках.

В Славянске успела побывать и ополченка «Мама Лена» из г. Золотое. Педагог-географ и мать двоих детей, бабушка, она участвовала во взятии ОГА Луганска, после чего попала в поле зрения СБУ. После Луганска последовали Славянск, Антрацит, Перевальское… Её 17-летний сын долгое время оставался в оккупированном Лисичанске, где погибли его друзья. Парня всё-таки удалось вывезти, и с той поры он также воюет в ополчении – сражался на первомайском направлении и под Дебальцево. Елена же ныне служит в группе миномётчиков в Казачьем полку им. Платова у Павла Дрёмова.

Луганчанка Кира училась в университете имени Шевченеко на психолога и занималась боксом. Когда в ополчение ушёл тренер, последовала за ним. Тренер, однако, покинул фронт после гибели прикрывшего его собой друга, а Кира продолжила воевать. Её первый бой пришёлся на начало июля, дело было в районе Красного Луча. С ополченцем, заменившим ей отца, девушка ездила в разведку в тыл врага, когда правосеки стояли в Дмитровке. Друзей по мирной жизни у неё почти не осталось, ибо большинство из них, молодые парни, сбежали в Россию, не пожелав защищать свою землю. За время войны Кира научилась обращаться со многими видами оружия: стрелковое, гранатомёт, «Утёс», СВД… «Чувство долга перед Родиной перекрывало абсолютно всё», - говорит ополчннка, рассказывая о своём боевом пути.  

Под стать Кире командир первой гаубичной артбатареи подразделения «Оплот» донетчанка «Гайка», вступившая в ополчение в августе. «Война прямо возле моего дома, - поясняет девушка. - Невозможно стало пройти по улице, поэтому пусть хотя бы будет за что умирать – реально за дело, а не просто случайно».

Схоже рассуждает мать троих детей донецкая ополченка «Зарина»: «Какая разница, умрёшь ты в бою, или так. В бою хоть какую-то пользу принесёшь».

Ополченка Наталья из Макеевки, ушедшая на фронт со всей семьёй, чей старший сын попал в плен под Луганском; донетчанка Ирина, 10 мая приехавшая оборонять Славянск; профессиональный спасатель «Тигра», оборонявшая Славянск, а ныне служащая в МВД ДНР; донецкий строитель "Стася", девочки из 1-й Славянской мотосрелкой бригады - студентка, будущий педагог математики "Белка", контролёр будённовского водоканала Донецка "Умка", психолог "Герман"; одна из командиров горловского ополчения Виктория; ополченка "Племянница", 36 дней просидевшая с детьми в подвале в терзаемом карателями посёлке Коммунар; командир «Утёса» «Лама», дочь военного и студентка харьковского училища МВД; ополченка Инна… Увы, невозможно рассказать обо всех героинях Новороссии в рамках нашего очерка. Но мы верим, что в будущем имя каждой из них украсит летопись ратной славы Русской Земли.

Впервые опубликовано в книге Елены Семеновой «Добровольцы. Век XXI. Битва за Новороссию в портретах ее героев»