«И предал я сердце моё тому, чтобы познать

мудрость и познать безумие и глупость; узнал,

что и это – томление духа.

Потому что во многой мудрости много печали;

и кто умножает познания, умножает скорбь».

(1 Еккл. 17-18).

Итак, думалось мне, рукописи не горят, не горят и архивы. Ярким подтверждением этому были документальные свидетельства, приведённые мной выше. А ещё подумалось, что пока не знаешь подробностей, нет ясности и в том, что и где искать. Но после ознакомления с протоколами допроса деда, приведёнными в них, ранее не известными мне фактами, вкупе с теми отрывочными воспоминаниями о событиях и персонажах тех лет, что остались в записях моей покойной мамы, и в моей памяти от бесед с дедом, - открылись и направления дальнейших поисков.

Необходимо было найти документальные свидетельства:

- общественно-революционной деятельности деда в Сибири (Красноярске, Минусинске, Томске) в период с весны 1917 года по осень 1918 года, включая знакомство его с минусинским большевиком Ю.П.Гавеном, оказавшим влияние на его мировоззрение, а также членство в РСДРП;

- его учёбы в Томском университете с осени 1917 года по весну-лето 1918 года;

- пребывания его в белой Сибирской армии с августа 1918 года по январь 1920 года, включая его временное откомандирование в составе полка из Сибири во Владивосток через Харбин в конце 1918 года; нахождение под военно-полевым судом в июле 1919 года;

- местонахождения личного дела осуждённого деда и мест его пребывания в заключении в период с 1933 по 1939 годы.

Предстояла работа по определению круга организаций и лиц, которые могли бы помочь мне в поисках документов. Где и как искать исторические материалы? С чего начать, куда и как двигаться? Чем руководствоваться и на что опираться в попытках убедить потенциальных партнёров в необходимости оказания мне помощи? Эти вопросы стояли передо мной все четыре года работы над мемуарами.

Слабым, но всё же некоторым утешением, и даже символом надежд в победе, были слова из стихотворения Варлама Шаламова «Воспоминания о ликбезе», написанного им в 1970 году, уже после «Колымских рассказов», которые звучали так:

 «…Людей из вековой тюрьмы

 Веду лучом к лучу

 «Мы – не рабы. Рабы – не мы» –

 Вот всё, что я хочу».

Да, я тоже хотел только одного – под лучом правды, документальной правды получить ответы на вопросы, интересующие меня: как жили мои пращуры в тех условиях, в которые они были поставлены тяжёлыми историческими событиями России начала XX века, и в чём заключалась та, их личная, но прочно связанная пуповиной со всем народом, правда.

***

1917 год, Петроград, Февральская революция. Отречение Николая II. Временное правительство…

«…Я с ошеломлением и уже омерзением открывал, какой низостью, подлостью, лицемерием, рабским всеединством, подавлением инодумающих были отмечены, иссоставлены первые же, самые «великие» дни этой будто бы светоносной революции, и какими мутными газетными помоями это всё умывалось ежедневно. Неотвратимая потерянность России – зазияла уже в первые дни марта. Временное правительство оказалось ещё ничтожнее, чем его изображали большевики».

(А.И.Солженицын «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов», глава 4).

«…В истории Февральской революции редко кем оспаривается полная неожиданность её для всех: и для властей, и для разжигавших её думских и земгоровских кругов, и для всех революционных партий – эсеров, меньшевиков и большевиков, и для западных дипломатов в Петрограде, и уж тем более для остальной России – для Действующей Армии, для провинции, для крестьянства…

…Если оценивать февральскую атмосферу саму по себе, а не в сравнении с октябрьской, то надо сказать:… она была духовно омерзительна, она с первых часов ввела в озлобление нравов и коллективную диктатуру над независимым мнением (стадо), идеи её были плоски, а руководители ничтожны.

Февральской революцией не только не была достигнута ни одна национальная задача русского народа, но произошёл как бы национальный обморок, полная потеря национального сознания… У русского духа не хватило стойкости к испытаниям».

(А.И.Солженицын «Размышления над Февральской революцией», «Российская газета», 2007).

В последней из четырёх, сохранившихся со времён учёбы в Питерском реальном училище А.С.Черняева, записных книжек (1913-1917 гг.), дед Флегонт 1 января 1917 года делает следующую запись:

«Новый год встречал у Васи. День моего рождения, исполнилось 20 лет, можно сказать, треть недолгой человеческой жизни».

Вася – это Василий Цешинский, его друг по училищу, попавший под репрессии и погибший в сталинских застенках через 20 лет, в 1937-м. День рождения деда совпадал с Новым годом - 14 января по новому стилю, или 1 января – по старому. Тут он явно поскромничал – Всевышним ему было отпущено прожить 89 лет.

Ещё две его записи из этой же книжки:

- «8 ноября (1916) начал заниматься (с) учеником»;

- «С 4 февраля (1917) начал заниматься с учеником».

Значит, занятия его репетиторством в конце 1916 – начале 1917 г. предполагали его несомненное пребывание в Питере. Хотя об учёбе записей уже нет. И – ни слова о революционных событиях в Питере. Кроме одной записи:

- «23.03 (1917). – Похоронены жертвы Великой русской революции на Марсовом поле».

Ещё одним подтверждением того, что как минимум до начала апреля 1917 года он находился в столице, служат тексты двух стихотворений из его, сохранившейся до наших дней, специальной тетради, куда он в течение десяти лет (с 1913 по 1923 гг.) заносил понравившиеся ему стихи и песни. Они датированы 6 и 14 апреля 1917 года, с указанием места записи («Птг» - то есть Петроград). Следующее за ними стихотворение датировано уже 29 августа 1917 года с указанием «Минусинск». А затем следует другое стихотворение, от 21 ноября 1917 года, записанное уже в Томске. Вот такая арифметика с географией…

А вот записи из маминых мемуаров, где она, описывая историю жизни своих родителей, о годах учёбы своего отца пишет следующее:

«…Окончательные регулярные занятия для папы закончились летом 1916 года. В Петрограде он бывал и позже (в 1917 г.), но сведений о занятиях уже нет… Вернувшись из Петрограда, папа, судя по его рассказам, одно время занимался молодёжной подпольной коммунистической деятельностью, за что ему грозила тюрьма и даже расстрел…».

Память людская – вещь удивительная! В своих дальних запасниках она, порой, хранит такие вещи, которые могут быть не востребованными десятилетиями. И – вдруг, в нужный момент она преподносит тебе, словно «на блюдечке, с голубой каёмочкой», то, самое, давно забытое, но такое ныне нужное…

В моей собственной памяти всплывает фамилия «Гавен», озвучив которую, словно предчувствуя мой будущий интерес к его судьбе, дед Флегонт чётко и расчётливо положил на отдельную полку моей памяти. «Он был моим духовным учителем в молодости» - сказал о нём дед. Подробностей не последовало. Они возникли много позже, когда я окунулся в историю революционных событий в Восточной Сибири.

А ещё вспомнились регулярные поездки деда в 60-70-е годы из Кишинёва к себе на родину – в Минусинск, и его рассказы о тамошней нелёгкой жизни его земляков, о встречах с дальней роднёй, живущей там. А ещё он с гордостью говорил о том, что его приглашали в Минусинский краеведческий музей, где организовывались встречи со старыми ветеранами революционных событий.

По его словам, эти встречи носили организованный характер, и даже производилась магнитофонная запись этих встреч и бесед. Дед, блестящий рассказчик, неутомимый спорщик, обладавший к тому же завидной памятью, с досадой рассказывал, что его сверстники уже не помнят многих вещей, путаются в воспоминаниях, ошибаются в именах своих коллег, что часто искажает достоверность событий тех революционных лет.

Вот та исходная база, отталкиваясь от которой надо было искать документы и факты.

Казалось, что самыми доступными и, вместе с тем, самыми сложными будут поиски в Интернете. Так и получилось, если учесть, что я самоучка и полный бездарь в использовании этого «монстра» в качестве средства для получения нужной информации. Метод «тыка» - самый лучший способ «утонуть» в безбрежном море информации. А для того, чтобы этого всё же не случилось, и в этом водовороте отделить «зёрна» от «плевел», нужно либо очень постараться, либо очень разозлиться.

Но – иного выхода не было, и я «нырнул» туда.

***

На мой запрос в отношении Гавена Интернет, среди прочего, отослал меня к книге В.Е.Баранченко «Гавен» (М.: Молодая гвардия, 1967) из серии «Жизнь замечательных людей», которая была выложена здесь в электронном виде. Мне припомнилось, что годов эдак десятка полтора-два назад я уже держал её в руках, роясь на полках хабаровского центрального книжного магазина. Но решения о покупке почему-то не возникло. Теперь приходилось пользоваться услугами «всемирной паутины».

Вот что я узнал из этой книги и других интернет-статей:

«ГАВЕН Юрий Петрович (1884-1936) – настоящее имя – Дауман Ян Эрнестович. Латыш. Революционер, коммунист, советский государственный и партийный деятель. С 1901 г. в латышской СДРП. Во время революции 1905 г. руководил боевыми дружинами Лифляндской губернии, делегат 5 съезда РСДРП (1907).

В 1908 г. был арестован и до лета 1914 года находился в каторжных централах Риги и Вологды, затем был сослан в Енисейскую губернию на каторгу, в том числе с 1916 года находился в Минусинске. После февральской революции в марте 1917 был Председателем Минусинского Совета и членом комитета РСДРП (б), с марта председатель Минусинской организации РСДРП(б), редактор газеты «Товарищ».

Один из организаторов и руководителей съезда Советов Средней Сибири (начало сентября); по его предложению съезд принял большевистскую резолюцию о власти Советов, созыве 2-го Всероссийского съезда Советов. В конце сентября 1917 – делегат от РСДРП(б) демократического совещания в Петрограде.

А в конце его, с мандатом ЦК РСДРП (б), был направлен в Севастополь, где стал председателем Севастопольского ВРК. С весны 1918 нарком военно-морских сил Республики Таврида, руководил обороной Крыма от румынских и немецких интервентов. Возглавлял Севастопольский областной ВРК.

С ноября 1920 года был заместителем председателя Крымревкома (председателем которого был Бела Кун), и одновременно с июня 1921 года председатель Комиссии по борьбе с бандитизмом при Крымской ЧК. Его относят к числу активных участников «красного» террора в Крыму, организованного Р.Землячкой и Белой Куном. В период 1920-1921 гг. там, только по официальным данным, было уничтожено более 52 тысяч человек, по другим источникам – более 100 тысяч. По оценкам М. А. Волошина террор 1920—1921 годов пережил только один из трёх крымских интеллигентов.

С 1924 – член президиума Госплана СССР. В 1931-33 гг. директор советской нефтеторговой фирмы в Германии. С 1933 – на пенсии. Расстрелян как троцкист в 1936 г.».

Известная русская революционерка, Елена Дмитриевна Стасова, которая в 1913-1916 годах, находясь в ссылке в Енисейской губернии, познакомилась с Ю.Гавеном, в предисловии к книге так характеризует его:

«…Покалеченный царскими тюремщиками на каторге, передвигаясь на костылях, он с начала первой мировой войны становится одним из организаторов большевистского подполья ссыльных, ведет антивоенную агитацию среди солдат, организует большевистские ячейки, печатает прокламации в типографии, где он работает, возглавляет стачки красноярских и минусинских печатников».

Да, этот революционер, «из славной когорты старых большевиков, из тех, кто был лично известен В.И.Ленину» (из вступительных слов автора книги), был, несомненно, талантливым организатором, блестящим агитатором, пламенным и идейным борцом за дело революции.

Такой человек, естественно, смог не только увлечь за собой самые разные слои населения Енисейской губернии, но зажечь «революционный пламень» в горячих сердцах минусинской молодёжи.

Но нам с вами известна и другая историческая правда: «Революция пожирает своих детей». Эти слова были сказаны накануне собственной казни известным французским революционером Жоржем Жаком Дантоном (1759-1794).

Увы! Логика послереволюционных событий такова, что борьба между самими революционерами становится неизбежной, и те из них, кого революция вознесла на вершину власти, часто идут на эшафот первыми.

Вот потому то и получилось так, что одних хоронили с государственными почестями в некрополе у Кремлёвской стены (Розалию Землячку в 1947 году, а Елену Стасову в 1966 году), другие же бесславно погибли в сталинских застенках (Ю.Гавен в 1936 году, Бела Кун в 1938 году).