К портрету Светлейшего князя М.С. Воронцова

Я всегда говорил, что нет другого человека в России, как князь, который бы так был способен и так умел творить, созидать, устраивать. Его голова не годится для мелочей.

Николай Первый

1.

Я умоляю вас перенести вашу дружбу ко мне на моего Михаила: он честный малый, добрый и истинно Русский, он никогда не совершит ничего недостойного и будет всегда так поступать, как Русскому дворянину надлежит.

С.Р. Воронцов

Светлейший князь, генерал-фельдмаршал Михаил Семёнович Воронцов 18(29) мая 1782 года. Его семья занимала весьма высокое положение в Российской Империи. Дед, граф Роман Илларионович Воронцов, был наместником во Владимирской, Пензенской, Тамбовской и Костромской губерниях. Он скончался через год после рождения долгожданного внука, и благодарные владимирцы приняли решение похоронить своего первого генерал-губернатора в Дмитровском соборе. Один из поэтов Владимирщины откликнулся на смерть Воронцова следующими стихами:

Какою ты сражен Владимир злой судьбою,

Повсюду слышу плач; ты весь объят тоскою,

Покрыт твой горизонт днесь тьмой печальных туч,

И прежних радостей сокрылся ясный луч.

От Клязьмы мрачна тень покров свой простирает

И Волжских берегов приятство сокрывает.

В полях, в лугах, в лесах, везде лишь слышен стон,

В пределах ваших скорбь поставила свой трон.

Несутся жалобы смешенных голосов,

Гласят, и что ж? увы! Скончался Воронцов,

Скончался, кто нам здесь блаженства был виною,

Кто всех покоил нас, не знав себе покою,

Всех вверенных себе считая за детей,

Любил их как отец он всей душой своей.

Которой кроток был, правдив, нелицемерен,

Усерден, ревностен, отечеству был верен,

Без роскоши кой щедр и к бедным милосерд,

Был снисходителен, рассудлив, духом тверд.

Прибежищем он был и сиру и убогу,

И притесненным всем являл защиту многу.

Науки он любил, их тщился насадить,

Невежество, порок в сердцах искоренить.

Сего то мы отца лишились и покрова!

И ах уже на век лишились Воронцова!..

У Романа Илларионовича было четверо детей. Из них всех более известна княгиня Екатерина Романовна Дашкова, более десяти лет возглавлявшая Петербургскую академию наук и художеств и Российскую академию.

Однако, её братья имели не меньше заслуг перед Отечеством. Старший, Александр, имея исключительные способности к учению, в 13 лет первым перевёл на русский повесть Вольтера «Микромегас», которая тогда же была напечатана в первом в России «учёном журнале» - «Ежемесячных сочинениях, к пользе и увеселению служащих». Тремя годами позже отец отправил Александра учиться в привилегированное страсбургское военное училище. Согласие на этой дал Людовик Пятнадцатый, благодаря дяди юноши – вице-канцлера Михаила Илларионовича Воронцова.

Примечательно, что высокое положение в ту пору мало сказалось на материальном положении семьи. Во Францию Александр был отправлен даже без гувернёра. По дороге волею судьбы ему суждено было познакомиться с Вольтером. Это знакомство 16-летнего русского юноши и знаменитого французского писателя переросло в многолетнюю дружбу и весьма интенсивную переписку. «Что меня трогает больше всего, - писал Александру Вольтер, - это ваш вкус в области прекрасных искусств, ваше совершенное знание нашего языка; действительно, нет никого, чьё одобрение я добивался бы с большим желанием». «Ваша мудрость превосходит ваш возраст, и приятности вашей беседы меня очаровали. Я видел, что вы достойны более великих дел, в которых предстоит вам участвовать».

При Императрице Екатерине Александр Романович был президентом коммерц-коллегии, при её внуке – государственным канцлером. Тем не менее, он держался в стороне от двора и жил весьма уединённо, не имя семьи.

Выйдя в отставку, Александр Романович поселился во владимирском имении покойного отца Андреевском, где проявил себя крупным новатором в ведении хозяйства. Будучи противником крепостного права, он считал своих крестьян не крепостными, а подданными, о которых должно заботиться – защищать от произвола чиновников, помогать в голодный год. Крестьяне Андреевского не отбывали барщину, а лишь платили лёгкий оброк, а оттого жили лучше крестьян соседних имений.

Имение графа Воронцова славилось на все окрестные губернии образцовым хозяйством. Особенно преуспел Александр Романович в развитии садоводства. В описи оранжерейных деревьев Андреевского значилось 576 персиковых деревьев, 52 абрикосовых, 310 сливовых, 379 вишнёвых, 341 грушевых, 124 яблоневых, 290 лимонных, 197 лавровых, а также 48 кустов винограда и 1000 кустов ананасов. Урожай лимонов и ананасов был таков, что граф не только посылал их в подарок всем знакомым, но и отправлял на продажу в соседние города.

Славно было Андреевское и своим театром, в котором крепостные крестьяне-актёры получали жалованье, коллекцией портретов прославленных россиян, насчитывавшую более 300 полотен, которую Александр Романович собирал для потомков, огромной библиотекой… Её граф начал собирать ещё во Франции. В его собрание входили не только книги на разных языках, но и многочисленные атласы и карты, рукописи, копии отечественных и иностранных документов, на снятие которых Воронцов не жалел денег. Эту библиотеку наряду с библиотекой Екатерины Дашковой впоследствии унаследовал их племянник Михаил Семёнович.

Младший сын Романа Илларионович Семён впал в немилость в начале правления Екатерины Великой. Во время переворота, приведшего её к власти, молодой поручик Преображенского полка был одним из немногих, кто, следуя присяге, обнажил шпагу в защиту законного Императора.

После этого Семён Романович сам не желал больше служить в гвардии. Он, ранее горевший призванием к военному делу, перевёлся в армейский полк, а вскоре вышел в отставку. Впрочем, в скором времени граф вернулся на оставленную стезю. Турция объявила войну России, и Семён Романович оказался одним из немногих, кто попросил отправить его в действующую армию в то время, когда со всех сторон сыпались просьбы об увольнении.

Графу привелось служить под началом П.А. Румянцева. Он отличился в битвах при Ларге и Кагуле, участвовал в успешных операциях под Силистрией, получил звание полковника и два георгиевских креста. Семён Романович проявил себя не только, как отважный и грамотный командир, но и как замечательный воспитатель своих солдат. Он полагал, что важнейшей задачей офицеров является воспитание в солдатах чувства чести и «честолюбия, которое одно возбуждает на преодоление трудов и опасности, на все славные подвиги: честолюбивый солдат всё из амбиции делает и следовательно всё делает лучше». Граф написал специальную инструкцию для ротных командиров. Он стремился ограничить телесные наказания и искоренить произвол со стороны офицеров в отношении нижних чинов, прилагал все возможные усилия, чтобы солдаты – вчерашние крепостные мужики – преодолели свою крестьянскую забитость, «дабы всякий умел говорить так, как солдату прилично, был бы смел, командира своего, если он за собой ничего дурного не знает, не опасался».

Развить свою систему Семёну Романовичу было не суждено. После конфликта с Г.А. Потёмкина он вновь подал в отставку под предлогом необходимости поправить подорванное здоровье. Здоровье графа и впрямь было подорвано и он был вынужден уехать на лечение в Италию, заложив свой петербургский дом и продав ценные вещи. Иных средств у него не было: жалование и все личные средства он тратил на нужды полка, залезая даже в долги.

По возвращении в Россию, Семён Романович женился на дочери адмирала Сенявина Екатерине Алексеевне. Она подарила ему двоих детей и вскоре скончалась от чахотки. Больше граф, преданный памяти супруги, не женился.

В ту пору он уже сменил военную карьеру на дипломатическую и, похоронив жену в Италии, отправился с маленькими детьми послом в Лондон, ставший ему вторым домом до конца дней.

Деятельность Семёна Романовича на посту представителя России в Англии весьма интересна. Будучи большим англоманом, он, однако, ревностно отстаивал интересы Отечества. Одним из наиболее ярких эпизодов его службы стало предотвращение войны между нашей страной и Великобританией.

В 1790 году Англия и Пруссия противились заключению Россией мирного договора с Турцией. Англию решительно не устраивало согласие турок отдать нам Очаков. Премьер-министр Уильям Питт заявил в палате общин о разрыве дипломатических отношений с Россией и о начале военных приготовлений. Тем не менее ни английский, ни русский послы не были отозваны. Благодаря этому Воронцов предпринял энергичные меры к недопущению войны. После нескольких безрезультатных встреч с Питтом он обратился за официальным разъяснением к статс-секретарю английского правительства. Тот подтвердил существование военных планов, направленных против России. «Коль скоро министерство настолько ослеплено, что готово настаивать (под предлогом сохранения Очакова для Турции, что для Англии не имеет никакого значения) на продолжении бедственной войны, вредной для обеих сторон, - ответил на это русский посол, - то моя обязанность — устранить это зло Поэтому я вам объявляю, господин герцог, что я всеми мерами буду стараться, чтоб нация узнала о ваших намерениях, столь противных ее интересам, и я слишком убежден в здравомыслии Английского народа, чтоб не надеяться, что громкий голос общественного мнения заставит вас отказаться от несправедливого предприятия».

Следом граф встретился с лидерами оппозиции и добился от них понимания его точки зрения. Ему удалось убедить в ней и ряд других членов парламента. Новый статс-секретарь лорд Гренвиль заметил Семёну Романовичу, что он выступает как приверженец оппозиционной партии. На это русский посол ответил, что не принадлежит никакой партии, кроме партии своего отечества, что он русский и только русский.

Одновременно он и все члены русской дипломатической миссии приступили к составлению записок, в которых доказывалось, что позиция английского правительства приведет к прекращению торговли с Россией, и это затронет интересы всего населения страны. Эти записки рассылались во все провинции и города Англии. В крупных мануфактурных центрах проводились митинги, участники которых требовали от правительства прекращения враждебных действий против России. В Лондоне на стенах домов появились надписи: «Не хотим войны с Россией». Газеты стали печатать статьи, осуждающие намерения правительства.

Тем не менее в Петербург уже был послан курьер с нотой об объявлении войны России. Эта война была настолько нежелательная и опасна для нашей страны, что светлейший князь Потёмкин склонялся к необходимости уступить англичанам. Но Семен Романович посылал депешу за депешей, убеждая не идти на уступки, и был поддержан Императрицей.

В итоге Питт был вынужден отказаться от войны с Россией.

Ещё одна заслуга Воронцова имеет прямое отношение к области, которой много лет спустя придётся управлять его сыну. Малолюдие только что присоединённых к России Новороссии и Крыма побудило Екатерину по представлению Потёмкина начать переговоры с Англией о переселении в Крым английских каторжников. Это предложение возмутило Семена Романовича. Граф счёл заселения русских земель каторжниками оскорблением для великой страны. Благодаря его настойчивым протестам Крым был избавлен от заселения английскими преступниками.

Воронцов немало беспокоился также о засилье иностранцев на русской дипломатической службе в должностях посланников, поверенных в делах и консулов. Семён Романович справедливо полагал, что назначение на эти должности выходцев из чужих стран, принимаемых на службу без должного разбора, не согласуется с государственными интересами. Чтобы дать Отечеству больше образованных россиян, коих не доставало для дипломатической службы, граф предлагал открыть в Петербурге школу, где бы 25 или 30 бедных дворян обучались русскому и иностранным языкам, а затем на практике в Коллегии иностранных дел готовились к дипломатической службе.

Увы, проблема иностранного засилья в русской дипломатии не будет решена ещё долго. Сам же Семён Романович оставался на своей должности до преклонных лет. На короткое время он был снят с неё Императором Павлом, но восстановлен по восшествии на престол Александра. По выходе же в отставку граф так и остался доживать своей век в Лондоне, в семье дочери, вышедшей замуж за английского лорда.

Воронцов высоко ценил английское образование и был весьма доволен тем, что его дети могут получать его в полной мере. Однако, граф стремился, чтобы они, не знавшие России, выросшие вдали от ней, были русскими. Миша и Катя в совершенстве владели русским языком, прекрасно знали русскую литературу и историю. Дочь отец готовил к исполнению обязанностей хозяйки дома, сына – к служению Отечеству. Кроме того, Семён Романович считал необходимым, чтобы дети владели каким-нибудь ремеслом. Граф считал вполне возможным, что Россию, как и Францию, постигнет революция, и желал, чтобы в этом случае, Миша и Катя, лишившись всего имущества, могли честно заработать кусок хлеба себе и своим семьям. Характерно, что в период павловской опалы, когда бывший посол оказался в Англии почти без средств к существованию (Император подверг аресту его имения), то, нисколько не впадая в отчаяние, он серьёзно рассматривал возможность определить сына на один из английских кораблей, а дочь – учительницей в какую-нибудь порядочную английскую семью. Этому плану помешала только смерть Павла и воцарение Александра, вернувшего Воронцову его достояние и должность.

Граф Михаил Воронцов полностью оправдал надежды отца. К своему совершеннолетию это был юноша с манерами английского лорда, джентльмен до мозга костей и при том человек совершенно русский по духу. Он сумел взять от Европы действительно лучшее, не утратив ни на йоту собственного национального стержня, что, увы, мало кому удавалось, а, главное, худо удавалось самой России.

Михаил Семёнович унаследовал лучшие качества своих предков: большие способности и любовь к учению, светлый ум и тонкий вкус в области прекрасного, отвагу на поле боя и администраторские таланты в мирной жизни… Он сочетал в себе безукоризненную вежливость, предупредительность, нелицемерную доброту и щедрость к окружающим, кажущуюся мягкость с железной волей и твёрдостью, с независимостью чуждого искательства характера. «Я никогда ни в ком не находил той душевной простоты, соединенной с теплотою сердца, какою был одарен граф Михаил Семенович», - свидетельствует Н. Н. Мурзакевич. Милосердие было одним из важнейших качеств души графа, что не мешало ему быть неколебимо строгим и взыскателеным там, где это требовалось. Благородство, мужество, самостояние и подлинная просвещённость – четыре понятия, определяющие эту исключительную натуру.

Надо ли удивляться, что когда по достижении совершеннолетия юный граф прибыл в Россию с целью определиться на службу, то имя его не сходило с уст как в московском, так и в петербургском обществе? Выросший заграницей, он в совершенстве говорил по-русски в отличие от многих дворянских отпрысков, живших в России, но предпочитавших французский язык родному. Мудрость его суждений, по мнению Ростопчина, старого друга Семёна Романовича, превосходила подчас мудрость его собственного отца. Его манеры были признаны эталоном для благородного молодого человека. И сам он быстро и надолго стал образчиком такового и буквально притчей во языцех. Друг Михаила Семёновича, Сергей Марин писал ему: «Ты не поверишь, Воронцов, как весело быть твоим другом: где ни заговорят о молодых людях, везде ставят в пример совершенства тебя. Слышав это, поневоле улыбнешься и прошепчешь: этот совершенный малый меня любит и называет своим другом».

Наконец, юный Воронцов сделал и вовсе неслыханное. Избрав военную стезю и решив поступить в Преображенский полк, Михаил, имея право на генеральский чин, эквивалентный статскому званию камергера, который он носил, отказался от этого права, попросив зачислить себя в полк простым поручиком. Это был первый подобный случай в истории Русской Армии. И именно после него, всего лишь два года спустя, практика умножения не нюхавших пороху генералов за счёт статских чинов была прекращена.

Так началась долгая и удивительно плодотворная служба графа Михаила Воронцова на благо России.

2.

Наш твердый Воронцов, хвала!

О други, сколь смутилась

Вся рать славян, когда стрела

В бесстрашного вонзилась;

Когда полмертв, окровавлен,

С потухшими очами

Он на щите был изнесен

За ратный строй друзьями

Смотрите… язвой роковой

К постеле пригвожденный,

Он страждет, братскою толпой

Увечных окруженный.

Ему возглавье — бранный щит;

Незыблемый в мученье,

Он с ясным взором говорит:

«Друзья, бедам презренье!»

И в их сердцах героя речь

Веселье пробуждает,

И, оживясь, до полы меч

Рука их обнажает.

Спеши ж, о витязь наш! воспрянь;

Уж ангел истребленья

Горе подъял ужасну длань,

И близок час отмщенья.

В.А. Жуковский

Не имя тяги к столичным светским увеселениям, Михаил Семёнович искал себе скорейшего применения в ратном деле. Перед его глазами был не только пример отца, но и друга Семёнова Романовича – генералиссимуса А.В. Суворова, с коим Воронцов-старший регулярно переписывался. Юный Михаил прекрасно помнил тот восторг, что охватил всю Англию, когда старый русский полководец бил в Италии дерзкого корсиканца. От пабов до королевского дворца пили здоровья Суворова, представления в театрах начинались со стихов и песен в его честь, его профиль желали иметь у себя буквально все. Англия бредила Суворовым, а русский посол был несказанно счастлив такому триумфу своего Отечества в лице своего друга.

Именно под начало ученика великого полководца князя Цицианова отправился поручик Воронцов, переведясь из Преображенского полка на Кавказ. Здесь, сражаясь бок о бок с поручиком Семёновского полка А.Х. Бенкендорфом, он отличился при штурме крепости Гянджа 2 декабря 1803 года. Во время штурма впереди одной из рот шел ее командир капитан П. С. Котляревский. Он попытался без лестницы вскарабкаться на наружное укрепление и был ранен в ногу. Увидев это, поручик Воронцов и рядовой Богатырев бросились на помощь командиру. Богатырев тотчас пал, сраженный вражеской пулей. Михаил Семенович один сумел под смертоносным огнём вывести капитана в безопасное место.

Доблестный герой Кавказа Котляревский с той поры стал вернейшим другом Воронцова. За отвагу, проявленную при взятии Гянджи, Михаил Семёнович получил первую боевую награду — орден Св. Анны 3-й степени. Между тем храброго офицера уже ждало ещё более горячее дело.

В те поры полчища лезгин переправились через реку Алазань и угрожали восточным районам Грузии. Цицианов поручил генерал-майору В. С. Гулякову выступить с отрядом против них и восстановить спокойствие в области.

1 января 1804 года отряд Гулякова разгромил большую группу лезгин и отбил почти всю добычу, захваченную теми у местных жителей. Вскоре отряд атаковало около 3 тысяч конных горцев. Это сражение длилось более 5 часов. Докладывая о битве с горцами князю Цицианову, Гуляков отметил храбрость флигель-адъютанта Бенкендорфа и графа Воронцова.

Далее отряд переправился через Алазань и захватил местечко Дисары. Гуляков решил преследовать горцев в глубине Дагестана и направил отряд в Закатальское ущелье. Образовалась длинная колонна, во главе которой шла грузинская милиция. За нею следовала рота егерей с орудием и несколько рот Кабардинского полка. Одной из этих рот командовал Воронцов, другой — Бенкендорф. Как только отряд окончательно втянулся в ущелье, по нему с разных сторон был открыт беспорядочный ружейный огонь. Затем лезгины бросились с саблями на грузинскую милицию. Грузины бросились назад, создавая сумятицу в остальном отряде. У первого орудия был убит Гуляков…

В том аду Воронцов и еще несколько офицеров избежали смерти лишь потому, что бежавшие грузины и лезгины столкнули их с крутого яра. Они упали на других и не разбились. Все, кто сумел выбраться наверх, в том числе и Воронцов, тут же включились в бой. Командование отрядом взял на себя генерал-майор князь Орбелиани. Лезгины отступили.

При падении с яра у Михаила Семёновича выпал из его бокового кармана серебряный компас. Через 22 года компас он был найден у убитого горца и еще через десять лет возвращен владельцу. После кончины Воронцова его супруга Елизавета Ксаверьевна подарила эту реликвию князю Барятинскому, довершившему начинания Михаила Семёновича на Кавказе уже в бытность того наместником неспокойного края.

Князь Цицианов быстро оценил способного молодого офицера и приблизил его к себе. «Не могу особенно не рекомендовать при мне находящегося за бригад-майора не сменяющегося лейб-гвардии Пр. <еображенского> полку поручика графа Воронцова, который деятельностью своею, заменяя мою дряхлость, большою мне служит помощью», - писал он Петербург. По представлению Павла Дмитриевича Воронцову было присвоено звание капитана, минуя звание штабс-капитана. За храбрость, проявленную в боях с персами, за взятие их лагеря 30 июня и занятие ереванского предместья, Михаил Семенович получил орден Св. Георгия 4-й степени.

При Цицианове капитан Воронцов исполнял обязанности бригад-майора. Он не имел ни секунды для отдыха, ни днем, ни ночью, и не было такой безделицы, которая не должна пройти через его руки.

Старый князь весьма привязался к Михаилу Семёновичу. Когда тот был болен, Цицианов заботливо писал ему из похода: «Посылаю на жилет и панталоны дорожные осетинского сукна. Прошу на память неотменно себе сделать. Не подумай, что здесь взято: в Цхинвале куплено именно для тебя». Когда же подхваченная в диких краях лихорадка, а того более настояния родных, боявшихся за его жизнь, вынудили Вороцова оставить Кавказ, Павел Дмитриевич писал ему в Москву, что ждет от него длинное письмо, что хочет получать не чиновные, а дружеские письма. «Не быв никогда эгоистом и любя искренно и явно, считаю тебя, любезный мой граф, мне принадлежащим по сердцу», - признавался князь и советовал молодому другу, как поправить здоровье: «На вишни не нападать неприятельски хотя один год; супу же хотя по три тарелки, а не по две кушать на здоровье».

Увы, это было последнее письмо прославленного генерала. В начале 1806 года он, принудивший к сдаче Бакинскую крепость, был предательски убит людьми бакинского хана…

Служба же капитана Воронцова продолжалась. Он участвовал в плачевно окончившихся для нас европейских войнах, а после Тильзитского мира уже в чине полковника и должности командира Нарвского пехотного полка отправился на турецкий фронт – в Дунайскую (Молдавскую) армию. Здесь полк отличился при взятии крепости Базарджик 22 мая 1810 года. Три колонны, предводительствуемые Воронцовым, Паскевичем и Сен-При, первыми ворвались во вражескую цитадель. Все три полководца были произведены в чин генерал-майора.

Нарвский полк участвовал в штурмах Варны и Шумлы, в битвах под Батином и Систовым, а в октябре всё того же 1810 года Воронцов во главе отряда из 3 тысяч пехотинцев и 1 тысячи всадников взял Плевну, Ловчу и Сельви, где уничтожил неприятельские укрепления и захватил 9 турецких пушек.

Получив под своё командование полк, Воронцов развивал в нём начинания своего отца. Как и Семён Романович, он написал наставление для офицеров полка, в котором, в частности, говорилось: «Офицер должен чувствовать в полной мере важность звания своего и что от него зависят поступки и поведение его подчиненных во время сражения. Когда офицер умел приобресть доверенность своих солдат, то в деле каждое слово его будет свято исполнено, и от него никогда люди не отстанут <…> В некоторых полках есть постыдное заведение, что офицеры и ротные командиры в мирное время строги и взыскательны, а в конце слабы и в команде своих подчиненных нерешительны. Нет ничего хуже таковых офицеров; они могут казаться хорошими на парадах, на учениях, но для настоящей службы их терпеть в полку не должно <…> чем больше офицер был в спокойное время справедлив и ласков, тем больше в войне подчиненные будут стараться оправдать сии поступки, и в глазах его один перед другим отличаться».

Офицер, согласно Воронцову должен быть неизменным примером для своих солдат. «Ежели полку или батальону будет приказано стоять на месте фронтом под неприятельскими ядрами, то начальник роты обязан быть впереди своей роты, замечать и запрещать строго, чтобы люди от ядер не нагибались; солдата, коего нельзя уговорить от сего стыдом, можно пристращать наказанием, ибо ничего нет стыднее, как когда команда или полк кланяется всякому и мимо летящему ядру. Сам неприятель сие примечает и тем ободряется, - писал он. - Когда фронтом идут на штыки, то ротным командирам должно также идти впереди своей роты с ружьем или саблею в руке и быть в полной надежде, что подчиненные, одушевленные таким примером, никогда не допустят одному ему ворваться во фронт неприятельский».

Примечательно, что Воронцов, заботясь о желавших служить, но не имевших средств офицерах, сам оплачивал их амуницию и из своих средств назначал пенсион их жёнам. Такое отношение к подчинённым было свойственно ему всегда. «Граф в обращении с военными подчиненными имел весь дар очарования, - вспоминал С.И. Маевский. - Он был обожаем от офицера до солдата. В минуту боя он требовал самоотвержения; вне боя — любил свободу и простоту; за его столом обедывало нас по 100, по 200 человек; его дом был нашею гостиницею, где мы жили безвыходно».

Полтора года спустя «Наставление» Воронцова, немного переделанное автором, было разослано П.И. Багратионом по всем воинским соединениям 2-й русской армии.

Именно в рядах этой армии под началом ещё одного славного ученика А.В. Суворова застало Михаила Семёновича нашествие двунадесяти языц. Воронцов командовал сводно-гренадёрской дивизией и поддерживал в арьергарде казаков атамана Платова и генерала Васильчикова.

24 августа гренадеры Воронцова остановили французов у деревни Шевардино. Устроенный здесь редут трижды переходил из рук в руки. Был полностью истреблен один из французских батальонов. Но противник оказался сильнее, и дивизия вынуждена была отойти на главную позицию у села Бородино. Здесь гренадёрам привелось защищать легендарные Семёновские флеши вместе с 27-й дивизией генерал-майора Д.П. Неверовского. Двум русским дивизиям — 8000 человек при 50 орудиях — противостояли 7 пехотных и 8 кавалерийских французских дивизий. Их поддерживал огонь двухсот с лишним орудий. Семеновские флеши трижды подвергались атакам французов, которыми командовали маршалы Мюрат, Даву и Ней. Увидев, что один из редутов занят неприятелем, Воронцов поднял батальон и повел в штыки. «Там я был ранен, а этот батальон почти уничтожен, — вспоминал он впоследствии. — Было почти 8 часов утра, и мне выпала судьба быть первым в длинном списке генералов, выбывших из строя в этот ужасный день».

Раненый и наскоро прооперированный граф был отвезён в Москву. Здесь он узнал, что в обречённой столице в лазаретах и частных домах лежит много раненых офицеров и солдат. Как раз в это время к его дому в Немецкой слободе прибыли из Андреевского сотни подвод, чтобы вывезти барское имущество – библиотеку, картины и прочее. Михаил Семёнович, не колеблясь, пожертвовал фамильными богатствами, распорядившись погрузить на подводы раненых. Более того, отвечающим за эвакуацию адъютантам было поручено предлагать отправиться в Андреевское всем раненым, что встретятся на Владимирской дороге. Забрал с собой генерал также всех своих дворовых и около трёхсот генеральских и офицерских лошадей.

Андреевское было обращено в большой лазарет. В господском доме жили офицеры во главе с генералом Сен-При, коим был предоставлен общий стол и отдельные комнаты. Каждое утро Михаил Семёнович лично посещал своих «постояльцев» и осведомлялся, всем ли они довольны.

Солдат распределили по крестьянским избам. За счёт графа они получали хлеб, мясо и овощи. Раненых лечили два доктора и несколько фельдшеров. Их услуги, перевязочные материалы и медикаменты также оплачивал Воронцов. Каждый выздоровевший солдат получал от него бельё, обувь, тулуп и 10 рублей. Оказывалась материальная поддержка и малоимущим офицерам.

Оправившись от ранения, Михаил Семёнович принял участие в Заграничном походе. Его популярность в армии в ту пору была такова, что многие офицеры желали иметь его портрет, и несколько десятков гравюр был изготовлено по рисунку, хранившемуся у С.Н. Марина.

Заграничный поход оказался тяжел для Воронцова тем, что его, одного из лучших боевых генералов, поставили под начало царского любимца Винценгероде, коего не только старшие, но и самые младшие офицеры презирали и считали за проходимца. Этого паркетного «полководца» не уважал и крон-принц Бернадот, ходатайствовавший перед Императором, чтобы тот повысил Воронцова и предоставил ему действовать самостоятельно, т.к. это поможет лучше использовать русский корпус. Но Александр остался глух даже к просьбе Бернадота.

Михаил Семёнович был одним из первых ворвавшихся в Лейпциг в памятный день 4 октября. Но наиболее значимой стала для него битва при Краоне 23 февраля 1814 года. Войскам союзников противостояла превосходящая их по численности французская армия, которой командовал сам Наполеон. Корпус Воронцова находился под командованием прусского фельдмаршала Блюхера. Кавалерией этого корпуса командовал А. X. Бенкендорф.

С раннего утра французы, чьи силы были превосходящими, сосредоточили в одном месте до ста орудий и расстреливали войско Воронцова. Русские колонны стояли слишком близко друг от друга и несли большие потери. Решив, что корпус Воронцова достаточно ослаблен, неприятель ринулся в атаку, но встретил отчаянное сопротивление русских. На одном участке ему противостояла кавалерия Бенкендорфа, на другом — егерские полки, которые пошли в штыки и заставили французов отступить в лес.

Наполеон приказал возобновить наступление. Французские дивизии добились некоторого успеха, но не могли устоять перед новыми штыковыми атаками. Полки противника, сгрудившиеся в овраге, понесли большие потери от действия русских батарей.

В два часа пополудни Блюхер приказал начать отступление. Воронцов, удерживавший позицию около 5 часов, ответил, что оборона на месте менее опасна, чем отступление при вероятных атаках многочисленной неприятельской кавалерии. Последовал новый приказ отступать. Исполняя распоряжение, Михаил Семёнович отправил в тыл 22 подбитых орудия и раненых, а затем построил пехоту в каре и велел им отступать шагом, в шахматном порядке.

Несмотря на сильный ушиб ноги, граф постоянно был в гуще сражения, поддерживая своим бесстрашием дух солдат. «Где больше опасность, где больше огонь, там, конечно, был уже и граф Воронцов… Конечно, надобно отдать здесь всю справедливость графу Воронцову, который из всей своей свиты остался цел только один. Судьба сохранила его для великого», - вспоминал командир 13-го егерского полка С. И. Маевский. Шинель Воронцова была прострелена несколькими пулями, лошадь под ним ранена, но сам он остался невредим.

«Правда, поле битвы осталось за французами, — писал французский историк, подводя итог кровопролитному сражению. — Но приняв во внимание необычайные жертвы, которых оно им стоило, и обстоятельства, побудившие графа Воронцова против воли его к отступлению, нельзя не сознаться, что русские приобрели в сей день столько же славы, сколько и противник их».

По мнению М. П. Щербинина, автора первой биографии Воронцова, под Краоном была упущена возможность полного разгрома Наполеона: «Краонское сражение, как и Бородинский бой, навсегда останется знаменитым подвигом русского оружия и украшением боевой службы графа Воронцова. Подобно Ватерлоо, Краон мог быть последним днем поприща Наполеона, если б в то время, как он напирал на позиции русских с фронта и флангов, Винценгероде, Клейст и Бюлов могли ударить в тыл французов; но Блюхер упустил случай одержать над Наполеоном решительную победу».

18 марта пал Париж. Эта победа досталась нашим войскам дорогой ценой. Из-за несогласованности действий союзников их потери вдвое превысили потери защитников французской столицы. Они потеряли под Парижем убитыми и ранеными около 8 тысяч человек. Потери русской армии оказались наибольшими — 100 офицеров и 6 тысяч нижних чинов. Войска Ланжерона и Воронцова потеряли полторы тысячи человек.

Примечательно то, чем занялся граф в покорённой французской столице. Наряду с посещением опер и иных театральных постановок, он изучил стенографию и новинку педагогики – ланкастерскую систему взаимного обучения. Кроме того, именно Воронцов заказал художнику-акварелисту Георгу Опицу рисунок «Казаки в Париже в 1814 году», ставший впоследствии столь известным.

В 1814 году популярность Михаила Семёновича могла соперничать лишь с популярностью его близкого друга генерала Ермолова. По мнению многих, включая даже всесильного Аракчеева, один из них должен был стать новым военным министром. Этого однако же не произошло. Алексей Петрович получил под своё начало корпус, а Воронцов – входившую в оный 12-ю дивизию, включавшую в себя Нарвский полк.

В своей дивизии, как ранее в полку, Михаил Семёнович продолжил вводить новые порядки, в основании которых лежали новые отношения между командирами и нижними чинами, коим надлежало отныне зиждиться на благородстве и амбиции, на чувстве чести. Воронцов стремился искоренить всякое унижение в отношении солдат, утверждая, что «всякий благородно мыслящий офицер всегда захочет скорее быть отцом и другом своих подчинённых, нежели их тираном», а «пощёчины дурного солдата не исправляют, а хорошего портят». Граф старался избавиться от трусов и бездарей, желая сделать 12-ю дивизию образцом новой русской армии, армии, утроенной по закону чести и избавленной злоупотреблений. «Гг. офицеры должны знать долг свой и чувствовать всю важность своего звания, - писал Воронцов в своём очередном «Наставлении», - их-то есть непременная обязанность не только во всех случаях подавать пример повиновения, терпения, веселого духа и неустрашимости, но внушать и вкоренять те же качества, те же чувства в своих подчиненных. Мало, ежели офицер сам не боится, а команда его не имеет равной с ним твердости; у истинно храброго офицера, и подчиненные будут герои».

После окончательного разгрома Наполеона и восстановления во Франции монархии Михаил Семёнович возглавил русский оккупационный корпус, входивший в состав союзнической армии, временно оставленной на территории Франции по просьбе Людовика Восемнадцатого.

Командуя этим корпусом, Воронцов заслужил большую любовь и благодарность местных жителей, к чьим нуждам он относился весьма отзывчиво. Солдаты помогали селянам в поле, в голодный год русское воинство делилось с французами своими запасами. Любые злоупотребления в отношении мирных жителей строжайшим образом пресекались. Не обойдены были заботой генерала и солдаты. Их не изнуряли муштрой, столь популярной в ту пору, но считаемой Воронцовым излишней, их достоинство не позволялось унижать, каждой воинской части было выделено по 100 франков на устройство бань. Михаил Семёнович старался улучшить питание солдат и добивался увеличения жалования офицерам. Для нижних чинов граф учредил в оккупационном корпусе школы для обучения их грамоте по ланкастерской системе. В этих школах учились также офицеры, не имевшие достаточного образования.

В корпусной типографии были напечатаны «Краткая метода взаимного обучения для первоначальной школы Русских солдат, приспособленная равно и для детей» и «Собрание стихотворений для чтения в солдатских школах отдельного Российского корпуса во Франции». «Собрание стихотворений» начиналось одой Державина «Бог». Далее шли отрывки из стихотворений Ломоносова, Княжнина, Карамзина и Крылова… Благодаря увеличению числа грамотных в корпусе все более возрастал поток писем на родину. За годы пребывания корпуса во Франции их было отправлено более 20 тысяч. По распоряжению Воронцова пересылка солдатских писем осуществлялась на средства корпуса. Кроме того, существовал строгий контроль за тем, чтобы в канцеляриях дивизий и полков не терялись письма, которые приходили солдатам от их родных из России.

Будучи человеком верующим, заботился генерал и о поддержании Православной веры в своём корпусе. Стал членом Библейского общества, он распространял среди своих подчинённых Слово Божие. В дни Великого поста по его разрешению командиры договаривались с поставщиками о замене мяса рыбой. Были созданы условия, чтобы все православные могли отговеть, а священники успели объехать полки и роты корпуса.

«Читаю о тебе в газетах, - писал в ту пору Воронцову А.П. Ермолов. - Вижу похвалу Веллингтона Русским войскам. Воображаю состояние их под твоим начальством и с твоею заботливостью. Радуюсь душевно, что ты доброе о Русских мнение распространишь и утвердишь в землях чужих, где долгое время не знали цены их».

Когда 1818 году пришла пора корпусу возвращаться в Россию, Михаил Семёнович собрал сведения о долгах офицеров и солдат местным жителям и заплатил за всех них. Долгов набралось на 1,5 миллиона рублей. Для получения этой огромной суммы графу пришлось продать большое имение Круглое, доставшееся ему по завещанию от тетки княгини Е. Р. Дашковой.

Многие друзья и единомышленники Воронцова надеялись, что его корпус по возвращению в Россию будет сохранён и послужит примером для реформирования в том же духе всей русской армии. Этого не произошло. Корпус был расформирован тотчас по возвращении в пределы Отечества, ибо во власти опасались, что за время пребывания во Франции и под началом Михаила Семёновича солдаты и офицеры заразились вредными «либеральными» идеями…

Сам Воронцов, скоро поняв бесполезность своего дальнейшего пребывания на военной службе, после непродолжительного отдыха стал искать себе применение на гражданском поприще. Взор его пал на доселе неустроенный и пустынный Новороссийский край.

3.

Сколько раз я имел случай убедиться в жизни, что официальная недоступность, напускная важность и театральность форм скрывают в начальнике истинную неуверенность собственного достоинства и желание наружными формами прикрыть скудость нравственного содержания своего <…> Воронцов так высоко стоял своим прошедшим и настоящим, что он не опасался никогда показать себя человеком во всех случаях сношений своих с подчиненными и управляемыми.

А. М. Дондуков-Корсаков

В 1823 году граф Воронцов был назначен генерал-губернатором Новороссии и Бессарабии. В истории этого края период правления Михаила Семёновича составляет не просто эпоху. По сути именно им и был создан тот прекрасный облик наших южных владений, что известен нам теперь. Вот лишь краткое изложение сделанного графом на новом поприще.

К началу 30-х годов 19 века большая часть населения Новороссийского края занималась животноводством: прежде всего, разведением овец, дававших грубую шерсть. Для скорейшего развития тонкорунного овцеводства Воронцов за свой счёт выписал из Испании и Саксонии овец соответствующей породы. Вскоре высокосортная тонкорунная шерсть стала теснить в российском экспорте грубую шерсть.

Кроме этого генерал-губернатор развивал коневодство (у него был и свой конный завод), шелководство, виноградарство и садоводств. Михаил Семёнович приобретал в европейских странах и Армении виноградные лозы и черенки фруктовых деревьев лучших сортов, а затем размножал их в своих питомниках и раздавал бесплатно всем желающим. Из Китая для него доставили даже несколько чайных кустов.

Четверть века спустя в Новороссии насчитывалось уже около 50 тысяч фруктовых садов, более 30 тысяч виноградников, до 70 тысяч огородов и бахч. Было посажено около 12 миллионов лесных деревьев, 81 миллион виноградных лоз, 11 миллионов фруктовых деревьев, более 7 миллионов тутовых деревьев.

В Крыму Воронцов покупал участки земли (вместе они составили около 2 тысяч гектаров) и высаживал на них тысячи виноградных лоз и саженцев фруктовых деревьев. Он завел у себя отличные винные погреба и начал производить шипучее вино. Была у него своя оливковая роща и свое оливковое масло. Граф призывал состоятельных людей следовать его примеру. В итоге плантации виноградников и садов стали расти в Крыму как грибы после дождя.

В 1828 году в Одессе было учреждено Императорское Общество сельского хозяйства Южной России, первым председателем которого стал Воронцов. Общество поощряло отличившихся в садоводстве и лесоводстве, награждая их деньгами и медалями. К примеру, одесский купец Иван Рубо посадил за три года на своём участке земли 250 тысяч кустов винограда и создал школу из 120 тысяч кустов, посадил 10 тысяч фруктовых деревьев, 79 тысяч лесных деревьев, засеял 40 десятин земли семенами фруктовых и диких деревьев. За это он был награжден золотой медалью на Анненской ленте для ношения на шее.

Зная, что Англия закупает за границей в большом количестве льняное семя, Михаил Семёнович предложил местным торговцам отправить в Англию на продажу российское семя. Уже в 1832 году англичане купили у россиян 45 тысяч четвертей семени. Отметим, что четверть льняного семени стоила на 2 рубля серебром дороже четверти пшеницы.

Благодаря столь бурному развитию сельского хозяйства и садоводства десятина земли в Новороссии подорожала с 10 копеек до 10–20 рублей!

Увеличение сельскохозяйственной продукции, само собой, спровоцировало развитие перерабатывающей промышленности. В Новороссии и Бессарабии появились шерстомойные, салотопенные, мукомольные и винокуренные предприятия. Появился завод искусственных минеральных вод и завод на паях для рафинирования американского сахарного песка.

Поскольку Новороссия и Крым страдали малолесием, а, следовательно, недостатком дров для отопления жилищ, Воронцов организовал широкую разведку угольных месторождений в крае, а затем и их разработку. Уголь требовался также для новых паровых судов и металлургических предприятий. Одно из месторождений граф разработал на собственные средства, а потом передал его безвозмездно предприимчивому купцу. К 1851 году новороссийские шахты выдавали ежегодно более миллиона пудов угля, в том числе около 200 тысяч пудов антрацита, лучшего сорта. Добыча угля стала даже опережать потребность в нем, что дало Новороссии независимость от привозного английского каменного угля.

Кроме угольных месторождений Воронцов инициировал разведку месторождений железной руды, благодаря чему начала развиваться металлургия. На верфях в Николаеве, Одессе и Херсоне стали строиться пароходы.

Для поощрения текстильной промышленности в Бессарабии Михаил Семенович добился от Петербурга льгот для фабрикантов — снижения казенных податей и послабления при отбывании повинностей.

Немало внимания было уделено генерал-губернатором проблеме дорожного и водного сообщений. В начале его правления дорог в Новороссии и Бессарабии явно не хватало, да и те оставляли желать лучшего. Благодаря настойчивости Воронцова, Петербург выделил деньги на строительство дороги от Кишинева до Сорок, связавшей центр области с пристанью на Днестре. В Крыму после прокладки хорошей шоссейной дороги стали возводиться летние резиденции знатных и богатых россиян, в том числе и представителей царской фамилии. На дороге из Евпатории в Керчь через Симферополь и Феодосию в 1832 году было открыто движение дилижансов, развитием которых граф занимался ещё до своего генерал-губернаторства. Ещё в 1819 году почт-директор К.Я. Булгаков инициировал пустить между Москвой и Петербургом пассажирские дилижансы. Благодаря им, поездки из одной столицы в другую стали бы занимать меньше времени и обходились бы дешевле, чем на перекладных. Воронцов тотчас откликнулся на эту идею и внёс на её реализацию значительную сумму денег. Год спустя первые дилижансы отправились из Петербурга в Москву…

Михаил Семёнович с детства питал любовь к морскому делу. Неслучайно, в тяжёлый период в Англии отец намеревался отдать его именно в моряки. Один из первых русских пароходов «Надежда» был построен в середине 1823 года в имении Воронцова Мошна, и граф плавал на нём по Днепру, привлекая внимание многочисленных зевак. В 1825 году «Надежда» была переправлена через днепровские пороги и прибыла в Херсон. Здесь ее стали использовать для буксировки барж в Николаев. А в 1827 году «Надежда» отправилась в первый рейс с пассажирами. На пароходе были комнаты для женщин — на четырех и для мужчин — на семерых.

Верного единомышленника в деле развития пароходостроения Воронцов обрёл в командующем Черноморским флотом вице-адмирале А.С. Грейге. Когда в 1815 году тот получил это назначение, флот находился в полностью заброшенном состоянии, а адмиралтейство в Николаеве было в том же виде, в каком оно существовало еще во времена Г. А. Потемкина-Таврического. Догнивали стапеля и другие строения, суда давно отслужили положенный срок, новые корабли не строились.

Стараниями Грейга была принята программа строительства пароходов, катеров, шлюпов и мелких судов, предназначенных для ведения разведки и перевозки грузов. В 1820 году в Николаеве был построен первый на Черноморском побережье России пароход «Везувий».

Воронцов мечтал о строительстве большого парохода для Одессы, который мог бы перевозить и грузы, и пассажиров. В 1828 году в Николаеве был построен пароход, который получил название «Одесса». Первый рейс он совершил из Одессы в Евпаторию.

Параллельно с гражданскими строились и военные корабли. В 1825 году был построен первый в России военный 14-пушечный пароход «Метеор», а в 1826 году — пароход «Молния». В мирное время эти пароходы использовались для буксировки плашкоутов с грузами. В дальнейшем было построено несколько 60-пушечных кораблей и 120-пушечный корабль «Варшава», а транспортные суда переделывались в бомбардирские, необходимые для штурма приморских крепостей.

В 1834 году в Англии был построен для Одессы пароход «Петр Великий». В марте 1840 году в Аккерман приплыл построенный в Англии пароход «Граф Воронцов» и начал совершать рейсы между Аккерманом и Овидеополем, перевозя пассажиров и грузы. Эта линия обеспечивала сбыт соли, добываемой в озерах Бессарабии.

В 1831 году в Петербурге был построен пароход «Нева». Обогнув всю Европу, он прибыл 4 марта в Одессу. 7 мая «Нева» отправилась в первый рейс, открыв линию между Одессой и Константинополем. В дальнейшем на этой линии плавали пароходы «Император Николай» и «Императрица Александра», построенные в Николаеве, и другие суда.

В 1841 году Николай I велел заказать в Англии четыре пароходофрегата «с тем, чтобы в военное время можно было их обратить на полезное употребление при флоте»3. Эти суда, спущенные на воду в 1843 году, получили названия «Одесса», «Крым», «Керчь» и «Бессарабия». В 1846 году было установлено сообщение с портами Измаил, Рени и Галац, в 1847 году — с Редут-Кале на восточном побережье Черного моря.

Расширение судоходства требовало увеличения числа портов. По инициативе и при активном содействии Воронцова был построен морской порт в Ялте. В 1828 году около 50 крепостных крестьян Михаила Семеновича приступили к заготовке и обтесыванию каменных блоков из серого крымского известняка для ялтинского мола. Другая группа крестьян заготовляла лес и пилила бревна. 1 августа 1833 года в присутствии четы Воронцовых и сопровождающих их лиц священник освятил закладку первого каменного блока в мол.

В 1835 году граф высадился на берег Азовского моря у Бердянской косы, где увидел лишь несколько землянок рыбаков. Он посчитал это место очень удобным для порта, и вскоре здесь появилась пристань, ставшая впоследствии портовым городом Бердянск.

Особую страницу в истории генерал-губернаторства Воронцова занимает Одесса. К моменту заступления графа в должность этот город лишь строился. Ознакомившись с состоянием дел, Михаил Семёнович предложил ряд мер для ускорения застройки города. Парадным фасадом города должен был стать Приморский бульвар. Граф заказал местному архитектору Ф. К. Боффо проект собственного дома-дворца, который предполагалось разместить в северной части бульвара на самом краю обрыва. Этот участок земли был им куплен в начале 1823 года. Строительством дворца Воронцов хотел подать пример другим состоятельным одесситам. Он стал выделять всем желающим участки земли для строительства жилых зданий. Но ставил непременное условие — не позднее чем через пять лет на полученном участке должен быть построен многоэтажный дом приличного вида. И уже в 1828 году на Приморском бульваре красовались дома состоятельных лиц, а к середине 1830-х годов весь бульвар был застроен. С тех пор Приморский бульвар является украшением Одессы.

Поскольку средств на строительство казённых зданий не хватало, Михаил Семёнович предложил, чтобы эти здания возводились на деньги частных лиц. А потом город станет арендовать их у владельцев. Предложение было принято, и строительство пошло быстрыми темпами.

Другими украшения Одессы, выстроенными при Воронцове, стало здание биржи, напоминающее Александровский дворец в Царском Селе, памятник Э.О. Ришелье и знаменитая лестница, соединяющая Приморский бульвар с портом. Эта лестница, ставшая символом Одессы, состоит из 10 площадок и 10 маршей. В ней 192 ступени. При взгляде снизу лестница кажется особенно величественной. Этот зрительный эффект достигнут благодаря разнице в ширине верхнего и нижнего маршей. С обеих сторон лестница ограждена двухметровыми парапетами, представляющими собой гигантские ступени. Первоначально лестницу покрыли плитами зеленоватого триестского песчаника, а в дальнейшем эти плиты заменили розовато-серым гранитом. Высота лестницы 27 метров, а длина — 136,5 метров.

Не обойдены были заботой генерал-губернатора и другие города. В Алупке английским архитектором Блором была возведена ещё одна резиденция графа. На строительстве этого величественного дворца трудились, в основном крестьяне, из воронцовских имений Московской и Владимирской губерний. Трудились на договорных началах, получая за работу определенную плату. Лучшие работники получали вольную для себя и своих семей. Они продолжали работать уже как вольнонаёмные.

На 40 гектарах вокруг дворца раскинулся живописный парк. В его создании принимали участие не только специалисты-садоводы, но и чета Воронцовых. В парке росло 250 видов деревьев и более 2 тысяч роз. Выведенные в Никитском ботаническом саду сорта роз «Алупка» и «Графиня Елизавета Воронцова» вошли в мировой каталог роз. Слава Богу, несмотря на все войны ХХ века Алупкинский дворцово-парковый заповедник и ныне остаётся жемчужиной Крыма.

Ещё одним важным аспектом деятельности Михаила Семёновича было просвещение. Им было открыто большое число учебных заведений, музеев и библиотек. В 1827 году в Бессарабии появилось ланкастерское училище. В 1828 году в Одессе — училище восточных языков, которое готовило переводчиков с турецкого и персидского языков. В 1833 году в Керчи открылся Институт для девиц; в 1834 году в Херсоне — училище торговых моряков, в Николаеве — матросское приходское училище; в 1843 году в Одессе — училище для глухонемых. В 1829 году в Одессе была основана первая Публичная библиотека.

Всецело понимая важность изучения истории Новороссии, граф поощрял археологические раскопки в Крыму и исследования старинных рукописей и других архивных материалов. В 1839 году было основано общество Истории и Древностей, почетным председателем которого стал Михаил Семенович. Благодаря его ходатайству с 1 января 1840 года на нужды Общества отпускалось ежегодно по 5 тысяч рублей и было позволено производить археологические раскопки по всей Южной России.

Находки археологов пополняли коллекции открываемых музеев. По ходатайству М. С. Воронцова в 1825 году в Одессе открылся Городской музей древностей. В 1826 году такой же музей появился в Керчи. В 1840 году свой музей открыло Одесское общество Истории и Древностей, куда Михаил Семенович передал собрание подаренных ему монет.

По инициативе граф в Одессе была создана своя типография. В 1828 году здесь начал печататься «Одесский вестник» на русском и французском языках. С 1831 года оба «Вестника» стали издаваться независимо друг от друга. С этого же года стал выходить Новороссийский календарь. Немало собственных денег Воронцов тратил на содержание итальянской оперы в Одессе. В дальнейшем ему удалось добиться от государя разрешения отпускать на содержание оперы по 60 тысяч рублей в год из городских средств. В 1846 году в Одессе был основан постоянный русский театр.

Чтобы все желающие могли любоваться красотами Крыма, Михаил Семенович пригласил в генерал-губернаторство известных художников. Их рисунки с видами Крыма были отпечатаны литографским способом и поступили в продажу. Распространением рисунков граф надеялся привлечь в Крым новых жителей, особенно людей со средствами.

Вся эта огромная работа, весь государственный масштаб деятельности граф сочетался в нём с неизменной скромностью и простотой в отношениях с людьми, с совершенной чуждостью формалистике. «Князь совершенно не обращал внимания на форму, лишь бы была суть дела, - вспоминал А. М. Дондуков-Корсаков. - Так, совершенно безразлично было написать ему рапорт по возложенному поручению на белой или серой бумаге, явиться за приказаниями или с докладом в мундире или в сюртуке без эполетов и т. п. Вообще, в службе он держался духу и смыслу, а не наружной формы. Для окружающей его молодежи и приближенных нельзя было вообразить себе более снисходительного, внимательного и доброго начальника. Все шалости молодежи, разумеется не имеющие характера ни буйства, ни явного неприличия, встречали скорее в нем симпатичный интерес к проявлениям молодости, чем взыскательное отношение начальника к своим подчиненным».

Как и в сражениях, на службе гражданской Воронцов всегда был на переднем крае, во всё вникая сам, не жалея ни личных средств, ни здоровья. В 1829 году его любимая 9-летняя дочь Александрина умирала от неизлечимой, страшно мучавшей её болезни. К тому времени он потерял уже двоих детей. Российские врачи ничем не могли помочь страждущей и советовали срочно отвезти её в Австрию. Всё уже было готово к отъезду, когда в Севастополе вспыхнул чумной бунт, жертвой которого пал военный губернатор Н.А. Столыпин. От одра умирающей дочери граф поспешил в Севастополь…

Город Михаил Семёнович застал в состоянии хаоса. Выведенная из себя непродуманными мерами толпа, растерзав губернатора и нескольких официальных лиц, ринулась избивать врачей и карантинных чиновников. Порядок Воронцов восстановил довольно быстро. Он лично бесстрашно объехал весь город и… не услышал в свой адрес ни одного оскорбительного слова. Но нужно было ещё расследовать обстоятельства бунта, восстановить карантин… Государь предоставил графу самые широкие полномочия.

В итоге жена повезла дочь в Вену одна, имея на руках ещё троих малолетних детей. Завершив следствие и с тяжёлым сердцем подписав смертный приговор семерым осуждённым, Михаил Семёнович бросился догонять семью. Но было уже поздно… С дочерью он не успел даже проститься. О её кончине он узнал в дороге.

После этой утраты Воронцов с женой и детьми отправились в Англию навестить Семёна Романовича. Здесь судьба нанесла им ещё один удар. Скончался младший сын Миша…

Однако, потери не могли сломить Михаила Семёновича и, возвратившись в Россию, он продолжил своё служение с той непостижимой энергией, вездесущестью, примеры которой весьма редко можно встретить в истории.

Стараниями Воронцова в считанные годы малолюдная и далёкая от цивилизации гигантская окраина обратился в процветающий край Империи – торговую Мекку для купцов всего мира, желанный курорт для знатных вельмож, обетованную землю для археологов и учёных, рай для землепашцев…

Казалось бы, возможно ли человеку сделать больше? Между тем, Воронцова ожидало ещё более важное поприще.

4.

Ты обладаешь магическою силою, и у тебя исполняются все предначертания. Многое сделано в твое управление страною, что наследникам твоим казаться будет неразгаданной задачею. Ты врежешь в скалы Кавказа эпоху царствования Императора и имя могущественного его наместника.

А.П. Ермолов

Оставив воинскую службу, Михаил Семёнович менее всего ожидал вернуться к ней. За время своего генерал-губернаторства лишь в 1828 году он ненадолго возвращался к ратным делам – Государь призвал его заменить раненого князя Меньшикова, руководившего осадой Варны. Но вот, на 64-м году жизни, когда его жизненный путь клонился к концу и можно было почить на лаврах заслуженной доброй славы, от него ждали много большего – победы над Шамилём и усмирения непокорного Кавказа!..

Современники Воронцова считали, что, согласившись стать Кавказским наместником, он пошёл на исключительное самопожертвование. К.К. Бенкендорф, племянник Александра Христофоровича, пишет в своих мемуарах об овациях, коми встречали графа в Москве и Петербурге. «Эти овации были заслужены, - отмечает он, - они относились к той великой жертве, которую граф Михаил Семенович принес, поступившись своим славным отдыхом тогда, когда, казалось, он достиг венца своей карьеры, столь богатой великими событиями и ознаменованной добрыми делами. (…) В самом деле, по первому призыву своего Государя, он все бросает для новых трудов, чуждый всякой задней мысли, единственно повинуясь чувству долга и своей совести, которые повелевают ему поработать еще для общего блага и славы русского оружия. Это был призыв к чувству чести дворянина, и граф Воронцов не задумался откликнуться на него».

В 1840 году Чечня отложилась от России, и к ней стали примыкать сопредельные деревни. Чтобы наказать непокорных в Малую Чечню выдвинулся отряд генерала Галафеева. Он-то и был изрублен горцами на знаменитой, благодаря лермонтовской поэме, реке Валерик. Дальше русские войска несколько лет несли поражение за поражением.

В 42-м году в Ичкерии потерпела поражение и понесла большие потери экспедиция генерала Граббе. Годом позже Шамиль захватил Аварию, Гергебиль, Мехтулинское ханство… Под аварским селом Унцукулем мюриды истребили пришедший на выручку аварцам русский отряд, десять офицеров во главе с полковником Веселицким были захвачены в плен.

Русских пленников у имама было много. Они выстроили ему просторный деревянный дом в селении Дарго и выполняли многие другие работы. Хуже всего было то, что имаму удалось создать из мюридов настоящую регулярную армию, разделённую на сотни и десятки. Более того, у этой армии появилась артиллерия. Пушки были сперва отбиты у русских войск (неслыханное дело!), но вскоре сами горцы научились отливать и орудия, и ядра. Шамиль устроил пороховые заводы в Ведено, Унцукуле и Гунибе.

Отныне не отряды полудиких варваров противостояли русским войскам, а армия во главе с человеком, наделённым огромным талантом стратега и животным чутьём. Для борьбы с ним после чреды неудач в 1844 году Император Николай Павлович призвал графа Воронцова, назначив его новым кавказским наместником с экстраординарными полномочиями и сохранением за ним новороссийского генерал-губернаторства. Никогда в истории в руках одного человека не была сосредоточена власть над такой огромной территорией. В Одессе отъезд любимого губернатора, истинного благодетеля края встретили со слезами, в Тифлисе нового наместника встречали с восторгом, который людям не помешало выразить даже то, что Воронцов, не любивший пышных встреч, по своему обыкновению прибыл ночью.

К этому моменту имам, наконец, понёс два поражения, нанесённых ему доблестными генералами Фрейтагом и Пассеком.

Воронцов предпринял экспедицию через Большую Чечню и Андию, рассчитывая стеснить Шамиля в его неприступных убежищах. Этот поход был намечен ещё до назначения Михаила Семёновича, и он желал отложить его на год, дабы подготовить лучше. Однако, Высочайшего разрешения на то дано не было.

В 1845-м году русские войска с трёх сторон двинулись внутрь Дагестана. Узнав об этом и предвидя, что Дарго не удастся отстоять, Шамиль приказал казнить пленных русских офицеров во главе с Веселицким. Это были лишь первые капли крови из тех потоков, которые были пролиты на всём пути воронцовского похода…

Русские войска вынуждены были идти по оврагам, сквозь дремучие ичкерийские леса, самостоятельно прокладывая себе дорогу – и всё это под градом неприятельских пуль, уносивших русские жизни на каждом шагу! Старый граф, человек отменной отваги, сам командовал двумя ротами. Как и много лет назад под Краоном, его платье было прострелено, рядом с ним пал один из его адъютантов, а ещё трое были ранены, но сам он остался невредим. Солдаты говорили, что он заговорённый.

За подвергание себя такому риску Ермолов и другие друзья немало выговаривали Михаилу Семёновичу в письмах. Граф отвечал, что не искал для себя опасности, т.к. это было бы несвойственно ни его летам, ни занимаемой им должности. Однако же, солдатом и офицерам «приятно и ободрительно, когда главный начальник не слишком далеко от них находится».

После четырёх дней кровопролитного боя Дарго было взято, но Шамиль, как всегда, успел покинуть его. Закрепиться в ауле не было возможности: слишком трудно было доставлять туда боеприпасы и провиант, вдобавок, несмотря на лето, температура стремилась к нулевой отметке, и армия несла потери обмороженными. Однако, прежде чем покинуть недавнюю резиденцию Шамиля, требовалось пополнить запасы продовольствия. Это можно было сделать за счёт транспорта, двигавшегося из Андии. Навстречу ему Воронцов отправил целую колонну войск во главе с генералом Клюгенау из расчета, чтобы каждый солдат принёс сухарей себе и своему товарищу. Итоги «сухарной экспедиции» были трагичны – она была частично истреблена напавшими горцами. Среди павших оказался и славный генерал Пассек… Вместо сухарей вернувшийся отряд привёз с собой множество раненых.

Оценив положение, граф распорядился уничтожить все вьюки и освободить оставшихся лошадей для раненых. Палатки пошли для изготовления обуви для солдат. Собственное имущество командующий также не пощадил, а бельё отдал для перевязки искалеченных воинов. Сам шестидесятитрёхлетний генерал, знатнейший вельможа Империи спал на голой земле и наряду со своими солдатами грыз сухари.

Тем не менее, обоз с ранеными не позволял идти в обратный путь – на него не достало бы провизии. Оставалось пробиваться вперёд – к крепости Герзель-аул, занятой русским гарнизоном. Михаил Семёнович заявил, что скорее погибнет со всем отрядом, нежели бросит хоть одного больного.

Казалось, что отряд обрёчён. Крупный рогатый скот был съеден, войска страдали от голода и жажды. На каждом шагу горцы воздвигали новые завалы, расстреливали отряд из лесной чащи. Беря штурмом завалы, авангард подчас оказывался отрезан от основных сил, и тогда граф лично вёл своих людей в бой, восстанавливал связь и заставлял противника отступить. Все участники похода были уверены: если бы не его электризующая всех энергия, его хладнокровие и распорядительность, его твёрдость и вера, воодушевлявшая солдат и офицеров, отряд бы неминуемо погиб. Уже недалеко от Герзель-аула измученные русские войска были окружены. Но Воронцов успел послать лазутчиков к генералу Фрейтагу, и тот вовремя подоспел на подмогу. Русские вышли победителями из жестокого боя и всё же прорвались к своей крепости.

Вытесненный из Чечни после занятия русскими Аргунского ущелья, Шамиль расположил свою новую резиденцию в Ичкерии, назвав её Ведено. Ведено на ичкерийском означало то же, что Дарго на чеченском – плоское место… Тем самым имам давал понять, что разрушение одного Дарго ничего не решает. Их у него может быть ещё не одно.

За Даргинский поход Михаил Семёнович получил титул князя. Итоги его сам он подвёл в письме своему верному другу Ермолову: «Штурмуя беспрестанно позиции и овраги, мы не только не оставили ни одного раненого, но ни одного колеса, ни одной вещи, ни одного ружья. (…) Мы пошли очертя голову, сделали все, что возможно, и вышли благополучно и, смею опять сказать, не без славы. Теперь уже настанет время для войны более систематической и которая хотя тихо, но вернее должна в свое время улучшить положение здешних дел».

Потеря 3 генералов, 141 офицера и 2831 нижнего чина – цена Даргинского похода – не могла быть приемлема для Воронцова, всегда берегшего своих людей и полагавшего необходимым побеждать по-суворовски умением, а не числом. Посему, оценив положением, Михаил Семёнович твёрдо решил изменить прежнюю стратегию. Он прекрасно понимал, что разбить Шамиля влоб не получится, и законы европейских баталий не применимы к Кавказу. Чтобы одолеть Шамиля, нужно было лишить его опоры, лишить среды, которая его питала. В своё время Ермолов последовательно приводил дикий край к цивилизованному виду: прореживал леса, прокладывал дороги, строил свои линии укреплений, и на таком основании, а не наскоком двигался вперёд. Лишившись своих природных крепостей – лесов, окружённый русскими укреплёнными линиями – Шамиль уже не смог бы так безнаказанно творить свои набеги. А получая всякий раз отпор, теряя на этом людей и территории, он должен был утерять самое главное – свою популярность у горских племён, их поддержку.

Воронцов взялся за дело со свойственной ему энергией. Несмотря на прогрессирующую болезнь глаз, он почти беспрерывно ездил по Кавказу, осматривая укрепления, знакомясь с войсками, выявляя и карая беспощадно любые лихоимства, водворяя должный порядок и проводя в жизнь намеченную стратегию. Нередко его сопровождала жена, Елизавета Ксаверьевна, помогавшая мужу в бумажных делах. Годы нисколько не охладили его ревности к службе. И язык не поворачивался назвать стариком этого сухопарого, седовласого генерала с манерами английского лорда, стальной волей многолетнего администратора и отвагой… молодого поручика. Не зря Ермолов пенял ему в письмах, что он не освоил науку старения, не научился хоть немного жалеть себя и экономить силы, чтобы дольше служить благу Отечества.

Дела Кавказа были для Воронцова не внове. В этих краях начиналась некогда его служба, с ними он был связан, будучи губернатором Новороссии. В 1836 году Михаил Семёнович на имя Государя подал рапорт, который содержал подробное описание русских портов и укрепленных пунктов на восточном побережье Черного моря. Граф отмечал, что на рейде Сухум-Кале могут поместиться 3–4 флота, а превосходный порт Геленджика не уступает Севастополю. Очень плохой рейд у Редут-Кале.

У Бомбор Воронцов и его спутники высадились на берег. Произраставшие здесь в большом количестве дубы, по мнению Михаила Семеновича, могли быть использованы как строевой лес и для распиловки на доски. А богатейшие поля на равнинах, почти не заселенные и не используемые, могли бы стать местом для колоний хлебопашцев, виноделов и пастухов.

Граф указывал, что на Кавказе замечены иностранные агенты, уверявшие горцев, что вскоре некоторые европейские государства и Турция начнут войну с Россией и помогут истребить здесь русских. Михаил Семенович считал, что торговля с горцами, помимо общих выгод, имеет весьма важное оборонительное значение: «сим-то единственным способом можем мы надеяться привлечь к себе когда-либо черкесов, успокоить враждебный их дух, сделать наши сношения с ними для них необходимыми и удалить их от желания или нужды сношений с иностранцами». На случай неизбежных в будущем военных действий граф предложил занять весь восточный берег Черного моря, а горцам пообещать защиту и покровительство, чтобы они не покидали свои жилища.

 «Желание видеть успех в намерении правительства весьма много еще во мне усилилось сим обозрением местности; я увидел, сколько есть источников благосостояния в сей прекрасной, но столь мало известной стране; сколь нужно и возможно воспользоваться сими источниками и сим природным богатством и возбранить неприязненной или какой-либо державе вторжение к явному вреду нашему в какие бы то ни было сношения с Кавказом», - писал Воронцов в заключении.

Теперь своей задачей он видел раскрыть отмеченные им источники благосостояния и дать истерзанному нескончаемыми войнами краю умиротворение и процветание. Михаил Семёнович понимал, что одной только силой оружия не покорить Кавказ. Наряду с силой в отношении мятежников необходимо создавать такие условия для прочих жителей, чтобы они не имели охоты пополнять ряды разбойников. Необходимо было принести в дикий край цивилизацию, законность, просвещение и достаток.

 Для достижения этого, прежде всего, предстояло искоренить всевозможные злоупотребления и мздоимство, в которых потонул Кавказ. Для того чтобы безобразия чиновников не оставались безнаказанными, Воронцов приказал повесить на доме в Тифлисе, где располагалась его канцелярия, желтый ящик, в которой любой мог опустить жалобу на противозаконные действия. Зачастую князь самолично разбирался в жалобах и вершил скорый суд. Однажды ему заметили, что принятое им решение противоречит закону. «Если бы здесь нужно было только исполнять законы, Государь прислал бы сюда не меня, а Полный Свод Законов», - ответил Михаил Семёнович, считавший нужным не обращать внимание на закон там, где тот не отвечал интересам дела или справедливости.

«Слышу, что гражданское управление истощает даже твое ангельское терпение и что занятия твои беспрерывны, — писал ему Ермолов. — Жалею о тебе, но утешаюсь, слыша, что мошенники и плуты боятся тебя как грозного призрака».

Хватало беспорядка и в отдельных армейских частях. В ставропольских резервных маршевых батальонах нарушения были столь значительны, что после произведённого прибывшим в город Воронцовым следствия не только батальонные командиры, но и сам начальник батальонов, генерал Тришатный, были отданы под суд. Немало врагов нажил себе князь, положив предел систематическому воровству и душегубству в располагавшемся в Тифлисе запасном Кавказском корпусе.

В целом же, командующий был доволен кавказскими войсками. Как и прежде, он мало обращал внимания на форму и муштру, ратуя лишь о чести и доблести на поле брани, презирая трусость, не любя фанфаронства и в самой храбрости более всего ценя скромность. Как и прежде, он с величайшим вниманием относился к нуждам своих подчинённых. «Князь принимал всегда участие во всех даже частных делах его приближенных, свидетельствует об этой черте характера своего начальника А. М. Дондуков-Корсаков. - Достаточно было ему узнать о нуждах кого-нибудь, чтобы совершенно естественно и просто придти ему на помощь со свойственной ему одному только деликатностью grand seiqneura. Он был чрезвычайно щедр, но вместе с тем разборчив. Часто случалось мне докладывать ему о нуждах беднейших офицеров, и никогда он не отказывал в пособии или даже в выручке из затруднительного положения заслуженных и достойных людей».

Михаил Семёнович следил за питанием и обмундированием солдат и не допускал наказания их не по вине, а по произволу командиров. «Никто лучше Воронцова не знал русского солдата, — писал служивший в канцелярии наместника В.А. Соллогуб, — никто выше не ценил его беззаветной храбрости, терпеливой выносливости, веры в провидение и смирения. (…) Мне много раз случалось уже и говорить, и писать, что если есть в мире что-нибудь выше русского солдата, это — солдат-кавказец: как он весело идет на бой, отважно дерется, просто умирает! Но при Воронцове, кроме этого всегда необычайного духа в русском войске, царила также, если можно так выразиться, всеобщая семейственность».

При Воронцове в Кавказской армии утвердились основанные на духовной близости товарищеские отношения между всеми чинами – от солдат до генералов.

«Энтузиазм к новому начальнику был безграничный: никогда еще население Тифлиса не видело в представителе всемогущего сардаря более ласкового приема, ни большей доброты и мягкости в соединении с таким величием, - вспоминал К.К. Бенкендорф. - Таково было впечатление на массы. У лиц же, окружающих графа, к этому общему впечатлению присоединялось еще и удивление, и некоторое смущение, так как новый начальник не походил ни на одного из своих предшественников. Строились всевозможные догадки, старались его поймать на чем-нибудь, испытывали, но он не поддавался никакому объяснению и оставался неуязвимым. Своей непроницаемостью, в этой стране интриг, граф Воронцов приводил в отчаяние самых бывалых и продувных». «Обладая в высшей степени всеми качествами, всеми данными, чтобы покорять сердца или просто нравится, которые всем хорошо известны, граф Михаил Семенович соединял с ними еще и те, которые в России подкупают все симпатии и всегда пленяют, - свидетельствует он. - Я хочу сказать о внешности графа. Красавец в свои 65 лет, высокого роста, с прекрасными и изысканными манерами, граф прежде всего был большой барин, качество тем более почтенное, что оно со дня на день становится все более и более редким».

На Кавказе перед новым наместником со всей остротой встали национальный и вероисповедальный вопросы. Михаил Семёнович приложил немало усилий, чтобы сгладить эту остроту. Им были приняты среди прочих Указ о воспитании уроженцев Закавказья в любых учебных заведениях государства и Положение о меновой торговле с горцами на Кавказской линии, Предписание наместника о приеме на воспитание детей горцев в пансионы Екатеринодарской и Ставропольской гимназий за казенный счет и Положение об устройстве в Закавказском крае мусульманских училищ.

Для тех детей, чьи родители-мусульмане не желали их совместного обучения с христианами, в Тифлисе, Дербенте, Шуше и Елизаветполе были открыты училища Алиевой и Омаровой сект. По представлению Воронцова Государь подписал рескрипт, в котором перечислены условия закрепления земель за ханами, беками, агаларами и другими лицами, чтобы «дать им средства быть полезными правительству». Благодаря этому решению местная знать стала союзницей наместника в проводимой им политике умиротворения Кавказа.

Больных горцев лечили в полковых и батальонных лазаретах за казенный счет. Для тех, кто по увечью или дряхлости «не в состоянии снискать средства к жизни собственными трудами», при городской больнице была открыта бесплатная столовая.

Принял Михаил Семёнович и ряд мер для защиты прав раскольников. Старообрядцы, переселившиеся на Кавказ, получили при нем льготы на выплату податей и исполнение повинностей. В дальнейшем им было разрешено жить на всей территории Кавказа, кроме Тифлиса.

Для распространения православия на Кавказе и подготовки священнослужителей в 1846 году в Ставрополе была открыта духовная семинария. Будучи уверен в «превосходстве нашей святой веры перед всеми другими», Воронцов считал, что оное, должно проявляться не в нападках на другие религии, а в поступках, в поведении человека как истинного христианина.

Много было сделано графом для развития просвещения в полудиком крае. Благодаря ему здесь открылось несколько учебных заведений: Кубанская учительская семинария в Екатеринодаре, учебное заведение Св. Нины в Тифлисе, уездное училище в Андрианополе, женский пансион в Ставрополе, женское училище Св. Александры, гимназия с пансионатом в Кутаиси, женское благотворительное учебное заведение в Эривани, школа моряков в Баку, училище в Черноморском казачьем войске…

Само собой, для умиротворения неспокойного региона требовалось его экономическое развитие. В этом генерал-губернатор Новороссии имел большой опыт. На Кавказе он вновь способствовал распространению виноградарства и садоводства, закупал тонкорунных овец, проводил соревнования между местными плугами и привезенными из Одессы, занимался орошением полей… По распоряжению князя стали буриться артезианские колодцы, благодаря чему ожила обширная безводная Мугабская степь. При его участии было создано Кавказское общество сельского хозяйства.

В рамках поддержки ремёсел в Тифлисе была открыта большая выставка, на которой демонстрировались ремесленные и фабричные изделия, а также образцы добываемых на Кавказе минералов. В Алагире заработал серебряно-цинковый завод. В разных районах Кавказа были разведаны месторождения каменного угля и началась его добыча.

Развитие производства стимулировало расширение торговых связей. Были построены новые дороги и мосты через реки Терек и Куру и открыт порт в Новороссийске. В 1848 году был основан город Ейск, где вскоре появились порт и таможенная застава. Началось регулярное пароходное сообщение между портами Крыма и Кавказа. В городах Елизаветполе и Александрополе стали проводиться ежегодные ярмарки.

При Воронцове для улучшения системы управления огромной территорией Кавказская область была преобразована в Ставропольскую губернию. В дальнейшем были учреждены Дербентская и Кутаисская губернии, а в 1849 — Эриванская губерния. Были разработаны правила заселения земель на северо-восточном побережье Черного моря и размежевания земель Черноморского казачьего войска, а также положения о суде и адвокатуре.

По предложению князя в августе 1850 года было осуществлено восхождение на Большой Арарат. Члены экспедиции провели на вершине горы на сильном ветру 6 дней, проделав все необходимые наблюдения. Они установили на вершине крест с медной табличкой, на которой была выгравирована надпись: «1850 года 6(18) августа в благополучное царствование императора Николая I при Кавказском Наместнике князе Воронцове взошли на Арарат начальник триангуляции И. И. Ходзько, Н. В. Ханыков, П. А. Александров, А. Ф. Мориц, П. К. Успар, П. И. Шароян и 60 нижних чинов». Сведения, полученные в ходе этой экспедиции, позволили создать единую сеть триангуляции в данном районе.

Благодаря хорошим отношениям с персидским правителем Магомет-Шахом, Михаилу Семёновичу удалось договориться с ним о проведении полевых геодезических работ на территории некоторых областей Персии. Это позволило закончить в 1853 году триангуляцию всего Закавказья.

16 июля 1851 года Воронцов помог астрономами организовать наблюдение полного солнечного затмения. Сопоставление данных, полученных астрономами на Кавказе, с результатами наблюдений в других странах позволило доказать, что корона и протуберанцы принадлежат самому Солнцу.

По инициативе наместника на Кавказе был создан отдел Российского географического общества, председателем коего стал сам Михаил Семёнович. Отделом была создана 10-верстная карта Кавказа на 25 листах, составлена и издана климатическая карта Кавказа, начата работа над специальной картой и описанием целебных источников и минеральных вод, была впервые определена разность уровней Черного и Каспийского морей.

Большое внимание Воронцов уделял развитию культуры. При его участии было учреждено несколько газет: «Кавказ», «Закавказский вестник», литературная газета «Арарат» на армянском языке, «Ставропольские губернские ведомости», многостраничный «Кавказский календарь» и др.

При канцелярии наместника в была открыта библиотека и нумизматическая коллекция. В дальнейшем публичные библиотеки были открыты в Тифлисе и Андрианополе. В Тифлисе был создан первый русский театр на основе ставропольской труппы. Здесь же стала давать спектакли итальянская опера.

Новороссийский опыт Михаил Семёнович применил и в развёрнутом на Кавказе строительстве. Вновь строить административные здания предлагалось частным лицам с тем, чтобы оные затем арендовались у них городскими властями. Так появились в Тифлисе здания театра, городской полиции, Совета главного управления Закавказским краем, Публичной библиотеки, типографии канцелярии наместника. В Кутаиси частными лицами были построены гимназия и здание для присутственных мест, а в Эривани — здание для присутственных мест.

Улицы Тифлиса стали покрываться мостовыми, вдоль городской стены был разбит красивый бульвар. Территория города быстро расширялась, а население за 15 лет увеличилось на 20 тысяч человек. При Воронцове Тифлис превратился в подлинно европейский город и один из красивейших городов юга России. Стал таковым и дотоле глухой и мрачный Владикавказ, охвативший оба берега Терек.

Но не только мирным благоустройством ограничивалась деятельность князя. Через два года после взятия Дарго Воронцов вновь повёл свою армию в поход. Пришло время очистить от полчищ Шамиля Северный Дагестан, где имам укрепил четыре крупных аула – Ирис, Толитль, Салты и Гергебиль.

Ещё осенью 1843 года мюриды захватили Гергебиль, истребив русский гарнизон. Тогда, после двенадцати дней осады, во время последнего приступа горцев несколько оставшихся в живых защитников гарнизона, не желая сдаваться в плен, взорвали свои укрепления. Именно потеря этого стратегического пункта заставила русские войска покинуть Аварию.

Годом позже генерал Пасек сжёг Гергебиль, но вернуть его под власть Императора не удалось. И, вот, в 1847 году к аулу подошли войска Воронцова. Однако, взять его не удалось и на этот раз. Под руководством наиба Идриса Гергебиль был обнесен каменной стеной толщиной в 1,5 аршина и 2 сажени высотою, возведены пять башен. Помимо этого вдоль стен во многих местах были устроены траверсы и блиндажи для защиты от навесного огня. Кроме того для атакующих была подготовлена многоярусная оборона: «волчьи ямы» и сакли с фальшивыми крышами, в которые проваливались нападавшие. Гарнизон аула-крепости достиг 1700 человек.

Взять столь укреплённую цитадель можно было лишь ценой большой крови. После нескольких неудачных атак Михаил Семёнович понял, что Гергебиль можно лишь стереть огнём артиллерии и, избегая ненужных жертв, обратил удар русских войск на менее укреплённый аул Салты. Шамиль срочно перебросил на его оборону Идриса. Там отважный молодой наиб и нашёл свою смерть. Салты пали под натиском русских войск. Здесь впервые прибывший на Кавказ великий хирург Н.И. Пирогов применил эфир, оперируя раненых воинов, и стены лазарета впервые не оглашали душераздирающие крики…

Без малого год спустя после взятия Салты Воронцов вновь обратил свой взор на Гергебиль. В конце июня русская армия в очередной раз подошла к стенам непокорного аула. На этот раз Воронцов не собирался жертвовать русскими жизнями. Дело должна была решить артиллерия. Обороной Гергебиля руководил верный наиб Шамиля Хаджи-Мурат. Помимо укрепления аула, на высоте Ули, расположенной напротив него, наиб поставил редут с крепостным орудием, а вокруг него 30 укрепленных сакель. Крепость была обнесена каменной стеной с оборонительной башней. В этом убежище могли в случае поражения укрыться уцелевшие гергебильцы.

Как ни хороши были укрепления аула-крепости, но устоять ли против 8 мортир, 11 батарейных и 6 легких орудий? Менее чем через сутки смертоносного огня значительная часть стены и самого селения была разрушена, и под прикрытием артиллерии солдаты с саперами смогли подойти к башне у Аймакинского ущелья, где находился резервуар для воды, и подорвать её.

Страдая от жажды и бомбардировки, горцы вышли из укрепления, но тотчас угадили в засаду: в Аймакинском ущелье и из садов их встретили сверху ружейным огнем, с нижней батареи - картечью. Часть мюридов, попытавшаяся возвратиться в аул, наткнулась на ружейные залпы из башен и сильный картечный огонь из смежных редутов.

7 июля, на третий день осады, Гергебиль пал. Его защитникам пришлось несладко. Теперь уже не они устраивали на каждом шагу засады русским войскам, теперь русские, словно переняв их тактику, поджидали их везде, не давая перевести дух и хоть на миг ощутить себя в безопасности. Останавливаясь при отступлении, чтобы подбирать тела убитых и раненных товарищей, мюриды теряли вдвое больше. Лишь немногим удалось добраться до крепости Ули…

Отвага старого генерала вызывала подлинное восхищение Кавказской армии. «Храбрость была чисто джентльменская, всегда спокойная, всегда ровная. Часто случалось, что во время сна главнокомандующего раздавалась тревога в самой главной квартире. Князь Воронцов просыпался, спокойно вынимал шашку и спокойно говорил: „господа, будем защищаться“«, - свидетельствует А.И. Барятинский. Ему вторит В.А. Сологуб: «Воронцов был действительно русским солдатом, и таким, каких дай Бог много! Я отроду не встречал такой холодной и беззаботной храбрости. Сколько раз мне случалось видеть Воронцова в схватках с горцами. Всюду впереди, он отдавал приказания, шутил, улыбался и нюхал табак, точно у себя в кабинете. Особенно поразил он меня однажды, когда после незначительной перестрелки у нас с горцами завязалось жаркое дело; неприятель несколько раз окружал нас, мы чуть было не попали в плен, потеряли много людей и, наконец, под вечер, изнуренные, грязные, пробыв целый день под градами пуль, возвращались на главную квартиру; по дороге ежеминутно свистели пули рассыпавшегося в кустах неприятеля. Все, насторожившись, переглядывались и осматривались, один Воронцов спокойно ехал на своей изнуренной и еле передвигавшей ноги лошади. Надо заметить, что ему тогда уже минуло за 70 лет, в тот день он, как и мы, ничего не ел, не слезал с лошади и все время находился на самом опасном месте».

В 1851–1852 годах Воронцов провел ряд военных операций за рекой Лабой, чтобы лишить непокорных горцев полей и сенокосов. Имам Шамиль отправился из Дагестана в Чечню. В начале 1852 года он собрал большие силы для осуществления своих планов. Начальник левого фланга А.И. Барятинский с 12 тысячами воинов сумел покорить большую часть Чечни, но, направившись к занятому горцами аулу Гурдалы, натолкнулся на главные силы Шамиля и вынужден был отступить. Шамиль, ободренный успехом, решил совершить набег на Сунжу и разорить мирные аулы. Однако, Барятинский разгадал планы имама, и он ударил по его войску всеми имевшимися силами. Шамиль потерпел полное поражение. Русским оставалось овладеть переправой на реке Мичик. Эта река была последней преградой в наступлении на Чечню.

Барятинский направил небольшой отряд к переправе через реку, а главные силы без боя овладели перевалом через Качкалыковский хребет. По штурмовым лестницам и канатам взбирались егеря на неприступный берег Мичика, втаскивая на своих плечах горные орудия, а в это время другой отряд переправился выше по течению в незащищенном месте и внезапно напал на правый фланг горцев. Атакованные с двух сторон мюриды в панике разбежались, понеся огромные потери – до 500 убитых. Потери Барятинского составили 11 раненых.

Де-факто это было полным разгромом Шамиля. Лишь начавшаяся Крымская война отсрочила его конец на несколько лет. В самом начале войны имам предпринял попытку соединиться с турками. Однако это ему не удалось, т.к. турки, не сумевшие одержать на Кавказском фронте сколь-либо значимых побед так и не смогли прорваться к Тифлису.

5.

Высокой душе покойного князя были чужды всякие чувства, его недостойной, злобы и желания гнусной мести. Как истинный христианин, проникнутый учением Спасителя рода человеческого, он прощал своим врагам, за зло творил добро.

М. П. Щербинин

Крымская война проходила уже без участия Воронцова. В 1854 году после десяти лет наместничества измученный болезнями князь понял, что более не в состоянии приносить Отечеству пользу в таком состоянии, и попросил об отпуске для поправки здоровья. Увы, лечение не помогло Михаилу Семёновичу, и отпуск обратился вынужденной отставкой.

За развивающейся драмой Крымской войны старый генерал вынужден был наблюдать из Дрездена, где проходил лечение, остро переживая наши неудачи. В своё время, когда в 1841 году началось строительство Николаевской железной дороги от Петербурга до Москвы Воронцов и некоторые его единомышленники предлагали проложить эту линию до берегов Черного моря. Если бы эта дорога была построена, то к осажденному Севастополю в короткий срок можно было бы перебросить подкрепление, и враг был бы разбит. Эта упущенная возможность наряду с другими тяжёлыми мыслями не давала Михаилу Семёновичу покоя. Первой же среди тех мыслей была тревога о сыне Семёне, что сражался в осаждённом Севастополе… Семен Михайлович был серьезно ранен во время осмотра порученной ему дистанции, но, по счастью, остался жив.

Примечательно, что в ту пору военное министерство в Англии возглавлял племянник Воронцова, сын его родной сестры, Сидней Герберт…

Покинув Кавказ, Михаил Семёнович весьма желал, чтобы новым наместником стал его ближайший сподвижник и последователь князь Барятинский. Но желание это исполнилось лишь с восшествием на престол Александра Второго. «Я буду очень счастлив попасть туда, чтобы возобновить ваши учреждения и мудрые меры, вами заведенные; твердою целью моей службы будет поддерживать дух вашего управления, стремясь уничтожить все следы того, который нас разлучил. Жду также с нетерпением увидеть вас, надеюсь, вы не оставите меня вашими советами и наставлениями, на случай если я все же получу известное вам назначение», - писал Барятинский Воронцову по случаю своего назначения. «Радуюсь от глубины души во имя той дружбы, которую я к вам питаю, за благо страны, передаваемой в ваше управление. Живо представляем себе радость, которая повсюду распространится, в особенности в Грузии и в Тифлисе. Да поддержит Господь ваше здоровье для прекрасного поста, который вы займете и для которого вы так прекрасно подготовлены!» - отвечал Михаил Семёнович.

Старый князь угадывал в Барятинском собственные черты и, видя в нём преемника, предрекал, что тот «довершит то, что ему вероятно исполнить не суждено». Новый наместник всецело оправдал эти надежды, став верным продолжателем начинаний Воронцова. Когда в 1859 году Барятинский покорил Гуниб и пленил Шамиля, то скромно заметил: «Мне досталась жатва Воронцовского посева».

Этого триумфа Михаил Семёнович уже не увидел. Произведённый в давно заслуженное звание генерал-фельдмаршала, он скончался 6 ноября 1856 года в своём одесском дворце, до конца сохранив ясность мысли и силы, чтобы понемногу прогуливаться по своему парку и намечать издание наиболее ценных документов из своего архива. Последнее осуществит уже его сын, Семён Михайлович.

Во все дни до похорон Воронцова «с раннего утра и до поздней ночи траурная комната наполнялась густой толпой жителей Одессы всех сословий, всех вероисповеданий, всех возрастов, желавших поклониться гробу усопшего, выражавших скорбь свою в молитве, в слезах и трогательных словах». В своем надгробном слове архиепископ Иннокентий сказал, что дела и труды Михаила Семеновича так велики и разнообразны, что будто бы в лице его работал не один человек, а как бы собрание многих лиц, и что все его дела были преразумны и общеполезны и все достойны уважения и любви.

Михаил Семёнович был похоронен в Одесском кафедральном соборе. Здесь же впоследствии упокоилась и его жена Елизавета Ксаверьевна. Собор был уничтожен большевиками в 30-е года ХХ века, а прах четы Воронцовых был перенесён на городское кладбище. Их могилы сохранились до наших дней, равно, как и памятник воздвигнутый генерал-губернатору благодарными одесситами. Деньги на памятник собрали по подписке. Памятник открыли через семь лет после кончины Светлейшего князя. На памятнике М. С. Воронцов изображен во весь рост в мантии, с фельдмаршальским жезлом в руке. На пьедестале памятника барельефы. На одном надпись — «светлейший князь Михаил Семенович Воронцов», на других изображения — «Краон 1814 года», «Варна 1828 года» и с сельскохозяйственными эмблемами слова «Новороссийский и Бессарабский генерал-губернатор». Ограда памятника состояла из 12 чугунных тумб, украшенных гербом князя, и натянутой между ними цепью.

В Тифлисе Михаилу Семёновичу также был установлен памятник, средства на который жертвовали представители самых разных сословий. Этот монумент был уничтожен в годы Гражданской войны…

Третье скульптурное изображение Воронцова сохранилось на микешинском памятнике «Тысячелетие России». Из четырёх разделов, включающих более ста фигур, первым на барельефном поясе помещен раздел «Государственные люди». Он начинается изображением Ярослава Мудрого, а завершается фигурами Николая I и М. С. Воронцова… Кроме него, никто из деятелей той поры не удостоился этой чести.

О Светлейшем князе Воронцове и при жизни и после смерти ходило и ходит немало домыслов. При жизни многие подозревали его в излишнем либерализме. Михаил Семёнович был ярым врагом крепостного права и открыто высказывался на этот счёт. Что ж, либерализм в некоторой степени был свойственен благородной душе Михаила Семёновича. Он заботился о своих солдатах, заботился о своих крестьянах… Это, однако же, ничуть не помешало ему, узнав о восстании декабристов и проявленной отваге Императора, выразить в письме другу надежду, что «это не кончится без виселицы, и что Государь, который столько собою рисковал и столько уже прощал, хотя ради нас, будет теперь и себя беречь, и м… наказывать». И в то же самое время, за этих последних, когда они, уже получившие воздаяние, прибегали к его заступничеству, граф неустанно ходатайствовал перед Бенкендорфом и Государем. Просил даже за князя Волконского, не припомнив тому всех тех бессовестных каверз и наветов, которыми тот преследовал его со времён службы под началом Винценгероде…

С лёгкой руки «пушкинистов» Воронцова по сей день записывают в гонители Пушкина, хотя факты упрямо говорят о с точностью обратном. И об обратном же говорят письма ближайших друзей Пушкина (включая Вяземских), которые сперва хлопотали об определении поэта под начало столь чуткого к своим подчинённым вельможи, а затем горько сетовали, что тот не смог ужиться даже с таким человеком, как Михаил Семёнович. Граф, однако же, со своей стороны сделал всё, чтобы уберечь Пушкина от неприятностей. Примечательно, что самый большой и проникновенный некролог на смерть поэта был опубликован именно в одесской печати с разрешения генерал-губернатора…

Михаил Семёнович Воронцов являл собой замечательный тип просвещённого монархиста, национально мыслящего, мудрого государственного деятеля выдающегося масштаба. И в то же время человека исключительного благородства и личной скромности. Человека, жившего в гармонии с собой и окружающими. Он редко повышал голос, это не требовалось ему чтобы повелевать армиями и огромными территориями, он практически не имел врагов, умея со всеми сохранять если не дружеские, то хотя бы ровные отношения. «В сношениях с людьми князь выказывал замечательный такт и знание человеческого сердца; он с каждым умел говорить подходящим языком; особенно простота и приветливость его обвораживали всех, имеющих к нему дело. Всякий выходил от князя под обаянием его приема, довольный и полный надежд», - отмечает А.М. Дондуков-Корсаков. Начиная то или иное дело, Михаил Семёнович всегда сам подавал пример в этих начинаниях. Это был неутомимый и вдохновенный Деятель на благо России. А это благо и собственную честь он ценил более всего в земной жизни.

В наши дни иные вышедшие из хамов «вельможи» стяжают себе «славу» тем, что возят на личных самолётах собачек на выставки, призывая при этом народ «затянуть пояса»… Совсем по-иному мыслил истинный русский Вельможа М.С. Воронцов: «Люди с властью и с богатством должны так жить, чтобы другие прощали им эту власть и богатство». Вся жизнь Михаила Семёновича, отданная служению Отечеству, необъятное наследие, оставленное им по себе, в виде процветающих губерний, промышленности, учебных заведений, памятников, садов и музеев, никогда не позволили бы никому упрекнуть его, к примеру, роскошным дворцом. Оттого и оплакивала Новороссия своего Генерал-губернатора, оттого погрузилась в траур вся Одесса, когда узнала скорбную весть о его кончине. Оттого не по указке сверху, но желанием самого народа воздвигались памятники ему.

«Я никогда не помышлял искать ни чинов, ни власти, для этого следовало бы вращаться при дворе, который я всегда избегал, и среди придворных, которых я не любил», - говорил о себе Воронцов. Так оно и было. На протяжении всей свой долгой жизни он лишь исполнял Долг, вкладывая в это весь Богом данный талант, все силы, всё ревность о деле, начисто лишённую искательства для себя. «Дело для Воронцова было не только постоянною нравственною потребностью, но и священным долгом», - свидетельствует Э.С. Андреевский.

«Историку Кавказа, о чем бы он ни говорил в сфере экономического и духовного развития, пришлось бы неминуемо, прежде всего, помянуть имя того великого государственного мужа, деятельность которого была здесь более чем плодотворна, имя Михаила Семеновича Воронцова… Вряд ли на Кавказе и в Крыму есть город, где не было бы Воронцовского сада, бульвара, аллеи, Воронцовской улицы или площади, это имя вы встретите на юге почти везде. И это понятно. В течение всего 10 лет управления Кавказом (1845–1854 гг.) Воронцовым было сделано для него так много, что не только признательно чтишь память этого незабвенного деятеля, но и изумляешься ему, когда вспомнишь, что Кавказ в его время далеко еще не был мирным», - такая оценка деятельности князя Воронцова прозвучала полвека спустя на собрании Ставропольского губернского статистического комитета… Эту оценку можно распространить на всю деятельность Светлейшего князя Воронцова, многогранность и необъятность которой доселе поражает воображение, не имеет себе равных и обязана служить вечным примером для всякого ищущего блага своего Отечества русского человека.