Кулеш Андрей Владимирович, 1996 г.р.

Республика Беларусь г.Слуцк

УО Гомельский государственный университет им. Ф.Скорины

Вечерело. Благость, что без стрельбы сегодня. А то уж надоело: хлоп да хлоп! Как начнут, так и не унять до самых тёмных часов. Тихий от общей кутерьмы задворок. Темно и скользко. Хотя, какая тут кутерьма-то? Никого не осталось нынче. Малая горсть от того народа, который жил и трудился здесь до всего этого…

Теперь в основном воинство. В былые времена эта земля также принимала на постой свою идущую на ратный труд армию. Теперь многое иначе …

Взгляд Шатилова упёрся в старую калитку, весело поскрипывающую на ветру. И то и дело метавшуюся в зад, да в вперёд. Шатилов любил предаться одиночеству: хоть не на долго, хотя бы на мгновение. В последние напряженные месяцы, это просто спасительные для него моменты. А в остальное время командование поглощало его всецело.

Он шел к себе обратно. Морозец сочельника отрезвил душу и тело. Контуры действительности становились более ясными и отчётливыми. Иван Лукич, войдя в свои покои, бросил шинель на лежанку и сию минуту же сел за стол что-то писать. Писал быстро, но ровно и предельно аккуратно. Подобно поэту, на которого снизошло долгожданное вдохновение. Это дело он закончил весьма быстро, после чего упаковал всё в конверт и встал из-за стола. Хотел было крикнуть адъютанта, да передумал. Он наскоро накинул уже тёплую шинель, сунул в сырой карман пакет и вышел прочь из комнаты во двор.

Вечер. Брался добротный мороз. Братец-месяц освещал ладно разъезженный путь. В отдельных окнах виднелся свет, создаваемый еле теплящимся огоньком свечей и реже керосиновой лампой. Многие пустые хаты заняли добровольцы. Иван Лукич зашел в одну из них. Наперекор тягостности настоящего положения, в этом хлипком домике явственный предпраздничный дух.

- Иван Лукич! Любезный! С праздником Вас! - Наперебой голосили бойцы, вскакивая с мест. Всегда сдержанный Иван Лукич очевидно раздобрел.

- Благодарю! С глубочайшим уважением имею честь поздравить Вас всех с Рождеством Христовым. – После, подойдя к кадке воды, спросил: « А где Александр? Мне необходимо с ним переговорить».

- Да по дрова вышел на двор.

Шатилов утвердительно кивнул, ещё раз всех поздравил и, попрощавшись, вышел. Он часто позволял себе умеренную фамильярность в отношениях. При этом этим где-то даже отеческим отношением никто не злоупотреблял.

Искать Александра долго не пришлось. Они столкнулись на углу дома. Александр в спешке, не заметив Шатилова, врезался охапкой дров в его грудь.

- Эээ… Какой резвый! С наступающим Рождеством Вас!

- Благодарю Вас… - запинаясь, дабы уразуметь, с кем имеет честь говорить. – Иван Лукич! Всех благ возможных Вам желаю в это святой вечер!

-Ну, спасибо! А теперь, неси дрова в избу да поспешай же сюда ко мне!

- Слушаюсь! – И тотчас же устремился в дом.

Саша. Славный юноша. Внешне болезненное состояние сочеталось с душевной утончённостью – здоровыми помыслами. Мало кто помнил, как он – недавний гимназист - оказался в одном ряду с добровольцами под началом Шатилова. Одно совершенно точно можно утверждать: чем-то он расположил к себе бывалого командира…

- Иван Лукич! Я… Это, фууух – задыхаясь от спешки хватая морозный воздух - по какому, так сказать, вопросу имею благость быть полезным?

- Ну, успеешь ещё! Отдышись-ка. Александр прислонился к краю колодца. Небо ещё более просветлело к этому часу.

- Хах! - с нескрываемым, почти детским восторгом воскликнул Саша, – Помню, в 12-м году такая же чудная погода была! Помню, опосля вечерней и ужина, пошли с сёстрами на всю ночь по городу гулять. Дурачились, катались с горки на какой-то дрянной подушке…Татьяна, Катя… Он смолк. Смолк, явно углубившись в воспоминания.

- А я тогда в Польше командовал. Давно было … Почти считай в другой жизни…

- Иван Лукич, - приглушенно спросил Саша, - Вы тоже думаете, что раньше лучше было?

Вымученно ухмыльнувшись, Шатилов с грустью взглянул на Александра, глубоко вздохнул и покачал головой:

- Раньше-раньше, извечное наше. У нас спокон веков: «А раньше лучше было». Так уж всё устроено, катимся мы по наклонной порой  каждое столетие. То ли естество наше так устроено, то ли прокляли нас, эх... Но я веры в праведность выбора не теряю. Сами-то мы можем не застать триумф нашего дела. Следующие после нас — быть может, но это только если мы с тобой, Саша, сейчас все правильно сделаем. Понимаешь меня?

- Да… Так, собственно, для чего я здесь?

-Ааа! – протянул Шатилов и переменил тон, словно переключившись на другую волну.

- Смотри. Вот, держи пакет. Да спрячь укромнее. И возьми вооот этот мешок. – Иван Лукич кивнул на стоящий у колодца топорщащийся вещмешок.

- Итак. Суть такая: Вы, Александр, пойдёте на самый дальний наш рубеж и отдадите это всё Шульгину.

-Это у Шатилок?

-Да-да! Доставь и после постарайся вернуться. Ага, вот ещё: возьми мой пистолет. Винтовка, конечно, – хорошо, но это будет дельным дополнением…Вопросы? Пожелания?

- Нет. Всё уяснил и исполню.

- В таком случае - ступай готовься, ночи холодные. И поспешай скорее в путь.

- Так точно! – Иван Лукич подал Саше руку и лишь добавил – С Богом! Они распрощались. Александр ушел в избу. Шатилов побрел дальше вдоль по улочке.

Поздний вечер. Александр наспех надевал те немногие теплые вещи, которыми он располагал, обмотав поверх шинели вокруг горла какой-то платок и укрыв голову башлыком, он взял всё необходимое и пошел.

-Ха, небо – воон, какое чистое, а снежок – сыплет! Из кадушки кто что ль?! – С нескрываемой радостью задавал он себе такие невинные и слегка ребяческие вопросы. Немудрено. Это так напомнило ему совсем юные годы. Годы, когда всё казалось проще и легче.

Шаг всё шире и забористей в такт весело поскрипывающему снегу. Резко свернув с разъезженной дороги, он по откосу спустился к полю. Ветер упрямо гнул всё то, что не укрыл собой снег. Полем было бы проще и быстрее, но вместе с тем и многим опаснее. Делать нечего. Приходится скрываться на своей же земле средь оврагов да кустов, как дикий зверь.

Александр пробирался вперед. Вперед через глубокий снег оврагов, низин и сквозь преграду из кустов. Ветви цеплялись за платок, оставляя затяжки. Порой они хлёстко били в лицо, что отнюдь не добавляло радости. В эти тяжкие минуты, он проклинал все неприятности. Особенно злосчастный платок – мало что упарился, так ещё и цепляется везде и всюду. Одна мука!

Наконец он выбрался на открытый рельеф. Выкарабкавшись из крайнего оврага, он свалился наземь средь иссохших луговых трав и колючек. Подобно этим травам иссохли за последние месяцы и силы Александра и его братьев по оружию, которых ветер войны бросал то туда, то сюда, то вперед, то назад. Задыхаясь, лёжа под чистым небом в полубреду и усталости, он цедил: - Господи… Коли я грешный помру да попаду в ад… Тяжайшим адом мне будет бесконечный январский поход по лесным буреломистым болотам да ершистым и глубоким оврагам… Оклемавшись, он встал на ноги и побрел дальше своей дорогой.

Осталось совсем чуть-чуть: пару километров сквозь сосновую рощу. Переплетение Пушкинских зимних мотивов с окопами и насыпями. Сразу и не скажешь, что здесь, в этих местах, люди видят окружающий мир обычно через прицел.

Александра встретил дозор. Пройдя еще сколько сотен метров вперёд, он прыгнул в устланную примёрзшим еловым лапником траншею. Ему сразу же помогли найти Шульгина. Тот, видимо, ожидая посыльного, немедля принял его у себя. Хотел было по форме доложить, да Петр Львович парировал:

- Аййй, ладно уже. Все под Богом ходим. Как хоть добрались? Всё в целости?

-Отлично.

Получив пакет, Он начал его изучать, а как закончил – распорядился поднять всех и всем выйти на улицу. Шульгин дошел до середины траншеи и взобрался на бруствер так, чтобы его могли все видеть и слышать. Ветер слегка трепал башлык этого худощавого с иссохшим лицом офицера. Он выждал миг максимальной концентрации собравшихся и начал:

- Хээй, Господа! Послушайте теплое послание от уважаемого Ивана Лукича!

Братцы! Вы здесь жертвуете самым хрупким и ценным из всего, что есть: жизнью. Изнемогая от усталости и страдая от ран! Страдаете ради исцеления нашей родины и народа от хвори, которая задурманила тело и ум отчизны. Полагаю, более не имеет смысла говорить о том, кто за что несет свой ратный крест. Это подтверждено в ужасах неведанных атак, добывая сладостную победу. В подвигах многоверстовых переходов и яростной обороне.

Друзья! С верой в Господа и наше дело, мы выполним свою миссию. Я искренне благодарен судьбе и господу Богу, что имею честь направлять ваши благородные стремления в храброй борьбе против этой смуты. С глубочайшим уважением имею честь поздравить Вас всех с Рождеством Христовым! Да благословит Вас господь!»

Петр Львович с правой ноги шагнул обратно в траншею в один ряд к собравшимся. Лица их сияли неподдельным упоением вперемешку со смущением. Кто-то, на левом крае, воскликнул славную здравницу в честь командующего, её подхватили все дружным хором. Подобно тем ладным хорам, которые слышны были в час летней страды на отдыхе. Из вещмешка начали раздавать скромное угощение: пряники.

Александр протискивался мимо добровольцев. Он видел лица многих. Ещё несколько минут назад решительные и непроницаемые лица расплывались в какой-то одухотворяющей веселости. Добрыми огоньками, порой на мокром месте огоньками, смотрели они на Александра. Кто-то просто благодарил с почтением кивая, иные же обнимали и просили передать горячие приветы и поздравления Ивану Лукичу.

- Петр Львович! – обратился Александр по-простому. – Я пойду. Возвращаться надобно.

- Это ты точно решил? Может, останешься?! Мороз-то какой, да и устал, поди.

- Нет. Всё-таки надо.

- Ладно (Пётр Львович в душевном порыве обнял его). Спасибо тебе. Спасибо!

Александр получил от офицера свёрток и напутствие:

- Давай! С Богом!

Все его проводили: кто взглядом, кто добрым словом. Он возвращался более ровной и опасной дорогой. Шел свободно и слегка беспечно. Приятно поскрипывавшие сосны роняли чистый снег с ветвей. В округе так тихо и безмятежно, словно нет всего того безумия и ужаса, из-за которого он здесь находится. Так и крутят черти порезвиться, как в юные годы, качаясь по снегу и вопя во всю глотку! - Покачаемся и покричим, думал он про себя, вот только дойду. А там уж, пока дойду, и Рождество совсем настанет!